Мама знает лучше

«Лучик»

Аури

Я стою и смотрю на черную, рыхлую землю, в которой вот-вот найдет последний покой моя любимая бабушка. Сверху накрапывает дождик, будто сама погода с нами заодно горюет, а может, так и есть. Где-то читала, что, когда умирает хороший человек — все вокруг оплакивает его. Ну или кто-то просто забросил в интернет очередную байку, а те, кто потеряли близкого, очень хотят верить, что их боль принадлежит не только им.

Не знаю, почему так.

Но как будто становится легче? Когда ты делишь потерю между близкими тебе людьми.

Все мои близкие люди здесь: мама, Григорий и Никита, а еще Сема. И конечно же, самое главное мое счастье — Светик. Он обнимает меня за ноги, растерянно наблюдая за тем, как мужчины берут гроб и опускают его в глубокую яму.

Потом поднимает на меня глазки.

Думаю, каждый родитель проходит такой момент просто в разное время. Когда твоему ребенку больно, когда он напуган и потерян. Он не понимает, как ему быть дальше и что все это значит. Мне просто выпало раньше остальных пройти через это.

Я присаживаюсь на корточки и слабо улыбаюсь малышу, а потом аккуратно убираю его красивые кудряшки за ушки и мотаю головой.

— Ничего страшного не происходит, родной. Так просто принято. Мы прощаемся, отдаваясь земле, которая нас вырастила.

Черт. Кажется, я перемудрила. Светик хмурится сильнее, силясь понять, что я такое пытаюсь ему сказать, а мне приходится переживать еще один момент: когда ты не знаешь, как объяснить что-то своему ребенку, и чувствуешь себя дикой тупицей, которая ни на что не способна.

Меня спасает мама.

Она тоже присаживается рядом и говорит:

— Понимаешь, Светик, это…как бы такие особые ворота. Когда человек в них попадает, он окончательно прощается со своим телом и улетает на небо. Ждать своих любимых, устраивая для них жизнь там. Чтобы, когда мы пришли, нам было комфортно.

Ого. Вот она завернула, конечно…у меня фантазия работает не так круто, ничего не скажешь. Я с восхищением смотрю на маму, а Светик спрашивает тихо.

— Бабушка строит домик на небе?

— Да, малыш.

— А я могу к ней сейчас пойти? Я соскучился.

Мое сердце сжимается, и я думаю, что мамино тоже, хотя она и не подает вида. Улыбается и слегка мотает головой.

— Пока нет. Сначала тебе нужно прожить эту жизнь, чтобы пойти в следующую.

— Как уровни в игре, — подхватывает Ник, — Помнишь? Мы с тобой любим поиграть, когда мама думает, что мы читаем.

Я тихо цыкаю, но смотрю на сводного брата с благодарностью, а он по привычке улыбается. Ник — он такой; очень лучезарный, как еще одно солнышко. И я ему благодарна. Сама едва ли способна на подобный подвиг.

— Спасибо, — говорю одними губами, он слегка мотает головой, отвечая так же.

— Не за что.

Светик горделиво расправляет плечики и важно заявляет.

— Я понял. И я пройду свой уровень так, чтобы она мной гордилась, когда будет встречать на небе. А у меня там будет своя комната?

С сердца падает тяжелый камень. Я благодарна, что он не испугался смерти. Мне бы этого очень не хотелось. И я бы не хотела, чтобы он грустил. Держаться за умерших — это всегда плохо. Надо двигаться вперед, как бы больно ни было, чтобы она нами там, наверху, очень гордилась.

Когда могила закопана, а крест поставлен, я последняя ухожу, уложив на нее свои цветы.

— Прощай, бабуля. Спи спокойно…

А главное, пожалуйста, прости меня, что я тебя не уберегла…

***

После похорон принято устраивать поминки, чем мы и занимаемся в одном из ресторанов. Может быть, это неправильно, но мы решаем взять себя в руки хотя бы ради ребенка, поэтому никто не плачет. Даже мама, кажется, немного ожила. Она рассказывает веселые истории про бабушку, а Григорий рядом с ней слегка улыбается.

Мне тепло от этой картины.

Его рука лежит на спинке стула очень ненавязчиво, но настолько правильно, что у меня мурашки идут по телу.

Будто они друг другу свыше предназначены.

Прячу улыбку за стаканом сока, а потом бросаю взгляд на Сему. Он с меня глаз не сводит, и это…заставляет меня смущаться как девчонке.

Черт, да что со мной? С каких пор я так странно реагирую на лучшего друга, которого знаю с пеленок? Какой бред.

— Мамуль, — Светик тянет меня на себя за кофту и указывает пальчиком на набережную, — А что там?

— Хочешь посмотреть?

— А можно?

Улыбаюсь. Мама сразу улавливает наш разговор и кивает.

— Та-а-ак…время растрясти наеденное. Идем гулять!

Григорий тяжело вздыхает. Думаю, он сильно устал. Это ведь он устроил все: и перевозку бабушки сюда, и похороны, и жилье.

— Мам, да сидите, а я пойду…

— Мы сходим, — поправляет меня Сема и тоже поднимается с места.

Я не против. Снова чувствую странное смущение почему-то, но быстро его подавляю и жму плечами.

— Хорошо…

— И я… — начинает Ник, но вдруг дергается, осекается, смотрит на маму и сдавленно добавляет, — И я тут отлично без вас справлюсь.

Хмурюсь. Что это было такое? Ай, неважно.

Мы втроем уходим к каменному ограждению, за которым мерно течет небольшое ответвление нашей бурной речки.

Светик в восторге. Когда Сема поднимает его и ставит сверху — вообще писк и радость вселенского масштаба. Я улыбаюсь. Нет, мне все-таки удалось уберечь его от трагедии. Он будет скучать по бабушке, будет о ней спрашивать — я уверена, — но он не будет бояться и плакать. Это самое главное.

В какой-то момент наблюдать за речкой малышу становится скучно, и он переключает внимание на не менее интересную рябину. Красные ягоды здоровыми гроздьями висят и так манят…понимаю, меня тоже.

Сема это замечает, легко перевешивается через забор и рвет веточку, которую вручает Светику.

— Ва-а-а-у…а мама не достает.

— Потому что она от горшка два вершка.

— Эй! Я бы попросила. У меня средний рост!

— А-га.

На нашу шуточную перебранку Светик внимания не обращает. Он разглядывает свое сокровище, а потом просит:

— Хочу бабушке Эмме показать. Можно?

— Можно.

Спускаю сына на землю, и он сразу газует по направлению к террасе со звонким смехом и криком:

— Бабу! Бабу! Смотри! Она такая красненькая!

Я не могу перестать улыбаться, пока смотрю ему вдогонку, а Сема вдруг тихо говорит.

— Чудесный ребенок.

Бросаю на него взгляд и киваю, убрав волосы за ухо.

— Спасибо.

— Очень похож…

— На меня.

Перебиваю его слишком резко. Мда…не хотела быть грубой, конечно, чтобы еще раз не поссориться. Мне Семы не хватало все эти годы, и он, пожалуй, единственный, по кому я вообще скучала.

— Прости…

— Я хотел сказать, что он похож на тебя, — со смешком отвечает, — Притом очень.

Я благодарно смотрю ему в глаза. Слава богу, что он не стал заострять внимание ни на моей оговорке, ни на нелепом извинении.

Но зачем-то дальше Сема говорит с легкой улыбкой.

— Он, кстати, не женился.

Напрягаюсь моментально и перевожу на него взгляд. Но на этот раз не злюсь, потому что вижу в Семе…что-то другое. Будто он пытается что-то нащупать или угадать? Или меня глючит?

— С чего ты взял, что мне интересно, женился он или нет?

— Не знаю, просто. Слушай, я хотел…

— Аури?

Стоп, не помогайте. Как же там было…вспомнишь говно, вот и оно? Пословица набирает обороты прямо здесь и сейчас.

Как только моё имя слетает с губ, которые мысленно я прокляла несколько сотен, миллионы, триллионы раз! Я тут же деревенею. Улыбка медленно сползает с моего лица, и я бы очень хотела сказать, что когда обернулась — за моей спиной не было никого, кроме призраков, но это была бы неправда.

Это он. Во плоти. И тогда это тоже был он: и щетина на месте, и широкие плечи, и рубашка, просто другого цвета. Но главное — это глаза; те самые, от которых вполне не стыдно сойти с ума. И те же, что я вижу каждый день в своем ребенке.

Ярко-голубые, как солнечное небо. Сочные. И теплые.

Алексей удивленно осматривает меня с головы до ног. Шумно выдыхает…

— Я знал, что это была ты.

Я молчу. Кажется, что сейчас я готова поверить в любой бред, как, например в застывшую Зою с иконой, ну, или в соляной столб.

Потому что я и есть этот столб. Или Зоя. Только без иконы, но с одним ненавистным бывшим наперевес.

Не могу вдохнуть, не могу пошевелиться. Просто смотрю на него и не верю…сука, что ему хватило наглости! Ко мне! Подойти! После всего!

Сема моментально считывает, что я совсем не рада, поэтому по обычаю, отрывается от своего места и делает шаг, чтобы оттеснить меня от неприятного внимания.

— Тебе лучше свалить отсюда нахер, Быков.

Алексей морщится, а потом плавно и даже небрежно переводит взгляд на моего друга.

— Прости, а я спрашивал твоего мнения?

— А ты ждешь, что каждый человек, прежде чем рот открыть, поинтересуется у тебя, можно или нет?

Красиво отбрил.

Я пару раз моргаю, кажется, прихожу в себя. Медленно, но верно получается сбрасывать оцепенение, пока скандал начинает обрастать объемами.

Алексей криво усмехается.

— Очередной намек на мое положение? Забавно, что ты так много говоришь об этом. Завидуешь? Или никак не можешь отпустить ситуацию?

Какую ситуацию именно не может отпустить Сема, никто не спешит объяснять. Но, кажется, оба прекрасно понимают, о чем речь.

— Забавно не это, — цедит он сквозь зубы, — А то, что ты думаешь, тебе действительно кто-то завидует. У Быковых руки в крови, нормальные люди…

Алексей не дает ему договорить. Хватает Сему за кофту и дергает на себя.

— Рот закрой. Твои голословные обвинения уже изрядно заебали.

— А кто сказал, что они голословные? Руки!

Дальше все становится хуже. Я замечаю, что Алексей был здесь не один, и что к нам подтягивается его верный оруженосец — Давид, а рядом с ним еще один парень. Я его не знаю, но на вид он настолько же «прокаченный», как и его венценосные приятели.

Супер.

Только этого мне не хватало.

Я прекрасно понимаю, чем дело может кончиться — обычной, дурной дракой. Сема резко отталкивает от себя Лешу, что бесит Давида, а тот не скупится обычно на эмоции. Он наступает, и я уже вижу, как через мгновение все они сцепятся. Сема не сдастся. Он не привык сдаваться, как я. Он будет биться до последнего. И это хуже всего: он будет биться, а я стою и ничего не могу сделать…

— Разошлись!

Вот что окончательно приводит меня в себя.

Грозный. Опасный. Очень страшный бас, гром, рык, но точно не голос Григория.

Медленно перевожу на него взгляд и напрягаюсь каждой своей молекулой. Вот, значит, почему он генерал. Нет, теперь все понятно. Этот мужчина может быть по-настоящему пугающим, а не домашним котиком, каким я его привыкла видеть.

Эту сторону он домой никогда не приносил…но получается эффектно. Вся компания боевых петухов замирает и сейчас похожа на кучку ощипанных цыплят, которых поймали в саду за воровством яблок.

— Что здесь происходит?!

— А ты кто нахрен такой?

Мда. Давид стал еще более безбашенным и скорым на необдуманные, резкие выпады. Очевидно, что с Григорием лучше не иметь никаких дел в плане негативных сторон нашей жизни. Ну, всем, кроме него, конечно.

— А кто ты такой, чтобы я перед тобой представлялся и расшаркивался, щенок?

Давид оскаливается, но Григорий его игнорирует и смотрит на меня.

— Тем более, я говорил не с тобой. Аурелия, какие-то проблемы?

Обнимаю себя руками и мотаю головой, но потом вспоминаю, что хрен я больше буду зажиматься перед этим козлом и расправляю гордо плечи.

— Не знаю, Генерал. К нам подошли эти мужчины. Кажется, кто-то из них перенюхал кокаина с задницы своей очередной потаскухи. Может быть, ему нужно пройти принудительное освидетельствование, прежде чем выходить на улицу?

Останавливаюсь взглядом на Давиде и усмехаюсь, пока он щурится.

Да-да, я знаю. Леша мне рассказывал, что ты любишь… «попудрить» носик? Правильно сказала? Ничего не перепутала? Думаю, нет. А еще я думаю, что если взять у него сейчас анализы, то они покажут куда более интересные препараты, судя по тому, как помято он выглядит несмотря на весь свой показной лоск.

Уверена, что Григорий мог бы найти прецеденты, по которым может прогнать этого козла по всем инстанциям, но кому это нужно? Точно не мне. Я хмыкаю и смотрю Алексею в глаза, чеканя каждое слово.

— А может быть, и нет. Откуда ж мне знать? Я их в первый раз в жизни вижу.

Алексей дергает головой, будто не ожидал от меня услышать именно таких слов, но я уже теряю интерес. Отталкиваюсь от заборчика и киваю Григорию.

— Можем идти. Какое нам дело до местных нарколыг? Пусть хоть передохнут в своей дыре.

Мы удаляемся на достаточное расстояние, но я все еще чувствую его взгляд себе в лопатки. Мне быстро удается его оттолкнуть, когда я понимаю, что мамы и Светика здесь нет. С одной стороны, конечно, хорошо, но с другой…

— Где мама? И...

— Как только она увидела его, сразу схватила его и унесла в гостиницу. Не думаю, что мы хотим, чтобы они встречались.

С облегчением выдыхаю.

Я не прячу своего ребенка. Когда я уезжала, то сделала все, чтобы его защитить. Если Алексей потрудился что-то раскопать сам, а не благодаря своей мамаше, он думает, что я сделала аборт. Это было просто. Прийти к врачу и в открытую угрожать ему некоторым разоблачением в обмен на справку. Пятнадцать минут, и «оно» погибло от одной маленькой таблетки, а мой сын уехал со мной и стал только моим.

Но все равно…

Алексей мудак и предатель, но не дурак. Сосчитать и сложить очевидные факты, глядя на ребенка, который во всю глотку орет «мама, мама!» не очень сложно.

Хорошо, что она ушла.

Правильно.

Когда мы подходим к гостинице, мама сразу выходит к нам навстречу. Светик рассказывает ей одну из своих историй, а веточку в руках крутит и не отпускает. Я улыбаюсь, бросив взгляд на Сему.

— Он теперь ее, наверно, и в Москву с собой увезет. Спасибо за такой подарок.

— Если бы я знал, что вы приедете, то купил бы что-нибудь нормальное.

— Да, брось…

— Слушай, я недоговорил.

Мы остаемся почти наедине. Моя семья стоит чуть поодаль, будто специально отошли и дали нам пространство.

Это неловко.

Я мнусь и не знаю, куда себя деть, а он все не перестает на меня смотреть…

— М? Сема, ты…кажется, хотел что-то…сказать?

— Вообще-то, предложить. Когда ты уезжаешь?

— Завтра днем.

— А может…встретимся? Ну, поболтаем. Я о многом хочу поговорить…

— Ну…у меня…я…

Бросаю растерянный взгляд на Светика, потом на маму, а она вдруг берет и кричит.

— Она может! Еще как может! Свет спать ложится в половину десятого!

Я моментально заливаюсь краской.

Господи! Что она творит?!

— Спасибо, Эмма, — Сема усмехается и переводит взгляд на меня, — Заедешь ко мне? Пожалуйста, Аури.

Не могу ему отказать. Да и хочу ли? Совершенно точно нет.

— Хорошо, — соглашаюсь тихо, убираю прядку волос за ухо и киваю, — Я всегда укладываю его спать, а потом могу приехать.

— Ну, тогда буду ждать. Где я живу, думаю, помнишь.

— Помню.

— Тогда приезжай. Пожалуйста.

Напоследок он оставляет нежный поцелуй и сбегает по ступенькам до своего видавшего виды внедорожника. А я улыбаюсь, совершенно по-дурацки, касаясь места, где остался отпечаток его губ…