Мама знает лучше

«Больше никому меня не прощай»

Падают звезды в пустые вагоны метро

Этой ночью опять будет холодно

Лишь потому, что ты ушла

С первой затяжкой я все еще помню вкус губ твоих

Но вот, со второй, уже даже не помню

Твои глаза

Часы на запястье напомнят то время

Что ты потеряла, в надежде просто любить меня и верить мне

И запах духов твоих, в тысячу слов твоих

Делит все на двоих и вдруг навсегда исчезнет в открытом окне

Больше никому меня не прощай

Чтобы в одиночку шел за тобой

И чувства бьют по нам, но ты не вставай

Слова сильней ножа причиняют боль

Любовь теряет вкус

Словно крепкий чай

И выпить бы до дна, но я не могу

Ты больше никому меня не прощай

Ты больше не прощай меня никому

Женя Трофимов Комната культуры — Ты больше никому меня не прощай

Аури

Это было ожидаемо, поэтому я не ложусь спать. Сижу у окна на кухне и медленно покручиваю кружку с яблочным соком, а когда у калитки останавливается шикарный внедорожник — встаю.

Приехал.

Я знала, что он приедет.

Иду к двери, а в спину мне доносится тихий голос Григория.

— Аури, надеюсь, ты понимаешь, что я не могу позволить тебе уехать с ним?

Резко замираю. Смотреть на отчима…кхм, короче, сложно теперь. Ввиду открывшихся подробностей.

Хмурюсь, замираю, а Григорий делает шаг в мою сторону.

— Аури, я понимаю…

— Нет. Не понимаешь.

Замолкает.

Я чувствую его тяжелый взгляд себе в спину, но не оборачиваюсь. И я не хочу думать о разговоре, который у нас состоялся намедни, поэтому трясу головой, прогоняя образы подальше, и киваю.

— Я никуда не поеду. Дурости мне на оставшуюся жизнь хватило, больше не надо. Я ему уже не доверяю, так что расслабься. Будем говорить на веранде.

Не дожидаясь ответа, выхожу и сразу сталкиваюсь взглядом с Алексеем.

Он останавливается у ступенек.

В темноте мне плохо видно его лицо, но того, что я вижу — уже достаточно. Он как будто постарел за эти пару часов лет на двести.

— Не знал, будешь ты тут или нет, — говорит тихо, хрипло и низко.

Я отвожу взгляд.

Мне, правда, больно за него. Разговор с Григорием — полное дерьмо, конечно, но из него я кое-что почерпнула. Да и из своего нового положения тоже. Я теперь мать.

У меня теперь в принципе многое в других красках играет.

— Но ты здесь.

— Должен был попытаться, — Леша тихо вздыхает и делает шаг, но резко тормозит.

Хмурится.

Тень от луны падает на его лицо, и я вижу, насколько сильно оно осунулось, поэтому долго держать контакт не могу — отворачиваюсь. Сжимаю себя руками, тру предплечья. Пусть думает, что мне холодно, а не больно. Не больно. Мне не больно.

— И чего ты хочешь?

— Я хочу…мы можем…блядь… — прикрывает глаза и опускает лицо вниз, а потом шепчет, — Не знаю, могу ли я чего-то вообще теперь хотеть.

— Ну, попробуй. Я же вышла.

Издает тихий смешок и кивает пару.

— Мы можем поговорить?

И послать бы его на хер…господи, как я хочу послать его на хер! Но…

— Да. Здесь.

Поворачиваюсь и отхожу к столу, присаживаюсь за него и отворачиваюсь к окну. Надо же. Люди моего отчима дом буквально вылизали. По всем строгим правилам своей армейской жизни. Даже окна светятся. Если по ним пальцем провести, заскрипят. Сто процентов.

Леша подходит и садится с другой стороны. Даже не так. Он грузно падает на плетеное кресло, съезжает вниз и смотрит в потолок.

Я бросаю на него короткий взгляд, но состояние его так сильно передается мне, что я не могу…не могу долго смотреть. Как на солнце, которое светит. Больно. Глаза режет, в горле встает ком.

Нет, я должна спросить…

— Как ты мог поверить?

Не знаю, насколько вопрос звучит жалким? Градус отвратительных эмоций тут зашкаливает, конечно. И на языке горький привкус разочарования и боли. Но мне правда нужно понять…

Чувствую, что Леша смотрит на меня — не отвечаю. Просто скажи. Просто…господи, просто скажи мне…как ты мог?…

— Все было очень натурально, — звучит его хриплый, низкий голос, и я закрываю глаза.

Ну, конечно.

— Ты же знал, что я тебя…

Нет. Не произнесу этого вслух. Поджимаю губы и жмурюсь сильнее. В глазах печет. В горле режет.

Дыши.

Леша молчит.

Странно, наверно, но я все еще чувствую его состояние, как будто оно мое собственное. Интересно, а он еще чувствует меня?

— Знал. Поэтому я не верил очень долго, но меня…как там она сказала? Правильно обработали.

— Как?

— Я привык ей доверять, — снова звучит его голос, на этот раз еще более надломленный, — Она никогда не говорила прямо. Так. Заискивала. Я теперь только понимаю.

— Например?

— Говорила…мол, наш водитель слишком долго смотрит на тебя. Пригляди, Леша. Вдруг он что-то сделает? Аури — молодая и нежная девочка. Ее нужно защищать.

Он передразнивает свою мать со злостью и яростью, а мне вдруг становится смешно.

Мотаю головой с улыбкой. Конечно, она не радостная. Горькая.

Этой ночью другого чувства не будет, я знаю. Не будет…

— Смеешься, что я был таким идиотом?

Вздыхаю и все-таки смотрю ему в глаза.

Там тонна сожаления. Я вижу ее даже во тьме. Сожаление и боль.

Ему ведь тоже воткнули нож в спину…

Вот так. Оба раненные, оба положившее. Оба с темнотой в груди, от которой теперь никуда не денешься до конца своих дней.

— Да мы оба были идиотами, Леша. Нам против нее…не вариант было выйти в победители.

— У тебя часто болела голова, и ты уезжала домой, — пропускает мимо ушей мою попытку как-то уравнять, хмурится, — Вокруг меня собирались шакалы. Там что-то услышал, здесь. Мама предложила повесить камеры.

— Было видео, да?

— Да.

— И ты не…

— Я не знаю, как отреагировал бы сейчас, Аури. Тогда мне так в башку ударило адреналином, что…блядь, я просто…я не знаю.

— Ты хотел поверить?

Молчит пару мгновений.

— Никогда, и я очень долго не верил.

— Сколько?

— Три месяца.

— Три месяца ты молчал?

— Я пытался разобраться. Мне было дико больно. Я любил тебя безумно, Аури. А там…актриса была пиздецки похожа на тебя. В темноте особо не видно лица, но…потом я говорил с водителем. Бил его, по большей части, и он во всем признался. Перевел еще пару стрелок на других водил и охрану и…

— И вот я шлюха.

— И вот ты шлюха.

Очередная тишина заряжает веранду. Гнетет воздух. Рубит сердце.

Мне все еще больно.

Так странно…

Слегка касаюсь щеки, а на ней все еще есть слезы.

Леша шумно сглатывает.

— Я звонил им.

— Кому?

— Всем, кто указал на тебя пальцем.

— Снова не поверил?

— Нет. Хотел полностью закрыть все белые пятна.

— Закрыл?

— Нет.

— Почему?

— Они все мертвы.

Резко перевожу на него взгляд, Леша серьезно хмурится.

— Все, Аури. Кого-то сбила машина, у кого-то сердце остановилось, но тот, первый…тот гандон-водила. Я говорил с его женой.

— И?

— Она сказала, что он принес домой хорошее выходное пособие, на которое они отремонтировали квартиру и купили машину получше, а через два месяца его зарезали в подъезде. Со спины. Пятнадцать ударов.

Проглатываю горький ком, вставший в горле, и тихо говорю.

— Твоя мама не любит менять сценарии.

— Я не знал про Сэма. К этому отношения тоже не имею, клянусь. И к тому…почему ты уехала тогда. Я никому не говорил, клянусь.

Киваю пару раз.

— Догадалась. Это же унизительно, да? Признаваться, что твоя жена — шлюха.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Думаю, я не верил до конца. Не мог…и даже если так бы сложилось…У нас маленький город. Я не мог…блядь, не мог допустить, чтобы ты пострадала. Хотя ты пострадала.

Пострадала.

Отвожу взгляд в сторону и хмыкаю.

— Да...

— Мне жаль, что твоя бабушка умерла.

Этот удар в сердце вынести сложнее всего. Я сильно вдавливаю ногти в нежную кожу ладоней, а он добавляет.

— Я ее очень любил, Аури. Мне правда безумно жаль. Если бы я мог...

— Но ты не можешь.

— Как это случилось?

Слегка жму плечами.

— Сердце. Она сильно сдала...

— Из-за слухов?

Не отвечаю. Тут смысла разводить дискуссию — ноль. Все очевидно.

— Это моя вина.

— Ты правильно сказал. Она — твоя мама.

— Была.

— Ты этого не изменишь.

— Знаю, но все-таки попытаюсь.

Шумно вобрав в себя воздух, Леша садится в кресле ровно и кивает пару раз.

— Ей пришлось все рассказать. Не только про тебя. Бизнес…

— Ты не знал?

На мгновение в его глазах мелькает обида, но потом он смиренно принимает мои слова и кивает.

— Неприятно, конечно, что ты обо мне такого мнения, Аури, но…нет, я не знал, что моя мать чертова работорговка.

По телу пробегает дрожь и холодные, кусачие мурашки.

Вот так бывает. Думаешь — благодетель, филантроп, а на деле…

По области давно пропадали люди. Это обычно никак не связывали. Мало ли куда поперлись эти малолетние дуры? Дети из плохих семей? Кому какое дело до них? Если твои родители зенки залили дешевым пойлом, и им вообще плевать! На себя плевать, а про детей вообще можно даже не говорить.

— Десять бункеров по всему яблочному саду, — тихо продолжает Леша, — Мне страшно представить, сколько эти стены видели жизней.

— Почему ты не знал? — задаю вполне разумный вопрос, Алексей ведет плечами, а потом внезапно усмехается и трет глаза.

— Хочешь, процитирую?

— Допустим.

— «Потому что ты был не готов увидеть мир таким, какой он есть».

Поднимаю брови, а он усмехается еще раз.

— Блядь, это какой-то пиздец…Моя мать похищала людей и продавала их! Она их продавала! Сука! А я думал, что она не пускает меня в определенные области, потому что я начну задавать вопросы про состав, блядь, сидра! Про ценообразование! Какой же кретин...И ладно бы там только черное усыновление было…

— Там было что-то гораздо хуже.

Он не отвечает. Не может произнести это вслух и только кивает.

— Мой мир сегодня взорвался до основания, — шепчет тихо, — Мать, которую я всегда видел, как самого доброго, хорошего человека — оказалась монстром. Ей даже не жаль, Аури. Ни этих детей, ни меня. Она считает, что поступила правильно. А я…не знаю, как мне жить теперь…после того, как я отправил своего ребенка...

Сердце замирает и моментально срывается на высшую скорость. Леша смотрит мне в глаза. Он не шевелится. И я тоже.

— Это мой ребенок.

— Ты спрашиваешь?

— Утверждаю.

— И? Утвердил. Дальше что?

Он молчит.

— Я не знаю.

— Вот и я не знаю.

Откидываюсь на спинку кресла, снова смотрю на улицу. Красиво все-таки. И кузнечики стрекочут…

— Аури…

— Нет.

— Я знаю…

— И я знаю, что ты сейчас скажешь. Нет.

— Ты никогда не позволишь мне его увидеть?

Хмыкаю.

— А ты это хотел сказать?

Он ничего мне не отвечает.

Медленно отстраняется и тоже откидывается на спинку, которая хрустит под его весом. Жалуется. И я бы пожаловалась, конечно, но на что? Теперь…жизнь играет другими красками. Теперь все стало еще сложнее…

— Ты украла все деньги Давида.

— Снова не спрашиваешь.

— Снова.

— Не буду отходить от канона. И? Что дальше?

— Я хочу, чтобы ты снова сделала это.

Резко перевожу на него взгляд нахмурившись. Леша же вытаскивает из кармана лист А4 и медленно двигает ко мне.

— Там все счета. Мамины, включая секретные. Тоже кое-что от Давида. И компании. Я хочу, чтобы ты вывела все деньги, которые на них будут.

— Что ты задумал?

Он пару мгновений молчит, а потом уверенно кивает.

— После того как они лишатся денег, я пойду в полицию.

Удивленно хлопаю глазами. Простите? Я не ослышалась?

— Мать уже подготовила твой откуп, поэтому это нужно сделать сейчас. Так, у них не будет шанса откупиться или нанять адвоката. Еще там список всех, с кем она вела дело. И с теми, кто покупал у нее людей. Я все выписал. Абсолютно. Все явки и пароли. Если будет нужно, дам показания. От меня, конечно, мало чего можно добиться, но…кое-что, думаю, смогу сказать.

— Ты сдаешь свою мать? — шепчу, он отвечает твердо и решительно.

— Она мне больше не мать. Из-за нее мою любимую женщину оклеветали, а моего ребенка чуть…

Замолкает.

Он тоже не может произнести…как я чего-то не могу сказать вслух.

Кузнечики играют свою музыку.

Ветер почему-то пахнет табаком.

А я…

Узнаю человека, в которого когда-то влюбилась. Честного. Решительного. И доброго.

— Ты никогда меня не простишь, — шепчет он.

— И опять ты это делаешь.

— Не нужно спрашивать. Я тебя предал. Я тебя не защитил. Это была моя ответственность, а я…был слишком молодым и тупым. Меня повело на эмоциях, хотя надо было с холодной головой ко всему подойти. Это моя вина.

— Твоя, — еле слышно выдыхаю, он опускает глаза на свои пальцы, крепко сжатые в замок.

— Я бы сказал, что я тебе не изменял. Сказал бы, что с Настей тогда не было ничего. Я не смог. Даже физически. Тело ее отторгало, а перед глазами была только ты. И все эти три года…я ни с кем не был. Не мог. Порывался ехать и искать тебя, но не знал, что тебе сказать. Как. Зачем.

— Пожалуйста, остановись.

— Но это ничего не изменит, — поднимает глаза и слегка хмурится, — Это оправдания моему предательству. Я не хочу его оправдывать. Я был слабым. Слишком слабым, чтобы тебя отстоять, но теперь все иначе. За то, что они с нами сделали, я заставлю их заплатить. Забирай завтра деньги и уезжай. Я разрушу всю эту империю к хуям собачьим, сожгу дотла, а потом…если меня не загребут, то…возможно, ты позволишь мне приехать и посмотреть на моего мальчика.

Последние слова бьют так сильно, что я не выдерживаю.

Слезы брызгают из глаз, и я закрываю руками лицо, не в силах сдержаться.

Почему? Почему?! Я была такой сильной! После рождения Светика перетянула канаты на любые эмоции и слабости, а тут…рядом с ним… я будто снова женщина, которая может себе их позволить.

— Эй, не плачь, — Леша оказывается рядом и мягко сжимает мои плечи, — Малыш, пожалуйста, не плачь.

Его голос тоже искажается.

Сильне давит-давит-давит. Господи! Я сейчас взорвусь!

— Я недостоин этих слез, Аури.

— Господи, да заткнись! — рычу и резко встаю, отхожу, забиваюсь в угол, как звереныш, смотрю на него волком.

Леша за мной не идет.

Он остается сидеть на корточках рядом с креслом. Хмурится. Глаз не поднимает.

Мизансцена супер. Канал «Росиия» позавидует той драме, которую создала обычная сука-жизнь. Вот так. Она-то и есть лучший сценарист.

— Сделай, что ты умеешь, Аури. Потом бери деньги и уезжай, — повторяет глухо и сипло.

Резко встает и идет на выход, но в дверях замирает и, не глядя на меня, тихо спрашивает.

— Как его зовут?

Молчу пару мгновений, а потом шепчу.

— Святослав. Я называю его Светиком.

Леша пару раз кивает.

— Спасибо.

— За что?

— Что оказалась сильнее и защитила его, когда я не смог.

Он быстро сбегает по ступенькам и следует к своей машине, а я снова на перепутье. Откуп — фарс. Все, чего я хотела, уже получила. Открыть ему глаза на его мать, и лишить Антонину Суковну своего сына. Это у меня получилось. А они? У Льва уже все готова к аресту.

Теперь я на перепутье. Да-да. Снова. Поверить Леше? Сказать ему обо всем? Или пусть идет? И сам разбирается?

Господи!

Время вдруг бежит слишком быстро. В голове куча мыслей, ни за одну из которых я не могу зацепиться.

Жужжание.

Паника.

Сердце.

Оно часто-часто бьется.

Да что со мной не так?! Снова уши развесила?! Он может врать, чтобы узнать твои планы! Ему нельзя верить!

Тогда почему я верю?...

Поднимаю глаза, пару мгновений медлю, а потом плюю на все.

Может быть, я буду об этом жалеть, но не буду ли я сильнее жалеть, если не попробую?

— Леша, стой!

Сбегаю по ступенькам следом. Леша поворачивается у самой калитки. Луна снова освещает его лицо, но на этот раз…на нем есть не только тень сожаления, но и слабая надежда на то, что все еще может быть, если нехорошо, то хотя бы…не так плохо.