Мама знает лучше

Эпилог

Аури; два года спустя

Слышу голос из прекрасного далёка,

Голос утренний в серебряной росе,

Слышу голос, и манящая дорога

Кружит голову, как в детстве карусель.

Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко,

Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь.

От чистого истока в прекрасное далёко,

В прекрасное далёко я начинаю путь.

— Господи! Светик! Угомонись! По жопе получишь!

Сын резко замирает, хмурится, глядя на меня через зеркало заднего вида. Щурится. Злится.

Характер стал просыпаться. Притом, явно мой.

Маленькая вредина…

Через мгновение я чувствую совсем слабенький удар в свое кресло, будто он, так или иначе, сам поставит точку в нашем споре. Он поставит! И ее не упустит. Не промолчит, не сбежит и не позволит себя переспорить.

С одной стороны, меня радует, что у него есть стержень. С другой, этот стержень иногда мне поперек горла.

Громко цыкаю, включаю поворотник и перестраиваюсь в левый ряд.

Светик аккуратненько стукает еще раз.

— Святослав! Клянусь, я расскажу все твоему отцу! Ты допрыгаешь у меня!

Ну, это последняя инстанция. Она всегда работает, как бы мне ни было обидно, но и сейчас не наступает тот «колоссальный" момент, который перемолотит систему.

Свет надувается, сцепляет руки на груди и отводит взгляд в окно. Больше не стучит. И снова, с одной стороны — супер. У меня уже глаз начинает дергаться! Но с другой…какого черта?! Леши здесь даже нет! А работает!

Тихо вздыхаю и останавливаюсь рядом с детской площадкой. Из динамика сладенький голосок поет про прекрасное далеко. Я бы сама от этого «далеко» не отказалась! Отдохнуть бы. Где-нибудь на море…

Поворачиваю голову и сразу вижу его. Леша сидит на скамейки и о чем-то сосредоточенно читает в своем смартфоне.

Два года прошло, а мне все еще непривычно, что он тоже переехал в Москву…

Тихо вздыхаю и выхожу из машины.

Да, он переехал. Поближе к сыну, скажем так, да и после того, что вскрылось…дома? Оставаться там было банально опасно.

Я помню как вчера. Честно. Каждое мгновение. И то, как я забрала деньги. И то, как стоило мне покинуть завод, как к нему приехали несколько групп ОМОНа. Следователи. В их числе был и Лев. Он сосредоточенно шел вперед, коротко кивнул мне и проследовал на территорию.

Задержаний в тот день…было охренеть как много. Разом смели всю правящую элиту. Начались проверки. Расследования. Нас всех по очереди вызывали в следственный комитет, давать показания.

Леша был одним из первых.

После душевного разговора, который по-хорошему надо было раньше намутить, я ему рассказала о своем плане, на что он улыбнулся и ответил: я в деле.

Было немного страшно, что его посадят — это тоже что-то из честного. Я не хотела устраивать охоту на вымышленных ведьм, только на настоящих. А он не знал. Уверенности у меня было дохрена и больше — не знал! И это подтвердилось. Даже после того, как Антонина Алексеевна поняла, кто ее заложил, она отстаивала Лешу до последнего. Думаю, ему сильно рвало душу, но он не отступился. Дал показания, а потом просто вышел из суда и больше с ней не виделся.

Она ему писала.

Я это узнала случайно, когда забирала сына из его новой квартиры. Увидела закрытое письмо в мусорке, но спрашивать не стала. Не хотела лезть в душу, да и зачем? И ежу понятно, что переживал он ситуацию сложно.

Свет его спасал.

Он и меня спасал. Видимо, судьба такая — спасать.

Это меня заставляет улыбаться, а когда я выпускаю сына из машины, снова покрываться коркой ревности. Ее уже гораздо меньше, конечно, но иногда калит до ужаса. То, как Светик легко принял своего отца, а теперь вон, бежит и орет на всю улицу:

— Папу-у-у-уля!!!

Аж люди оборачиваются.

Я сразу краснею, сконфуженно улыбаюсь, но почти сразу перевожу взгляд на своего ребенка. Он буквально врезается в Лешу, который уже спрятал смарт в карман, подхватил его на руки и с улыбкой вон кружит. Супер.

Закатываю глаза, закрываю дверь и бросаю взгляд на свое отражение.

Мать Тереза ли я? Всепрощающая душа? Нет, на самом деле. Я его не простила и, разумеется, не приняла, просто…по-другому поступить уже не могла.

Два года назад; комната; па-па-ша

— Ты уже знаешь почему, — тихо говорит Григорий, а я не могу сдержаться.

Часто дышу. Воздуха не хватает. Слезы дебильные застилают глаза, а я смотреть хочу! На него! На…него.

— Это неправда… — мотаю головой, как идиотка, Григорий поджимает и прячет взгляд — бесит! — Смотри на меня! Не отводи глаза!

Тихо вздыхает и выполняет мою…что? Просьбу? так это не просьба. Я на грани истерики и фактически приказываю ему! По-другому не получается.

— Как ты…мог?

До банальности тупой, я бы даже сказала, никчемный вопрос, но другого у меня нет.

А вот сейчас приготовьтесь смеяться.

— Твою маму оболгали, а я поверил.

Нет, вот сейчас.

— Моя мать все это устроила.

Бам!

Вот теперь да, можно смеяться. Хотя, конечно, мне совсем не до смеха…

Я грузно опускаюсь на кровать. В голове — белый шум. На сердце — непонятно что. Какой-то тупой сумбур и потерянность.

И очень-очень много вопросов…

— Мы встречались в далеком прошлом, — говорит он тихо, присев рядом со мной, — Моя мать была против этих отношений. Она считала нас…людьми разных социальных классов. Наверно, это было так, но мне было плевать. Я очень любил и люблю Эмму.

— И тем не менее ты поверил.

Григорий кивает пару раз.

— Поверил.

Ну, собственно…что? Не знаю я, что. Как-то так…

Если честно, даже злости не хватает. Я просто сижу и смотрю в одну точку и не знаю, что чувствую и чувствую ли вообще что-то.

Максимально потеряна.

— Аури, послушай… — хрипло начинает он, — Я не хочу себя оправдывать. Мне нужно было поступить иначе, но…она — моя мама. Я ее очень любил, и я привык ей доверять. Мне казалось, что она никогда не причинит мне вреда, но…

— Причинила?

— Она лишила меня дочери, как ты думаешь?

— Честно? Без понятия, что здесь можно думать, — хмурюсь, — Я правда не знаю.

— Твоя мама не виновата. Она была передо мной честна, а я…оказался не готов получить нож в спину от самого близкого человека.

Хмыкаю.

— Мда уж…ситуация. И как давно ты знаешь?

Молчит.

Я медленно поднимаю глаза и тихо спрашиваю.

— Когда мне было лет десять, здесь весь дом перекроили. Заново провели газ, водопровод и…ну, ремонт сделали. Мама сказала, что это она. Но это была не она.

— Не она.

— То есть ты знаешь больше десяти лет и…

— Твоя мама была против. Я настаивать не имел права. Я его лишился, когда поверил не ей.

— Понятно.

— Аури…

— Нет, серьезно. Все ясно.

Резко встаю и отхожу в сторону.

— Вот почему бабушка тебя ненавидела. А я-то думаю…

— Мы были знакомы. Эмма меня простила, а она…

— Нет.

— Нет.

— Ясно.

— А…-замолкает, а я перевожу на него взгляд.

— Что?

— А ты сможешь?

Сейчас

Вопрос, конечно, актуальный до сих пор.

Что я чувствую по этому поводу? Не знаю. Сначала была прострация, потом пришла злость, сейчас…понимание какое-то. Я не общалась с мамой несколько месяцев из-за того, что она больше десять лет скрывала от меня такую…кхм, информацию.

Потом мы помирились. Ну, как? Я до сих пор немного злюсь. Зато и в такой ситуации есть плюс: Никита все-таки мой брат. Это хорошо. Остальное? Не знаю. Я все еще не знаю. С Григорием все сложно. Мне нравилось общаться с ним до вскрывшихся нарывов. Нравилось представлять себе, что я могла бы быть его дочерью. Когда меня поставили перед фактом, все стало сложно. Наверно, должно пройти время, чтобы залечить раны. По крайней мере, я этого искренне хочу.

Но, знаете? Каждый удар судьбы я теперь воспринимаю иначе. По-другому, проще вздернуться, но…мы в этой жизни, как слепые котята. Блуждаем в темноте, пытаемся жить, вникать в правила, в «что можно, а что нет». И каждая ситуация — это своеобразная лампочка. Она подсвечивает тебе путь. Позволяет извлекать уроки и учиться.

Учиться — это единственное, что мы можем по факту. На своих ошибках или чужих.

Я вот научилась. Не хочу однажды проснуться и вывалить на сына всю информацию. И я совершенно точно не хочу, чтобы он меня возненавидел за собственный эгоизм.

Леша больно сделал мне. Он предал меня. Его? Едва ли. Он любит Светика. Я это каждый раз вижу во взгляде, в мягком голосе, в том, как он играет с ним и проводит время.

Он его любит.

А имею ли я право вставать между ними? Моральное? Нет. Потому что иногда мама не знает лучше. Однажды он повзрослеет и сам примет решение, и это будет его решение, а не мое. Я могу лишь направить. Подсветить ему дорогу, чтобы он не наткнулся на очевидные, острые углы. Остальное — сам. По-другому нельзя.

Подхожу к Леше и Светику, которые живенько что-то обсуждают. Улыбаюсь. Не могу ничего с собой поделать — я улыбаюсь. Они так похожи…

— Вот, — говорю тихо и передаю Леше рюкзачок сына, — Там его фломастеры, книжки и…

— И робот!

— И робот.

Провожу рукой по пшеничным кудряшкам своего мальчика, а потом поднимаю глаза на Лешу.

Все деньги, которые мы вытащили из его семьи, Леша пустил на компенсацию родственникам пострадавших. Этого было недостаточно, конечно. Этого никогда не будет достаточно, но, согласитесь, хороший шаг в нужном направлении.

У него были свои сбережения, на которые покупалась квартира и оформлялся переезд. Теперь Леша работает в крупной фирме. Снова ходит в начальниках, но теперь не по блату. Он хороший специалист, все-таки мать дала ему что-то ценное — например, отличное образование. Интеллект. Жизнь, наконец…Да, за это я ей благодарна. Может быть, когда-то в прошлом, Антонина была хорошей женщиной, но что с ней случилось за эти годы? Одному Богу известно. Точнее, Дьяволу. Потому что от души ее осталось выжженное поле. Ее посадили вместе с остальными организаторами чернушного бизнеса. Дали очень много. Восемнадцать лет. Не думаю, что она когда-нибудь еще появится в нашей жизни, и это страшно, но такова цена, полагаю. За существование без души.

— Как у тебя дела? — мягко спрашивает Алексей, — Кстати, ты выглядишь потрясающе.

Черт.

Я снова смущаюсь как идиотка. Краснею, увожу глаза, а мысленно его проклинаю. И себя тоже. Надела зачем-то платье…дура! Господи! Как неловко.

Одергиваю подол, убираю волосы за ухо, шиплю в своей голове:

Я не для него нарядилась! Не для него!

В реальности даю нервную улыбку и киваю.

— Спасибо.

Я действительно нарядилась не для него! У нас с Лешей нет никаких отношений. Мы просто родители. Ну, и, пожалуй, соучастники. Весь судебный процесс прошли вместе, как свидетели. Быков не позволяет себе лишнего. Он не предлагает мне отношения, он просто рядом. И то, не со мной, а со Светиком.

Хотя ты можешь позволить себе позвонить ему ночью и в слезах попросить приехать и выгнать с балкона отвратительного голубя, которого боишься до жути. Ну, или почти.

Краснею еще гуще, а Леша с меня взгляда не сводит.

Он горит.

Как когда-то горел…когда-то…

Я совершенно точно знаю, что у него никого нет. Странно, конечно. Вот мы тут стоим, а на него уже девок десять посмотрело!

Черт! Почему ты знаешь, сколько юбок пустило слюни на твоего бывшего мужа?! Сумасшедшая!

— У тебя какие-то планы? Поедешь к Сэму?

Сэм тоже остался в Москве, кстати. Он полностью восстановился, а потом Григорий помог ему с работой. Теперь он редактор в серьезном журнале. Думаю, он остался ради Алинки. Она за время его реабилитации очень сильно сблизилась с Никитой, и…ну, очевидно, возвращаться обратно не хотела. Сейчас она работает в небольшой адвокатской конторе, а на балконе у нее целая оранжерея! Светик обожает проводить там время.

— Нет, с чего ты взял?

Потому что ты нарядилась, как дура!

— Да нет, кхм…просто.

Кажется, Леша подумал о том же. Он знает! Он точно знает! Вон, улыбку лукавую прячет! Срочно! Надо валить!

— Я тогда…

— Слушай, а может, выпьем кофе? — вдруг говорит он, я хмурюсь.

— Кофе?

— Фу, кофе! — Светик приближается и шипит, — Коктейль ей предложи молочный. Она их любит. Клубничный особенно.

Не могу сдержаться и смеюсь. Леша тоже улыбается и кивает пару раз.

— Да. Кофе — это слишком банально. Может…по коктейлю?

— Эм…

— Ни к чему не обязывающий коктейль, Аури, — мягко продолжает, — Скажем так…эм…праздничный?

— И что празднуем?

— А я не сказал? Мои инвестиции сработали, и я выкупаю половину бизнеса. Так что…будут теперь большим начальником. Который всего сам добился.

На этих словах бывший выпячивает грудь, а я не могу сдержать нового витка веселья. Вы посмотрите только. Распушил хвост.

Но я рада. Он гордится своими успехами, и…я, пожалуй, тоже. Все-таки он мог все плюшки этой жизни получить. С теми средствами, что у него были? Совершенно точно. А Леша выбрал другой путь, и я им горжусь. Да, горжусь.

— Рад, что тебе весло, — немного обиженно звучит, но его улыбка стирает всю серьезность ситуации.

Никакого негатива. Вообще. А еще этот взгляд…

— Нет, прости, — мотаю головой, — Я…поздравляю тебя. Правда. От всего сердца.

— Спасибо. И это значит…?

— Мам, соглашайся! Пошли! Ну, пожалуйста!

Подключается Светик. Он прикладывает ладошки, сцепленные между собой в замок, и смотрит на меня фирменными глазами кота из Шрека.

Это без вариантов.

Отказать — нереально.

— Да…хорошо, да, пошлите.

Леша тут же подбирается. Я вижу, что он волнуется, хотя старается держаться ровно. А я? Я тоже волнуюсь, но соглашаюсь только из-за сына. Только!

А что там дальше будет? Похоже, я узнаю совсем скоро, да? Недаром же у него никого нет, хотя теперь на него посмотрело уже тринадцать юбок.