Мама знает лучше

«О слабостях»

Аури

— …Ну? Ты так и будешь молчать?

Голос Леши звучит тихо. А еще хрипло и низко, но меня это только забавляет.

Медленно поворачиваюсь и поднимаю брови.

— Это мой сын. Очевидно, по-моему.

В тот же момент, как слова слетают с языка, Леша шумно выдыхает, а потом резко наклоняется вперед, закрыв руками рот.

Не могу сдержать смешка, на который он реагирует тут же, моментально поднимая на меня глаза.

— Вау, — не скрывая сарказма и яда, подхожу к подоконнику, на котором когда-то любила сидеть, запрыгиваю и снова делаю глоток, — Потрясающая актерская игра. Ты так переживаешь, что у меня почти дрожит сердечко. Веришь?

Ему требуется мгновение, чтобы переварить услышанное. А может быть, еще зачем-то? В принципе, это неважно. Через мгновение Быков подскакивает ко мне и выбивает из рук бутылку. Та с грохотом отлетает до ближайшей стены и разбивается вдребезги, щедро орошая стены.

— Завязывай бухать, блядь!

Хочется повторить снова, но не буду же я, в самом деле, такой предсказуемый, правда? Тем более, заезженной пластинкой. Зачем? Я многое могу сказать. У меня накопилось.

— А ты, прости, кто, чтобы мне запрещать? — бросаю меланхолично, потом смотрю на вино и снова на него, — Кстати, это вино стоит пять тысяч за бутылку. Верни бабки, раз уж…

— Заткнись, Аури, — хрипит он, схватив меня за щеки, — Я серьезно сейчас. Завали. Для своего же блага.

Я его не боюсь вообще. Может быть, когда-то боялась, но уже нет. Во-первых, за моей спиной генерал, который прекрасно знает, куда меня понесло и зачем. Во-вторых, во мне нет ребенка, которого я так отчаянно хотела защитить.

Во мне больше вообще нет ничего светлого. Честно? Мне даже плевать, если он меня ударит. Правда. Я в своем безумии дошла до очень серьезной границы, а потом на нее наплевала и пошла еще дальше!

Машину мести уже не остановишь, если ее разогрели и пустили по накатанной. Тормозов у такой махины нет и не будет. И у меня их тоже нет.

Их правда нет.

Ухмыляюсь.

— Или что? Ударишь меня? Как твой отец бил твою паскуду-мать?

Охо-хо…вот это взрыв. В его глазах отражается симбиоз дикой ярости и ненависти. Это почти бешенство! Но только чуточку больше. А знаете, что я еще вижу? То, на что, в принципе, и рассчитывала.

Он не просто так подошел ко мне и смотрел своими глазищами.

Он не просто так поперся за мной в сад.

А главное. Он не просто так не женился.

Я не дура. Я все прекрасно понимаю.

Все, ясно? Абсолютно, сука, все.

Ты еще. Да, ты все еще. Думаешь, конечно, не на самом деле. Потому что на самом деле ты не умеешь, но об этом я знаю, а тебе необязательно.

— Помнишь, как мы трахались на этом подоконнике? — шепчу тихо, пока он хлестко, тяжело дышит.

Помнишь. Я по глазам вижу, что помнишь.

Слегка приоткрываю рот и касаюсь его ладони языком. Всего чуть-чуть, но Лешу дергает, как будто я снова его током ударила.

Это забавно.

Тихо усмехаюсь и медленно веду по его бедру ногой, а потом толкаю вперед. Вжимаю в себя. Чтобы моментально почувствовать подтверждение: его каменная эрекция упирается в меня, а Леша гулко, тяжело выдыхает.

Я иду дальше.

Поднимаю руку и касаюсь его груди, где сразу чувствую, как сильно, бешено колотится его сердце. Оно отбивает дикий ритм, и я это помню. Оно всегда так стучало, когда я рядом была…

Почему же тогда так? Ну, почему, Леш? Как же ты мог поверить?

Нет, стоп, нельзя! Я слегка трясу головой и прогоняю совершенно дурную сентиментальность. Она больше не имеет никакого значения.

Мне все равно.

Точнее, не так. Я тебя ненавижу, сука, но не люблю.

Я тебя не люблю, и это главный мой плюс, как бы сказал Лепс, и сука, в кои-то веки он оказался прав.

Не отрываюсь от его глаз, веду ладонью по телу дальше. Наслаждаюсь тем, как его слабость начинает завладевать разумом. Интересно, сколько ты знал, что я тебе "изменяю", и делал со мной то же самое? Смотрел вот так, как я на тебя сейчас смотрю. Играл. Ты же не понимаешь, да? И я тогда не понимала. Все это чувства. Точнее, то, что ты выдаешь за свои чувства, потому что это нелюбовь. Так не любят.

Быков отпускает мое лицо, перекладывает руки на бедра и жестко дергает на себя, чтобы быть еще ближе. Думаю, в тебе сейчас идет жесткая борьба: ненависть и нелюбовь. Ведь ты же все еще веришь, я это чувствую. При этом сомневаешься. Я это тоже чувствую и знаю. Если бы все было так складно, околачивал бы мои пороги? Тогда? Три года назад? Ты ведь сомневался, Леша. Но тебе не хватило смелости это признать и разобраться. Проще было свалить все на меня, найти правильную невесту и шагать вперед с ней. А меня можно и на помойку. В утиль, так сказать.

Но сейчас уже неважно.

Ты не можешь это контролировать, мне ли не знать. Еще лучше, чем твой подъезд, я помню, каково это — не контролировать то, что ты чувствуешь, и изводить себя снова и снова.

Тихо усмехаюсь, медленно иду по его коже еще ниже.

— Я тебя ненавижу, мажорчик. Маменькин сынок.

Он громко проглатывает слюну и шепчет низко.

— Я тебя еще больше, подлая предательница.

Резко замираю, дойдя до резинки его спортивных брюк. Кажется, в этот момент даже сердце останавливается. Что сердце? Весь мир! А потом взрывается с новой силой.

Леша резко подается на меня, я на него, и мы врезаемся друг в друга в жестком, диком танце. Потому что это нихрена не поцелуй — это смертельное танго. Я кусаю его, он отвечает мне тем же. Наши зубы бьются и отвратительно постукивают, а дыхание набирает обороты.

Он рычит.

Такое с нами тоже было. В смысле, в постели у нас никогда не было проблем, потому что секс всегда был разным. Под настроение. От этого, наверно, меня шпарит обидой еще больше: как после всего, кем я для него была, он мог поверить?! После всего, что между нами было?! Где было! Если кто-то думает, что это была одна миссионерская поза — пошли вы! Нахер миссионерскую позицию. Каждый раз — феерия, взрыв. Иногда нежность, но всегда переходящая во что-то звериное и дикое!

Тогда как! Какого черта ты поверил?!

Я позволяю себе расслабиться, когда оказываюсь сверху на огромном диване, где у нас тоже было! Миллион раз! Леша рвет мою одежду, пока стаскивает ее, как зверь. Футболка, лифчик — все летит в стороны.

Выгибаю спину, отбрасывая свои огненные волосы назад, когда он хватает мою грудь, грубо сдавливает ее и сразу втягивает в рот сосок.

Как остро.

Меня пронзает насквозь.

Стон. За ним еще один. И еще.

Я вонзаю ногти ему в плечи, Быков шипит, но тут же резко переворачивает меня на спину так быстро, что я даже понять не успеваю. А уже и штаны улетают, а за ними и трусики.

— Не противно? — усмехаюсь, продолжая его провоцировать, — После своей-то охраны? И водителей? И…

— Блядь! Заткнись!

Быков жестко хватает меня за щеки, одним движением стаскивает с себя штаны и резко входит до упора.

Я кричу до боли в связках. И отпускаю тугую пружину внутри себя еще больше, а когда он сгребает меня в охапку, шепчу.

— Надеюсь, что ты чистый? А то вдруг. Ты же явно неравнодушен к шлюхам…

Блефую. Леша — педантичный до мозга костей. А еще дико мнительный и брезгливый. Вряд ли он позволяет себе заниматься сексом без защиты с кем-то, даже со своей Настюшей долбаной.

Это очень и очень маловероятно. Видимо, у меня какой-то карт-бланш, несмотря на мое распутство.

От этой мысли я тихо смеюсь, а Быков жестко толкается в меня и шипит на ухо.

— Клянусь Богом, Аури. Завались, или я тебя убью!

Я смеюсь еще громче, а потом заглядываю ему в глаза и шепчу.

— Нет. Не убьешь. Ты меня любишь. Ты все еще меня любишь, а вот твоя Настюша, похоже, какой бы правильной ни была — в пролете.

Он ничего мне не отвечает. Просто смотрит. Дышит тяжело. Злится. Потом зарывается в волосы носом и ускоряет темп до безумного.

Но мне не больно. Если честно, то мне дико хорошо, и это проблема. В смысле, у меня, само собой, не возникает резких перемен на сердце. Я его ненавижу и буду всегда презирать за все, что он со мной сделал, но…черт! Это же так несправедливо! Когда ты так идеально совпадаешь с кем-то в постели, а у вас не получаются отношения! Или еще хуже: как в нашем случае, между вами ложится целая пропасть из боли, которую даже при хорошем разгоне не перепрыгнешь! И это дерьмо, понимаете? С идеалом очень сложно тягаться. До него почти невозможно допрыгнуть. А жить и перебиваться крохами? Вот что остается.

Это как сначала попробовать самый сладкий десерт, а потом сесть на пожизненную диету с хлебом и солью. И даже если предположить, что однажды ты найдешь еще один десерт, это все равно не то будет. И не так сладко, и не так вкусно, и вообще…В этом проблема идеалов.

Ха! Прикиньте? Дура я, дура. Каждая женщина мечтает встретить идеального мужчину: чтобы и умным был, и хорошо образованным, и красивым, а еще в постели…боже, чтобы кости плавились! Да! Именно так! Заверните, я возьму сразу двоих, но фига тебе с маслом, дорогая. На деле идеал — это тот еще капкан, особенно если он с радостью вырвет твое сердце и перемолотит внутренности.

Такое нельзя забыть.

Вот и я маюсь, но надеюсь. Черт, я очень надеюсь, что однажды я снова встречу мужчину. Он будет хорош собой, образован и подарит мне кучу мощных оргазмов, а пока… пока я распадаюсь на части от того, который мне дает мой самый страшный кошмар. Мой предатель.

Леша пьет его до последней капли, жадно держит меня, когда я пытаюсь оттолкнуть в сторону, входит в меня медленно. Мучает.

Это сводит с ума.

Я выгибаю спину и больше всего на свете хочу его скинуть! Прекратить! Но еще больше всего хочу, чтобы он продолжал.

— Я тебя ненавижу, — шепчу еле слышно, но в ответ слышу возвращенный, мой же смешок.

Леша резко переворачивает меня на живот, подтягивает за бедра и снова входит до упора, а потом накручивает волосы на кулак и тянет на себя.

Выгибаюсь.

Это будто снова я. Та самая малышка-Аури, которая когда-то врезалась в мужчину своей мечты и готова была за ним в ад спуститься.

А я была готова, правда.

Одному Богу известно, как сильно я любила этого мужчину. Все в нем любила! Недостатков как будто бы и не существовало вовсе…но они были. У всех есть недостатки. Может быть, жаль, что я не видела их раньше, потому что тогда мне бы не пришлось выстраивать себя заново. По кирпичикам. И может быть, тогда я не стала бы такой злобной сукой.

Но эта сука сейчас в Москве.

А здесь…я снова другая. Тянусь к нему, всего на мгновение, но я снова прогибаюсь и хочу быть ближе, а сердце в груди так отчаянно стучит и вовсе замирает, когда я слышу тихий шепот.

— Нет, малышка. Не ненавидишь. Любишь. Ты все еще меня любишь, — толчок, от которого я бессовестно стону и жмурюсь, а он добавляет, — Перекрасила мои любимые волосы, сучка. Но знаешь? Ты все еще самая красивая женщина, которую я когда-либо встречал.

Финиш.

***

Я помню, когда мне было лет семь примерно, мама Сэма и Линки пришла к нам поздно вечером. До этого она привела детей, и они мирно спали по своим кроваткам, а я…мне приспичило попить воды. Я тогда заболела сильно, весь день температурила, и вот…впервые встала с постели.

Они сидели на кухне.

Да, я хорошо это помню, потому что почувствовала запах сладковатой бабушкиной настойки. Она ее очень редко доставала, ведь в нашем доме алкоголь был под запретом. Так меня растили. Можно сказать, в отвращении к высокому градусу. А в ту ночь все было иначе.

Я помню, как подкралась к кухне и услышала тихий плач тети Лены. Потом бабушка также тихо вздохнула и прошептала.

— Не реви! Не будь дурой! Будто ты не знаешь. Мужики — слабые. Они чертовски слабые, Лен. Да и головой своей не думают, а вот головкой — за милую душу! Если будешь оплакивать так горько, никакой души тебе не хватит.

— Я все равно не понимаю…он…когда-то он был таким хорошим, а теперь что? Пьет? Теперь еще и женщин водит…теть! Прям на нашей постели, ты представляешь?

— Эх, что ж делается…давно тебе уходить надо было, внучка. Совсем он у тебя обезумел. Плохо все кончится…

— Не могу, люблю его, дурака. А если и захочу, куда мне идти?

— У нас живи!

— Да вы не понимаете, что ли?

— Я? — бабуля горько усмехнулась, — Я и не понимаю? Ты очень сильно заблуждаешься, внучка. Все я понимаю. И не такое проходили, но знаешь что? Мужики любят характерных. И чем гаже характер, тем сильнее забыть и отпустить не могут! Это аксиома.

— Но как же? А скромность? А хозяйственность?

— Да…они-то говорят одно, а на деле вон как получается. Будешь тряпкой половой, так зачем тебя греть в постели? Тобой пол вытирать будут, Лен. До конца дней твоих, если позволишь! Ясно?! Так что, бери себя в руки и уходи! Авось и он одумается. От бутылки отлипнет, да делать что-то начнет! Сколько можно уже…

Я это на всю жизнь запомнила. Честно. Особенно про слабость мужскую. Этим я как раз и пользуюсь, за что мне вообще не стыдно.

Медленно встаю и оборачиваюсь. Пришлось лежать и притворяться долго, но Леша наконец-то уснул, а это значит, что его и танк не разбудит.

Где-то вдалеке пищит мусоросборник.

Утро.

Не надо, а я смотрю. Красивый ты, Быков. Как ангел, но душа твоя чернее ночи. Мне ли не знать. А самое главное не это. Какая любовь у нас была, если ты не знаешь, что я вообще не пью? Разве что очень и очень редко. Или, может быть, ты думал, что ради разговора с тобой я накачаюсь?

Хмыкаю и тянусь за своей одеждой, а сама с какой-то садисткой радостью вспоминаю, как почти полная бутылка хорошего вина пошла на удобрение кустам у дома.

Вот так.

Это было даже проще, чем я думала. Желаю ли? Не-а. У меня давно не было секса, а оказывается, что он становится острее, когда тобой движет ненависть и жгучее чувство мести.

Мной именно оно и движет.

Да и потом. Чего жалеть? Я же проститутка. Шлюха. Трахаюсь со всеми подряд, ты помнишь?

Снова бросаю на него взгляд, застегивая ширинку на узких джинсах, а потом криво усмехаюсь и шепчу.

— Это будет твой самый дорогой секс, любимый…самый.

После этого я разворачиваюсь и ухожу из гостиной по коридору. До его кабинета.

Я не собираюсь воровать у него деньги, хотя и уверена, что пароль от сейфа никто менять не стал. Зачем? Кто захочет ограбить Быковых? Это же почти явка с повинной и смертная казнь!

Они вообще такие. Быковы. Слишком самоуверенные, слишком халатные, слишком расхлябанные. И я это знаю. Когда ты чувствуешь тотальную безнаказанность, становишься кем? Правильно. Вот таким вот безалаберным человеком.

И ты такой.

Ага. Ты именно такой.

Пустить в свой дом того, кто тебя презирает, еще и заснуть при нем? Глупо, Алексей. Ай, как глупо…

Продолжая греть ухмылку на своем лице, как змею на груди, включаю его компьютер, а потом вставляю маленькую флешку и жду. Пока жду, осматриваю его стол. Там стоит отвратительная рамка с фотографией его невесты, и мне хочется проблеваться, а еще больше хочется наклонить ее вниз, чтобы не видеть этой довольной морды. Но нет. Нельзя. Я же знаю, что Дьявол кроется в деталях. Я не ты. Не допущу такой оплошности.

Снова смотрю в окно.

Светает уже.

Небо озаряют первые красные лучи солнца, и они очень похожи на кровь. А может быть, так оно и есть. Месть — это кровь. Она почти такая же густая, как кровь Сэма на моих руках, и такая же горькая, как мои слезы и слезы моей бабули.

Жалею ли я? Перебор ли это был? Можно было бы найти другой способ пробраться в его кабинет? Все может быть. Но мной движет месть, и именно так она начинается. С тихого писка компьютера и пустой флешки, которую я вынимаю и убираю в карман куртки.