Проклятие Бессмертных: Метка Вечных. Книга 1

Глава 2

Нина

Тела иногда двигаются спустя часы после смерти — это знает каждый патологоанатом. Могут дёрнуться из-за остаточных нервных импульсов, да. Мышцы сокращаются, конечности подёргиваются. Но они не поворачивают голову осознанно. Уж точно не открывают глаза, глядя прямо на тебя. И абсолютно, совершенно точно не хватают тебя за запястье ледяной, одеревеневшей рукой с силой живого человека.

А это тело — хватало.

И я, сделала единственную логичную вещь, какая пришла мне в голову в тот момент. Я закричала — пронзительно, истерично, как героини тех самых фильмов ужасов, над которыми я так любила посмеиваться — и рванула руку, с такой отчаянной силой вырываясь из цепкой, как капкан, хватки, что отшатнулась назад, потеряла равновесие и с оглушительным грохотом рухнула на катящийся столик с инструментами. Металлические лотки полетели на бетонный пол, разбрасывая во все стороны скальпели, ножницы, пилы Штрюли и мой любимый энтеротом — тот самый, что я заказывала через специализированный магазин медицинского оборудования.

Татуировки не появляются за одну ночь. Это невозможно с медицинской точки зрения. Мёртвые тела не садятся на столе для вскрытия. Это противоречит всем законам физики, биологии и здравого смысла.

Будучи гордым ценителем всего мистического и жуткого, страстной поклонницей корейских дорам про вампиров и оборотней, я всегда считала, что окажись я в ситуации, подобной тем, что видела на экране своего телевизора, я бы просто схватила ближайший инструмент и прикончила монстра без лишних разговоров и паники. Сколько раз я смеялась над тем, как до невозможности глупо вела себя очередная красотка-актриса в фильме ужасов? Как она плакала навзрыд, паниковала, металась из угла в угол и бежала наверх по лестнице — наверх! — когда следовало просто принять существование чудовища и хладнокровно сделать то, что необходимо для выживания.

Что ж, теперь настал мой черёд. Это был тот самый момент, о котором я грезила с детства, когда зачитывалась книжками про вампиров из районной библиотеки. Оказалось, что насмехаться над героями кино было куда проще, когда ты не сидишь сам на холодном кафельном полу секционной, уставившись на оскалившееся чудовище, которое совершенно явно, недвусмысленно хочет тебя убить. Сидя на потёртом диване в своей однушке на Пролетарской, судить было легко и приятно.

И что же я сделала, столкнувшись с монстром лицом к лицу? Эта детская мечта, обернувшаяся леденящим душу кошмаром, ожила и сидела на моём секционном столе, уставившись на меня голодными кроваво-красными глазами, словно крокодил, затаившийся в мутной воде и высматривающий свой обед.

Конечно, я должна была защищаться. Схватить тяжёлый молоток с биркой «только для тяжёлых случаев» и раскроить ему череп одним точным ударом. Или скальпель — вонзить прямо в сонную артерию. Или что угодно другое из богатого арсенала патологоанатомических инструментов. В фильмах и дорамах это всегда выглядело так просто, так естественно.

На деле же всё оказалось совершенно иначе. Я просто сидела на холодном полу, разинув рот, как рыба, выброшенная на берег, а мой мозг застыл, словно заевшая виниловая пластинка на старом проигрывателе. Этого не может быть. Этого не происходит. Это невозможно. Где-то в глубине сознания, под тяжёлым, давящим грузом первобытного страха и мощного выброса адреналина, я мысленно извинилась перед всеми теми вымышленными персонажами, над которыми так беспечно смеялась, полагая себя умнее, храбрее, находчивее.

Мужчина на столе был таким же мертвенно-бледным, как и несколько минут назад, когда я начинала вскрытие. Тот же безжизненный, пугающе холодный, бело-синеватый оттенок мёртвой кожи, неизбежно проступающий спустя несколько часов после смерти. Но вместо отстранённого, умиротворённо-спокойного лица обычного трупа его черты были искажены яростью. Нечеловеческим голодом. Жаждой.

— Матерь божья! — вот всё, что я наконец смогла выдавить из пересохшего горла, полусидя, полулёжа на холодном полу секционной и не в силах оторвать взгляд от невозможного, не-должно-существовать монстра. Из зияющих дыр в его груди — там, где застряла картечь, которую я только что извлекала — почему-то не сочилась кровь. Совсем. Будто он был мёртв уже очень, очень давно.

Существо на столе не сводило с меня кроваво-красных глаз — таких красных, что казалось, будто они светятся изнутри адским огнём. Труп — нет, уже не труп — ухмыльнулся, обнажив острые, как бритва, клыки, и в этой улыбке не было ничего человеческого. Только боль. Только голод. Его клыки были длинными — противоестественно, невозможно длинными. Они выступали над нижней губой, и казалось, он искренне, с садистским наслаждением предвкушает то, что собирается со мной сделать.

Да быть не может! Этого не происходит наяву!

Я видела достаточно фильмов ужасов, чтобы понять, кто он такой. Я даже не хотела произносить это слово про себя, даже мысленно. Ни за что на свете я не стану придавать достоинства и реальности той нелепой, абсурдной, невозможной ситуации, в которой оказалась, называя вещи своими именами. Потому что назвать — значит признать. А признавать я была не готова.

К счастью — если здесь вообще уместно это слово — новоявленный монстр-труп ещё не вполне овладел своим мёртвым телом. Его голодный, яростный бросок в мою сторону закончился довольно нелепым, почти комичным падением на бетонный пол секционной с глухим, тяжёлым стуком, от которого по помещению разнёсся гулкий звук. Я наконец отдышалась — когда успела задержать дыхание? — и кое-как поднялась на подгибающихся, ватных ногах, едва не опрокинув в процессе ещё один инструментальный стол.

Неуклюжесть, однако, не слишком смутила существо. Не смутила совсем. Монстр пополз за мной по холодному полу, низко рыча и угрожающе скалясь, его бледные, почти прозрачные в свете люминесцентных ламп губы были оттянуты назад, обнажая слишком длинные, слишком острые белые зубы. Этого было более чем достаточно, чтобы я мысленно сказала «ну уж нет!» и решила, что героическая самозащита — определённо не мой вариант. Не сегодня. Не сейчас. Каким-то чудом, каким-то непостижимым остатком присутствия духа мне хватило сообразительности схватить свой мобильный телефон со стола — единственную связь с внешним миром — когда я сломя голову бежала к двери из своего кабинета.

— А ну вернись, девка! — прохрипел злой, нечеловеческий голос за спиной. Так значит, труп ещё и говорить умел. Прекрасно. Просто замечательно. Его голос звучал хрипло, сухо и гортанно, словно он наглотался острых камней и битого стекла.

Позади раздался оглушительный рёв и шипение — такое, что кровь стыла в жилах. Захлопнув за собой дверь секционной, я не удержалась и обернулась — непреодолимое, болезненное желание взглянуть на существо, которое ещё совсем недавно было просто очередным трупом на моём столе, взяло верх над инстинктом самосохранения. Монстр, совершенно не смущённый своей полной наготой, уже стоял — стоял! — на ногах и неуверенно, но целенаправленно ковылял к двери, его искажённое лицо всё так же выражало животную ярость и голод.

Эта тварь собиралась меня убить. Разорвать. Съесть.

Адреналин пульсировал в моём теле горячими волнами, и я помчалась по длинному коридору морга, когда монстр с грохотом врезался в запертую дверь. Я не оглядывалась больше, чтобы посмотреть, что происходит позади. Я и так знала — чудовище будет преследовать меня. Охотиться. До конца.

— Не смей бежать, дрянь! — проскрежетал монстр, и в его голосе звучала такая ярость, что по спине побежали мурашки.

Как же, приятель.

— Помогите! — закричала я, несясь по выложенному старым советским кафелем коридору в отчаянных поисках кого угодно, хоть живой души. — Кто-нибудь, помогите! Люди!

Впереди, за поворотом у лестницы, послышались торопливые шаги — другие обитатели здания морга спешили на источник истошных криков. Несколько сотрудников в белых лабораторных халатах и офисной одежде столпились на перекрёстке коридоров, их глаза были полны естественного страха и полного непонимания происходящего. Все они были моими коллегами, лица смутно знакомые, но имён большинства я не знала — мы здоровались в столовой, вот и всё наше общение.

Я на полном ходу врезалась в одного из них — высокого парня лет тридцати. Парень поймал меня, крепко ухватив за плечи обеими руками, не дав нам обоим рухнуть на стену или упасть на пол.

Я дрожала мелкой дрожью. Меня мутило и тошнило. Хотелось плакать, орать, биться в истерике. Я обернулась через плечо и увидела монстра, стоящего в полный рост во всей его неживой, кошмарной красе. Его синевато-белая, полупрозрачная в свете коридорных ламп кожа была покрыта трупными пятнами. Существо, казалось, было совершенно равнодушно к множеству зияющих круглых ран на груди — там, где дробовик оборвал его жизнь.

Невозможный, не-должен-существовать труп медленно, методично приближался к нам по коридору, волоча ноги. Он сомкнул губы, на мгновение скрыв слишком длинные клыки. Он ещё не был акулой, стремительно бросающейся на истекающую кровью добычу; он лишь оценивал её, изучал. Выбирал жертву. А мы и были добычей. Мне отчаянно хотелось бежать дальше, но почему-то стоять в небольшой толпе других людей казалось безопаснее. Инстинктивно казалось, что мы все вместе, просто числом, массой, сможем справиться с непостижимым монстром, неумолимо надвигающимся на нас.

— Что… чёрт возьми… это вообще такое? — потрясённо воскликнул один из моих сослуживцев — тот самый парень, что поймал меня. Я была с ним полностью, на все сто процентов согласна.

— Это что, розыгрыш какой-то? — неуверенно спросил другой, оглядываясь по сторонам в поисках скрытых камер. — Первое апреля прошло вроде?

— Хотела бы я, чтобы это был розыгрыш, — тихо, срывающимся голосом проговорила я. Я инстинктивно отступала от медленно приближающегося монстра. Он не сводил с меня своих красных глаз — только на меня смотрел, игнорируя остальных. Мне отчаянно, до животного ужаса хотелось спрятаться за спины других людей, стать невидимой.

Монстр потянул плечами — словно разминался после долгого сна, — и кто-то в толпе испуганно ахнул, услышав оглушительный хруст суставов и сухой щелчок позвонков. И затем… и затем ходячий покойник негромко рассмеялся.

Его смех был хриплым, сухим и мертвенным, словно скрежет крупнозернистого наждака по старому кирпичу. Зернистым и рваным, неприятным до дрожи. Первобытный страх и ужас подкатили тяжёлым комом к горлу, и я попятилась ещё дальше, отчаянно желая оказаться в самом конце толпы, чтобы в критический момент иметь возможность бежать первой. Я не знала, с чем имею дело. С кем. Это было невозможно, противоестественно. Адреналин кричал мне не своим голосом «беги, дура, беги!», и я была готова его слушать.

— Это глупо, просто нелепо, — твёрдо произнесла женщина лет сорока с аккуратной причёской и в таком же аккуратном тёмно-синем офисном пиджаке, решительно выступив вперёд из толпы. — Ладно, хватит дурацких шуток, вы двое. — Женщина уверенно прошла на середину расстояния между сгрудившимися людьми и голым трупом и упёрла руки в боки, словно строгая учительница, отчитывающая парочку нашкодивших учеников за первомайскую выходку. — Грим сделан отлично, признаю, но отсутствие брюк — это уже несправедливо и неприлично по отношению к остальным.

Женщина обернулась через плечо, чтобы бросить на меня откровенно обвиняющий взгляд, и я опешила, с изумлением поняв, что меня считают соучастницей розыгрыша. Главной организаторшей этого спектакля.

— Н-нет, — запнулась я, отрицательно качая головой. — Это не… он не… это не розыгрыш…

— Тогда кто-то здорово над вами подшутил, девушка, — женщина снисходительно улыбнулась мне. — Но шутке конец. Представление окончено.

— Это не шутка… — начала я, но не успела договорить.

Монстр, казалось, окончательно исчерпал интерес к словесной перепалке и разговорам. Он молниеносно бросился вперёд — с такой скоростью, что я даже не успела моргнуть — преодолел оставшуюся часть длинного коридора и в одно мгновение сократил дистанцию между ним и самоуверенной женщиной в пиджаке. Труп-не-труп с размаху врезался в неё, схватив за руки мёртвой хваткой. В тот же миг он разинул пасть — нет, не рот, именно пасть, — обнажив острые и смертоносные клыки, готовые вонзиться в незащищённую шею.

Толпа в ужасе вскрикнула и испуганно отпрянула к холодной кафельной стене, инстинктивно ожидая, что монстр по инерции врежется в них вместе с женщиной всей своей массой. Все отшатнулись и превратились в спутанный, беспорядочный клубок тел и конечностей у стены, словно пытаясь увернуться от неминуемой автомобильной аварии.

Но ожидаемого столкновения не произошло.

Трупа не было.

Как не было и женщины в синем пиджаке.

В тот самый миг, когда они должны были с грохотом врезаться в сгрудившуюся группу людей, оба просто… исчезли. Растворились в воздухе. Испарились.

— Людмила Андреевна? — растерянно позвал пожилой мужчина из толпы. Видимо, так звали ту смелую женщину. Женщину, которая оказалась куда смелее — или куда самоувереннее и легкомысленнее в оценке происходящего, — чем я.

Никто не отозвался на его зов; вокруг не было никого, кроме нас. Мы могли отчётливо видеть во всех трёх направлениях перекрёстка коридоров — везде была пустота.

Они исчезли у нас на глазах в одно мгновение. Ни дыма, ни зеркал, ни подозрительного мигания света, ни люков в полу. Просто… испарились, как будто их и не было никогда.

— Людмила Андреевна! — отчаянно закричал мужчина, и его голос гулко разнёсся по пустому коридору. Ответа не последовало. Только гнетущая, давящая тишина. Мужчина резко обернулся ко мне, его глаза были расширены от плохо скрываемого ужаса и панического непонимания. — Что происходит?! — требовательно спросил он, почти выкрикнул. — Что это было?!

— Я не знаю, — проговорила я, тяжело дыша и задыхаясь, сердце бешено колотилось где-то в ушах, заглушая все звуки. Я не знала, каковы на ощупь настоящие панические атаки, но смутно подозревала, что вот-вот испытаю одну на собственной шкуре. — Я просто… он был в мешке для трупов, я расстегнула молнию, начала вскрытие, и… — Я замолчала, не в силах закончить мысль вслух. Я проводила обычное рутинное вскрытие, и, как в самом страшном, леденящем душу кошмаре, он поднялся и попытался меня убить. Вот что я хотела сказать. Но какое-то смутное чувство самосохранения подсказало иное. Я отчётливо понимала, что, если я это скажу вслух прямо сейчас, меня немедленно назовут сообщницей монстра, потому что альтернатива — что всё это чистая правда — была абсолютно невозможна и нереальна.

Не говоря уже о том, что они только что собственными глазами видели, как голый мертвец и живая женщина средних лет исчезли прямо у них на глазах, растворились в воздухе. Если я добавлю к этому абсурду громкое заявление, что на мужчине не было никакого грима и что он на самом деле настоящий монстр — вампир или ещё кто похуже, — всё немедленно спишут на меня. На мой розыгрыш, мою вину, моё соучастие.

И это даже не считая того пугающего факта, что на мертвенно-бледном лице покойника была странная отметина — витиеватый узор, до боли, до невозможности похожий на ту татуировку, что таинственным, необъяснимым образом появилась у меня самой на запястье сегодня утром, когда я проснулась. Совпадение? Вряд ли.

Я лишь беспомощно покачала головой из стороны в сторону, искренне надеясь, что обеспокоенный мужчина великодушно припишет моё упорное молчание шоку и панике. Что было совсем недалеко от горькой истины.

Мужчина, кажется, купился на мой жалкий вид.

— Людмила Андреевна! — снова отчаянно крикнул он в пустоту и нервно провёл обеими руками по взлохмаченным волосам. — О, боже правый. Надо немедленно вызывать полицию. Срочно.

***

Полиция, как оказалось, лишь значительно усугубила и без того безнадёжную ситуацию.

Не потому, что полицейские не пытались искренне помочь, нет. Они старались изо всех сил, это было видно. Технически, мы все были в одной лодке, так или иначе работая на общее дело — на то, чтобы сделать Барнаул чуточку безопаснее для обычных людей.

Поначалу даже казалось, что меня великодушно отпустят без лишних неудобных вопросов и подозрений. Но всё резко изменилось в худшую сторону, когда прибывшая полиция внимательно изучила записи с камер наблюдения. Наша система видеонаблюдения в морге была безнадёжно устаревшей и до сих пор работала на настоящих видеокассетах — привет из девяностых.

Как только нужную запись извлекли из архива и торжественно включили на мониторе старого телевизора, полицейские немедленно собрали всех свидетелей происшествия и усадили в одной тесной комнате. Нас было пятеро — теперь я смогла сосредоточиться и спокойно пересчитать. Трое коллег из соседнего отдела, прибежавших на мои отчаянные крики о помощи, и четвёртый — молодой парень, просто оказавшийся в неподходящем месте в максимально неподходящее время. Людмила Андреевна, пропавшая женщина, была старшим администратором в офисе, где работали те трое.

И вот мы сидели все вместе в гнетущей тишине, пока серьёзный полицейский методично перематывал плёнку с записью коридора и уверенно нажимал потёртую кнопку «пуск». Вскоре наша несчастная, перепуганная группа с ужасом поняла, зачем именно нас заставили это смотреть.

Если бы голый мертвец, хватающий ни в чём не повинную женщину и загадочно исчезающий в одном кадре, был единственной проблемой на записи… Этого было бы более чем достаточно для расследования. Но всё оказалось гораздо, в разы хуже.

На зернистой плёнке не было вообще ничего подозрительного.

Точнее, не было монстра-трупа. Его словно не существовало. Вся остальная группа — Людмила Андреевна, я, трое сослуживцев Людмилы Андреевны и парень, неудачно вышедший из столовой, — были отчётливо видны на месте. Всё остальное происходило примерно так, как я это помнила.

Сначала я в панике несусь по коридору морга, истошно кричу и нелепо отскакиваю от стены, явно не справившись с резким поворотом на скорости. Я даже не помнила и не осознавала, что врезалась в стену — вот насколько сильно я была напугана в тот момент.

Появляются остальные четверо свидетелей, и я на полной скорости врезаюсь в сгрудившуюся группу. Мы все синхронно поворачиваемся и напряжённо смотрим на… на абсолютную пустоту. Ничего нет. Никого. Людмила Андреевна решительно делает уверенный шаг вперёд, явно отчитывая невидимого глазу монстра за дурацкий розыгрыш.

А вот и та часть записи, которую было действительно невозможно, немыслимо сложно объяснить с точки зрения логики. Людмилу Андреевну резко дёрнули с ног — словно невидимой силой схватили и потащили — она по инерции врезается в остальных испуганных людей. Все разом визжат от ужаса и беспорядочно падают на стену в один миг, сталкиваясь друг с другом, и Людмила Андреевна просто исчезает. Растворяется.

Полицейский молча поставил запись на паузу, методично перемотал назад и проиграл снова. И ещё раз. Когда никто из нашей растерянной группы не смог внятно объяснить, что же именно было на записи — или, точнее, чего категорически на ней не было, — начался настоящий, серьёзный допрос.

Нас всех оперативно разделили по разным маленьким комнатам. Каждого допрашивал отдельный офицер, настойчиво требуя описать произошедшее в мельчайших деталях. Я прекрасно понимала, что мне придётся хуже всех остальных, ведь именно я была несчастливой обладательницей пристального внимания монстра и его первой, главной целью.

— Итак, — спокойно начал офицер, устало садясь на стул напротив меня в тесном кабинете, который мы временно заняли для допроса. Они допрашивали всех прямо здесь, в морге, а не в участке, в слабой надежде быстро разобраться до конца рабочего дня и отпустить всех измученных свидетелей по домам. — Расскажите ещё раз для меня всю историю. С самого начала.

Я уже дважды подробно рассказала им всё в точности как было. И, учитывая неоспоримый факт, что у полиции были другие записи с камер наблюдения, где я отчётливо была видна в лаборатории морга за работой, пришлось во всём честно сознаться. Скрывать происшествие было совершенно бесполезно — меня засняли камеры.

— Сегодня утром мне поручили тело мужчины, умершего от множественных огнестрельных ранений, предположительно нанесённых из охотничьего дробовика. Я уже всё это подробно говорила, — устало произнесла я, чувствуя, как накатывает волна изнеможения. Мне отчаянно хотелось плакать навзрыд. По крайней мере, добрый офицер принёс мне горячий кофе из столовой, и я теперь вцепилась в тёплую пластиковую кружку обеими руками как в спасательный круг, как в последнюю надежду.

— Так точно, у нас это всё записано в протоколе, — подтвердил офицер, внимательно глядя в свои подробные заметки. — Было ли в этом теле что-то необычное? Что-то, что привлекло ваше внимание?

— Странная одежда, — припомнила я, прокручивая в памяти утро. — Выглядела очень старой — викторианской эпохи, возможно? Или романовской. Определённо не современная.

— Мы её изъяли для экспертизы, да, — кивнул офицер. — Что-то ещё показалось вам странным?

Слава богу, хоть какое-то материальное доказательство того, что этот загадочный мужчина был реальным человеком. Затем настал черёд более сложного, опасного выбора — таинственные отметины на его мертвенно-бледном лице. Раз фотографий тела в деле не было, я справедливо предположила, что на моей рабочей камере тоже не осталось никаких снимков — я просто не успела их сделать. Стоило ли сейчас говорить полиции о жутко совпадающих татуировках на его лице и моём запястье? Категорически нет. Я не хотела быть связанной с воскресшим монстром ни в каком виде, ни при каких обстоятельствах.

— Нет, гражданин начальник, — соврала я, глядя в кофе. — Ничего больше.

Офицер удовлетворённо кивнул.

— И что же случилось дальше? После начала вскрытия?

— Я аккуратно извлекала застрявшую картечь из грудной клетки, когда он, э-э… — Я замолчала на полуслове, уставившись в остывающий кофе и чувствуя, как снова предательски сжимается пересохшее горло.

Страх — поистине удивительная, первобытная эмоция, если хорошенько подумать. Его единственная биологическая цель — любой ценой сохранить нам жизнь. Показать максимально чётко, что безопасно, а что смертельно опасно. Дать нам реальную возможность выбраться живыми из ужасных, критических ситуаций. Но вот я сижу сейчас напротив вооружённого, серьёзного полицейского в безопасном помещении. Совершенно ясно и очевидно, что я в полной безопасности, что мне ничто не угрожает. Но одно лишь яркое воспоминание о том, как тот мёртвый мужчина резко сел на секционном столе и посмотрел на меня красными глазами, мгновенно пересушивало горло и заставляло руки мелко, неконтролируемо трястись.

— Я не имею к этому розыгрышу никакого отношения, — слабо, почти шёпотом проговорила я, умоляюще глядя на офицера. — Клянусь.

— Эй, эй, успокойтесь… — Офицер участливо протянул руку через стол и осторожно положил свою тёплую ладонь поверх моей холодной. Он был совсем молодым парнем, как и большинство участковых в нашем районе, и изо всех сил старался меня успокоить и поддержать. Что-то в мужчине в строгой форме всегда невольно заставляло меня чувствовать себя защищённой и улыбаться, как, я справедливо полагала, и большинство нормальных женщин. Тёплое прикосновение его руки действительно помогало вернуть самообладание, и я позволила ему не убирать ладонь. — Мы не утверждаем, что организатор — это вы. Вы не подозреваемая в чём-либо. Мы просто никак не находим логичных ответов на вопросы и отчаянно пытаемся во всём разобраться и поскорее найти вашу пропавшую коллегу живой и здоровой.

Я благодарно кивнула, откинулась на спинку неудобного стула и изо всех сил заставила бешено колотящееся сердце постепенно успокоиться. Офицер — его фамилия была Мальцев, я разглядела на бейдже — тактично убрал руку и терпеливо дал мне собраться с мыслями, чтобы наконец продолжить допрос.

— Он внезапно сел на столе, — выдавила я. — Труп просто резко поднялся, открыл глаза. Я от неожиданности закричала, упала на инструменты… кое-как схватила телефон и бросилась бежать оттуда что есть мочи, не оглядываясь. Он приказал мне грубо «вернуться» и строго «не бежать». Я совершенно уверена, что он хотел меня убить. Или хуже.

— Итак, по видеозаписи выходит, что вы просто стоите у стола и методично работаете с инструментами… абсолютно ни с чем конкретным, — офицер Мальцев тяжело вздохнул и потёр переносицу. — Но действительно странно то, что мы отчётливо слышим его голос. У нас есть его настоящий голос на плёнке, это зафиксировано. Мы ясно видим, как вещи и инструменты падают сами по себе, словно их кто-то толкает. Что бы это ни было, оно определённо опрокинуло ваш рабочий стол с грохотом.

— И это вот то единственное, что вы находите по-настоящему странным во всей этой безумной истории? — не удержавшись, саркастически спросила я, чувствуя, как подступает истерический смех.

— Ну, э-э, — офицер запнулся, явно смутился, затем обречённо пожал плечами. — Всё это чертовски странно и необъяснимо, если честно.

— Да уж… — пробормотала я. — Ещё бы не странно.

Мы просидели в этом душном кабинете ещё добрых два часа. Офицер Мальцев методично, раз за разом задавал одни и те же вопросы, явно надеясь поймать меня на противоречиях или выявить новые детали. Но я упорно повторяла одну и ту же историю — потому что это была чистая правда, как бы безумно она ни звучала.

Когда меня наконец отпустили — с настоятельным требованием оставаться в городе и быть на связи — за окном уже сгущались ранние осенние сумерки. Барнаул в середине октября темнел рано, и морозный ветер пронизывал насквозь, стоило выйти на улицу.

Я медленно брела к остановке автобуса, кутаясь в тонкую куртку и размышляя о произошедшем. Татуировка на запястье жгла под рукавом — я чувствовала её, хотя технически это было невозможно. Совпадение? Вряд ли. Слишком много совпадений за один день.

Мне нужны были ответы. И я подозревала, что полиция их не найдёт — как они будут искать то, чего не видят камеры? То, во что не верят?

Нет, если я хочу понять, что произошло сегодня в морге, мне придётся разбираться самой. И первым делом — выяснить, что означает эта проклятая татуировка и почему она связывает меня с воскресшим мертвецом.

Автобус подъехал с привычным скрежетом тормозов. Я поднялась по ступенькам, прислонилась лбом к холодному запотевшему стеклу и закрыла глаза.

Это только начало, тихо прошептал внутренний голос. Что-то подсказывало мне, что он прав.

И я до смерти боялась узнать, что будет дальше.