Мясорубка Фортуны

Глава 20. КАКОФОНИЯ НЕЖНЫХ ЧУВСТВ

— Не парься, подруга, Валерик отойдет, и все забудется, — Юми подбросила в воздух и поймала предательски молчавший целый день смартфон Лизы. — Я с ним еще поговорю после шоу.

Наша стая приближалась к ярко разукрашенному и освещенному цветными лампочками заведению Джаника Саркисова. Над входом в клуб, чуть ниже изогнутой оглоблей неоновой вывески «Дырявый Джо», висела гигантская ковбойская шляпа с неровной дыркой в тулье.

До представления «гейши» оставался час. За это время Сатибо вместе с поварами ресторана должен был приготовить традиционный японский ужин для посетителей, а Юми — порепетировать в новых костюмах.

— С утра до обеда звонила в администрацию по разным вопросам, и мне говорили, что никого из руководства нет на месте, — рассказала Ичи. — Все начальники разом простудились. Эпидемия гриппа у них, говорят, началась.

— К семи часам они выздоровеют, и придут сюда, — уверенно предположила Юми. — Вот увидишь.

Я открыл стеклянную дверь и пропустил девушек вперед. В зале ресторана, украшенного круглыми фонариками, рыбками и птичками из бумаги и искусственными ветками сакуры стоял нетерпеливый гул. За каждым из маленьких круглых столиков, накрытых вишневого цвета скатертями, сидели локоть к локтю и коленка к коленке от семи до девяти посетителей, и далеко не все они были мужского пола. Я ненароком подслушал тихую беседу двух богато одетых дамочек.

— Выйдет ли шеф-повар дня на сцену? — волновалась одна из них, с тощей лупоглазой собачонкой на коленях.

— Я так этого хочу! — ее подружка прижала скрещенные пальцы к туго обтянутому зрелой кожей подбородку, — Пусть волшебная земля исполнит мою мечту, и Сатибо снимет на сцене свой колпак, а потом и форму… Медленно, эротично…

— Присоединяюсь к твоей мечте! Давай материализуем ее вместе! — дама с собачкой крепко зажмурилась…

Я прошел мимо их столика.

— Ой! — не успев мысленно загадать желание, дама с собачкой вздрогнула и открыла глаза.

Дело в том, что лупоглазая животина, почуяв вампирский запах, со страху обмочила хозяйкину юбку.

— К вашему столику я никого не подпускал, — нас с Лизой тепло встретил хозяин заведения — вымытый, выбритый и напудренный, словно кавалер петровской эпохи. — Для тебя, Тушкан, я специально отжал говяжьи печенки, а тебе, Лизок, предлагаю на выбор коронные блюда вечера Гейши: печеную утка по-японски с вишней, роллы с фугу, соленый лосось, вымоченный в сливовом вине.

Под левым глазом Джаника просвечивал из-под белил сочный фингал.

— Возьму что полегче. Роллы, — выбрала Лиза.

— Вам полный уважамс за «добро» на вечер Гейши, — во весь рот улыбался Джаник. — Я весь ваш. Без лишнего базара принесу любое блюдо из меню. Вино, коньяк и водочку вытащу из личного погребка… знаете, подарки всякие… Чисто для тебя, Тушкан, красное парижское «Божоле» тыща восемьсот сорокового года! Мне его в девяносто втором директор мебельного магазина принес за крышу.

— Несите «Божоле», — я утаил от радушного хозяина, что вампиры не могут употреблять спиртные напитки.

Мне хотелось угостить свою девушку редким вином.

— Не видел, куда смотались Мио и Ичи? — погоняв глоток коллекционного вина во рту, Лиза драматически сложила брови домиком.

— Всего вероятней, они помогают Сатибо на кухне.

— Да-да, — Лиза готовилась начать разговор, настолько сложный для нас обоих, что она боялась к нему притронуться как кухарка к раскаленному горшку.

Я заранее подготовил ответы на самые каверзные вопросы и продумал, как побыстрее пресечь неудобные темы. Наша совместная жизнь с хозяйкой мясокомбината становилась все более опасной для меня — тем, что мне все меньше хотелось с ней расставаться, и сама мысль о том, что рано или поздно наши пути разойдутся как-то исподтишка пугала, словно выскочивший из-за угла размалеванный клоун. Хуже того — мне стали сниться кошмары. В них мы с Лизаветой сидели в саду, почитывая «Волочаровский Вестник» и восхищаясь статьями Юрия Шмыгина. Наш слуга-самурай (не Сатибо!) ставил на беленый стол бамбуковый поднос с кувшином бараньей крови и шоколадно-кокосовыми батончиками. Вокруг бегали пухленькие малыши и лохматые собаки. Вдали паслись лошади…

Вы конечно, удивитесь, любезный читатель, и зададитесь вопросом: «Почему Тихон Игнатьевич называет кошмаром милую, приятную глазу картину?» Я вам отвечу — точно такие же идиллические картины мне представлялись, когда я был влюблен в Полину. Разве что в них не было шоколадных батончиков с кокосовой начинкой, и мой друг — журналист Юрий Шмыгин в ту пору еще и не планировал появиться на свет.

С тех пор я зарекся мечтать о семейном счастье, но назойливые мечты так и лезли в голову супротив моей воли. Благоразумные мысли то и дело уступали им пальму первенства, ну а в Лизиной спальне я совсем думать переставал. То ли сказывалась на мне ее хваленая «особая власть над вампирами», то ли я в самом деле влюбился в нее как юнец бестолковый… В Лизе то вспыхивала дикая страсть сродни оборотнической, то ее накрывала с головой нерешительность столичной интеллигентки, той девушки из высшего общества, которой, как в песне поется, трудно избежать одиночества. Моя пассия вся состояла из противоречий: то внезапный свет моих глаз в полумраке слегка ее пугал, то она сама прикасалась мягкой стороной пальцев к моим вылезшим от перевозбуждения клыкам и просила ее укусить хотя бы слегка. Лиза меня то удивляла и пугала, к примеру, могла резко шагнуть ко мне после романтического ужина при свечах и лизнуть мои окровавленные губы. То она заставляла меня самого за нее бояться: съежится так, сидя на подушке в изголовье кровати, и шепчет по слогам сумасшедшим голосом, глядясь в темный экран смартфона: «Все ме-ня ки-ну-ли… Вся долбаная ад-ми-нист-рация… Я им бла-го-устройство за-ба-ба-ха-ла с хвой-ными круп-но-ме-рами на пол-лимона, а они… тупорылые ублюдки… в лом позвонить…» Я сразу же подползал осторожненько к ней, слизывал с ее щеки невольную слезинку и шептал на ушко: «Не горюй, душечка… Т-с-с», — тут я прижимал палец к ее губам, стараясь не выпустить когти. — «Бранные слова не идут к твоему хорошенькому личику. Куда они денутся, эти ненасытные хапуги, эти жадные жабы-душители… Плюнь ты на них, как на черную кошку поперек дороги… Не звони по десять раз. Сами объявятся».

— Да! Плевать на чиновников, Тиш! — Лиза точно бы сбрасывала с себя оковы тяжелого злого заклятья. — Даже если у меня совсем не останется друзей, я все переживу, только бы ты всегда был рядом.

Я молча обнимал ее. А что мне было говорить?!! Я не знал, сколько лет смогу прожить в неволе. Коротая время за выученными наизусть книжками в ожидании возвращения Лизы с работы, я чувствовал, как жизнь во всей своей безобразной полноте проплывает мимо. Я выгуливался там, куда меня водила Лиза. Посещал шумные и яркие сборища, остро раздражавшие вампирские органы чувств, где мало что из сокровенного, порочного, возможно было подслушать и подсмотреть. Все были на виду — кричали, дрыгались под музыку, красовались друг перед другом. Я тосковал по тихим темным улочкам, по стареньким деревянным домам, жильцы которых были словно на витрине предо мной. Лишенный своего излюбленного стариковского развлечения — наблюдения за человеческой жизнью — я теперь не знал, бегает ли по-прежнему инженер Петр Белохвостов к любовнице Ларисе, живущей за три дома от него, и торгует ли Лариса самогоном, или открыла другой «бизнес». И получалось, вроде бы жизнь моя приостановилась без регулярных обновлений базы знаний… Я хотел вырваться на свободу и обойти весь город… Ну хорошо, забудем о Белохвостове, его любовнице и иже с ними! Передо мной стояла наиважнейшая задача. Я должен был выследить загадочных и опасных Проводников. Если бы мне только выдались свободные полчасика… А может, убежать всего на одну ночь? Нет, как назло мои сородичи в ту самую ночь кого-нибудь съедят из горожан, и Лиза на меня подумает… Вторичного сравнения ДНК, пожалуй, я не переживу…

Долгая подготовка не пригодилась. Лиза отложила волнительный разговор на неопределенный срок.

Печеночные выжимки трудно назвать деликатесом. Придержав дыхание, я выпил тяжело пахнущую субстанцию из глиняной плошки в знак уважения к хозяйскому гостеприимству. Вновь ссориться с Джаником не было нужды.

Участники юбилейного побоища, загримированные как театральные актеры, подтянулись к началу представления. Кое-кто из них прихрамывал, кое-кто не мог без тихого Оха поднять руку, но все держали фасон, чинно улыбались и величали друг друга по имени-отчеству.

— Глава города обязан присутствовать на всех премьерных мероприятиях, — оправдывался Валерий Денисович перед сопровождавшей его женой.

Наталья загнала мужа в угол у сцены подальше от нас, и скоро их притиснула к стене набившаяся в маленький зал толпа простых обывателей.

Юми выступала больше часа в разнообразных красочных образах, ни на секунду не представая перед зрителями полностью обнаженной. В свете рампы мелькали калейдоскопом ее кимоно, платья, монотонные и пестрые полотнища, то показывались из тканевых джунглей изящные ножки, то упругая попка, то маленькие округлые груди. Представление было поставлено красиво, искусно, зрительскому вниманию не позволяли ослабнуть даже в микроскопических перерывах между выходами Гейши, необходимых ей для смены костюмов. Юми ассистировали штатные танцовщицы заведения и не в меру мускулистые мужчины в широких штанах, строившие из себя то каратистов, то сумоистов, то лесных зверей или птиц.

Гейша прятала улыбку, сдавливала губы, превращая их в маленькие бантики, но озорно прищуренные глаза выдавали ее счастливое настроение. Юми летала по сцене так свободно, так вдохновенно, что мне с первого взгляда стало понятно — здесь ее место, ее жизнь, и никто не вправе лишать ее этого величайшего удовольствия. Мужчины в зале смотрели на нее, вытянувшись выпями на болоте. Как на массовом сеансе гипноза, их взгляды стали одинаковыми, охи и вздохи звучали только от восхищения, и казалось, если Юми прикажет им всем утопиться в море, они незамедлительно так и сделают. Женщины тоже не могли отвести глаз от Гейши.

Зрителей, над которыми были не властны ее чары, можно было по пальцам пересчитать, и все они принадлежали к нашей стае. Сатибо подсел к нам за столик в белом поварском костюме. Вместо колпака у него на голове была повязана широкая красная лента. Не слыша женских воздыханий за спиной, господин Яматори смотрел на сцену так яростно, что мне казалось, вот сейчас он встанет и перебьет одного за другим стриптизеров из подтанцовки, а сестру силой утащит домой. Мираи стоял, часто сглатывая слюну и усиленно думая. Что-то терзало его, мешая наслаждаться представлением. Недосказанные слова пристыли к его поджатым губам, словно иней к траве.

Лиза смотрела на Гейшу немного нервно. Чувствовались сомнения, правильно ли она разрешила Юми выступать, чувствовалась и гордость за триумф подруги. На меня Лиза поглядывала с неприкрытой ревностью, отчасти поэтому я особо не засматривался на Юми и наблюдал за зрителями. Вдруг среди них скрывается таинственный проводник?

В заключительном номере Юми пообещала сюрприз. Разогнав властными жестами ассистентов, она скинула кимоно и осталась в тончайшем прозрачном наряде ярко-зеленого цвета. Перебежав в тень кулис, она, едва заметная в приглушенном свете, замерла в стойке богомола, поджидающего добычу. На сцену выпорхнула девушка-бабочка в фарфоровой маске. Исполняя красивый танец в шелковом костюме, она слегка дрожала, движения ее были стесненными, несмелыми. Распахивая «глазастые» желтые крылья, она отворачивалась, чтобы не видеть зрительских взглядов, устремленных на ее стройное тело, и пытавшихся заглянуть под крошечные лоскутки, прикрывавшие самые пикантные точки. Но вот бабочка рискнула посмотреть в зал и бессильно остановилась, захлопнув «крылья». Ее робкие движения выбились из музыкального потока. Спасая положение, богомол Юми принялась ловить бабочку, бегать за ней по сцене. Преследуя «жертву», Гейша выгнала ее на край сцены и в стремительном броске оторвала бабочке крылья.

Несчастная девушка так и замерла, полуприсев, в кругу света.

По залу пронесся грохот аплодисментов. На сцену полетели букеты цветов, пачки денежных купюр. Мужчины во всю глотку орали «Браво!», «Давай еще, малышка!», «Мы тебя любим!»

— Вижу, вам понравился сюрприз, — Юми выпрямила новую ассистентку и проверила, нет ли слез в ее глазах. — Хотите узнать о ней больше? Увидеть лицо? Услышать имя?

— Сними маску! Покажи личико! — взревел зал.

Девушка сняла маску и представилась дрожащим звонким голосом:

— Ичи Камири… Я была счастлива развлечь вас, господа.

Ичи поклонилась, ускользая от прицела фотооаппарата Юрия Шмыгина, и убежала за кулисы.

Сатибо, вскочив на стол, прыгнул через два ряда зрительских голов на сцену и утащил Юми за руку в гримерку, не дав ей собрать деньги и цветы.

Разгоралась буря.

— Зачем ты втянула Ичи в это? — подходя вместе с Лизой и Мираи к гримерке, я услышал голос Сатибо. — Если бы я почувствовал заранее, если бы увидел, что ты задумала, я убедил бы Дырявого отменить шоу.

— Ичи сама хотела участвовать в шоу, — отрывисто прокричала Юми. — Мы с ней долго готовили финальный номер.

— Не время вмешиваться, — я не позволил Лизе открыть дверь гримерки, и увел ее вместе с огорченным донельзя Мираи из заведения Джаника Саркисова.

Ночью в доме Камири было шумно.

Во втором часу к нам во дворец прибежала заплаканная Ичи и попросила предоставить ей политическое убежище.

— Родители сказали, что я запятнала честь семьи, — девушка присела на банкетку в чайной комнате, декорированной бамбуковыми стенными панелями, где наша гражданско-семейная пара коротала тревожное время вместе с Даппо, Мираи и Кампаем за бесконечным чаепитием. — Еще они сказали, что не хотят меня больше видеть… что я стала слишком самостоятельной, а значит, больше не нуждаюсь в их опеке… Мое фото висит на сайте районной газеты в рубрике «Светская хроника»…

— Поживешь пока у нас… Скоро все утрясется, — Лиза предложила подруге крышу над головой.

Кампай по-своему поддержал убитую горем девушку. Пес подошел к ней, забавно вращая хвостом и уткнулся слюнявой мордой в подол ее домашней серенькой юбки.

Мираи встал с банкетки у квадратного низкого столика, возбужденно сверкая порозовевшими от усталости белками узких глаз, но не сделал и шага вперед.

— Даже самый могучий вулкан не извергается вечно. Пошумит, побалует, ошпарит крутые склоны, посыплет леса, города и деревни сернистым пеплом, и надолго уснет… — притчей сказал Даппо, не переставая невозмутимо разливать чай. — У тебя, Воробышек, я думаю, была веская причина. Ради наживы или сомнительной популярности ты не решилась бы попрать наши добрые традиции, не опозорила бы семью…

— Вы, как всегда правы, мудрый Сэнсэй, — глубоко вздохнула Ичи.

— Знаю я, что на уме у тебя, что питает твой водопад слез… Знаю также, что этому парню житья не дает, отчего его совесть каждую минуту побивает палками… Ребятки, давайте оставим этих двоих наедине, — Даппо соединил широким жестом Ичи и Мираи. — Им надо о многом поговорить.

Сэнсэй вывел нас с Лизой в сад, но мне и оттуда был слышен стесненный неисцелимой неловкостью разговор молодых людей.

— Ты выступала в стрип-шоу из-за меня? — осознание своей вины мешало Мираи говорить четко и быстро.

— Я хотела тебе понравиться, — промямлила Ичи, глотая окончания слов.

— Почему именно так?.. Да… Как я мог не понять? — Мираи заметался на месте.

— Ты любишь Юми. Она главная героиня твоих комиксов, и я вижу, как ты на нее смотришь. Меня на ее фоне, я все понимаю, трудно заметить. Вот я и решила стать хоть немного похожей на нее, чтобы ты обратил на меня внимание.

— Юми все любят. Весь город ей восхищается. Но ты, Воробышек, совсем другая, и это неплохо. Я никогда не рискнул бы жениться на Юми именно потому, что ее внимание всегда будет принадлежать всем ее поклонникам. Такой она выбрала стиль жизни. А твоя красота должна быть не городским достоянием, а гордостью одного человека — того, кому принадлежит твое сердце.

— Скажи честно, Мираи, я тебе нравлюсь.

— Я люблю тебя, Воробышек… не только как друга. Пообещай, что не будешь больше выступать в шоу Гейши.

— Обещаю.

Влюбленные нежно обнялись. В таком положении их и застала прибежавшая к нам в сумасшедшей спешке Юми.

— Дырявый Джо пообещал удвоить гонорар за шоу, если в следующий раз посетителей будут развлекать две Гейши. Все вышло клево! Ты понравилась большому боссу, — Юми встряхнула подругу за плечо, разбив ее объятия с любимым.

— Передай Дырявому, что Ичи выходит из игры, — Мираи охладил ее пыл.

— Это она сама должна решить, — «гейше» не хотелось упускать прибыльную компаньонку. — Подружка, ты на пороге величайшей славы… Не время отступать.

— Мне не нужна такая слава, — Ичи сорвалась с крючка.

— Говоришь, как мой брат, — Юми поправила спицы в пучке. — Что ж, дело твое… По мне так даже лучше. В городе останется единственная и неповторимая Гейша. Пока я буду греться в лучах славы, ты продолжай прятаться за чужой спиной. Живи по указке родителей, как пятилетка.

— Я буду жить, как мне нравится, — Ичи прогнала искусительницу как назойливую осу.

— Видишь, настоящая любовь существует, — шепнула мне Лиза.

— В девятнадцать лет людьми правят различные заблуждения, — я притворился, что меня ничуть не тронул ее намек.

День спустя Лиза собралась на малую родину по учебным и деловым причинам. До ее отъезда из Волочаровска оставалось четыре часа, и мы с ней успели посетить благотворительный концерт симфонического оркестра под руководством прославленного дирижера Филимона Бердыева.

— Спорим, я усну до конца первой симфонии, — обняв мою руку, Лиза примерила, удобно ли ложится ее голова на мое плечо.

— Приятных снов, лапушка, — я нежно пригладил ее завитые крупной волной волосы.

— Наслаждайся любимой музыкой, — Лиза шутливо зевнула.

Елена Варвянская, моя соседка слева по партеру Филармонического зала Дворца Культуры, отодвинулась как можно дальше. Скривив губы, она потрогала изнутри языком припухшую щеку. Не знавшие об «административном» побоище ценители классической музыки могли предположить, что опухоль возникла от воспаления зуба, и все же Елена Дмитриевна стеснялась нескрываемого признака своего проигрыша депутатке Ирине Макарониной.

— Извините великодушно за беспокойство, господин полицмейстер, — я повернулся к поднявшемуся с кресла за моей спиной Виктору Свербилкину, начисто сбрившему усы. — Мне думается, вы собрались побеседовать с нашим достопочтенным Главой. Окажите любезность, передайте Валерию Денисовичу мой низкий поклон.

— Я передам Валере большой привет от вампира хозяйки мясокомбината, — начальника УВД стесняла моя просьба.

— От Тихона Игнатьевича Подкорытина — Тарановского… князя, — уточнил я. — Заранее благодарен.

— Тиш! Я тебя просила говорить по-современному, — шикнула Лиза.

— Почто мне истязать язык и умные мозги мозолить понапрасну, ежели городской знати известна моя породная принадлежность, а с ней и мой почтенный возраст? — с улыбкой возразил я. — Меня пора бы ветераном объявить.

— На концерт купили билеты посторонние горожане, — Лиза сделалась строже Варвянской. — Лучше помолчи, Тишуля. Зря я что ли тебя час автозагаром красила?

Зрители нетерпеливо ждали приветственной речи маэстро, но именитому дирижеру не хватило времени сказать и «Здравствуй, Волочаровск!» Восемь минут, засеченных по швейцарским часам, выступал городничий, и еще пятнадцать минут начальник управления по делам молодежи и связям с общественностью Ростислав Максимович Смазун обнимал заслуженную учительницу музыки Лениниаду Львовну Перекопкину, привезенную на концерт из дома престарелых.

В свои шестьдесят два Ростислав Смазун одевался по молодежному, считая, что подтянутая фигура многое позволяет. На публичные мероприятия он частенько приходил в тертых джинсах и ярком свитере в тонкую полоску, или с огромной снежинкой во всю грудь, или связанном разноцветными нитками, а в жаркую погоду мог надеть майку с надписью: «Люблю мороженое» и оранжевые штанишки до колен. На заседаниях в администрации этот большой ребенок кричал истерическим визгом громче всех и против любых предложений, кроме собственных. При каждом удобном случае Смазун показывал свою любовь к детям, подросткам, старикам, подолгу не отпуская фотографа или оператора, и хвастался малейшим благотворительным вкладом, будь то приобретенные для юных спортсменов кубки или инвалидные коляски для пациентов городской больницы.

Без передышки восхищаясь тем, как много молодежи желает приобщиться к вечной классике и какие большие сборы от продажи билетов будут потрачены на ремонт дома престарелых и помощь ветеранам, Ростислав Максимович рьяно теребил и целовал повисшую на ходунках и туго соображавшую, где она находится, Лениниаду Львовну.

Елена Варвянская вслух обеспокоилась, как бы не затискал он старушку до смерти.

— Вы рады, что находитесь сегодня здесь, что перед вами выступят столичные виртуозы?!! — с настойчивостью американского пастора, требующего от прихожанина немедленного исцеления, прокричал Смазун в глуховатое ухо Лениниады Львовны.

— Да, я очень рада, сынок, — прохрипела старушка и тяжело улыбнулась.

Варвянская шепнула Свербилкину, что быстрый ответ спас ветеранке жизнь.

Смазун усадил заслуженную учительницу в крайнее кресло партера между собой и городничим.

Свет потускнел. Филимон Бердыев изящно взмахнул дирижерской палочкой. Откинувшись на короткую спинку жесткого скрипучего кресла, я прикрыл глаза, распахнул врата воображения перед нарисованной композитором музыкальной картиной и… словно бы оказался на войне.

Гремела артиллерия: палили пушки, пронизывали небо тяжелыми ракетами установки залпового огня. Строчили пулеметы, свистели пули… Взвыла сирена воздушной тревоги. Режущим шумом означили свое приближение реактивные истребители, натужно загудели бомбардировщики… То тут, то там со страшным грохотом рвались снаряды, вдребезги разбивая оконные стекла. Грянул ядерный взрыв — это в игру вступили тубы и контрабасы — и я выбежал из зала.

— Бедный вампир, — шепнул Иван Смолин приглашенной им на концерт сослуживице Таисии. — За что она с ним так жестко…

«Дожили, Тихон Игнатьевич. Уже вам охотники сочувствуют», — отвлекшись на мысленную реплику, я поскользнулся на белом кафеле и улетел с лестницы в мягкий лес курток, шуб и пальто.

Баба геометрических пропорций (с квадратным кирпично-красным лицом и прямоугольным туловищем) накричала на меня — мол, я погубил всю ее торговлю. Лиза собралась огреть продавщицу напольной вешалкой за попытку меня пнуть. Я сумел удержать, успокоить девушку и уговорить ее принести извинения…

— Ты так? — сидя рядышком со мной на лестнице, Лиза положила руку мне на колено. — Тебе очень плохо?

— Чуть не оглох, — ответил я, не поднимая глаз.

— Сейчас найду твои затычки для ушей, и мы сможем вернуться на концерт, — Лиза открыла сумочку.

— Нет… Я не вернусь… Впредь никогда… — слеза скатилась по моей слегка порозовевшей горячей щеке. Я посмотрел на наше отражение в зеркальной ширме, и на торговку, стряхивавшую пыль с драпового пальто. Геометрическая баба была на своем месте, а я занимал чужое, — Что это было? Что играли?

— Сюиту, — Лиза не вспомнила композитора.

— Теперь ты понимаешь, лапушка моя, как плохо быть вампиром? — я тяжело вздохнул с присвистом. В былые времена я видел музыку, а нынче… что сюита, что автомобильная сигнализация… все одинаково звучит… ужасно. Раньше чувствовал красоту музыкальных произведений, а теперь с какими мелодиями в памяти я живу? Что я слышу? Кто-то плюнул на асфальт и разбил бутылку из-под пива, кто-то пукнул в ресторане за столом… Моль полетела…

— Где? — Лиза испуганно схватилась за норковую горжетку на плечах.

— Прямо перед нами, — я указал пальцем на вихляющего мотылька.

— Кыш! Кыш! — прогнав моль, девушка прижалась ко мне. — Тиша, не раскисай. В ДК плохая акустика. Сама начальница отдела культуры это признает.

— У меня в ушах ненадлежащая акустика, а не в ДК. По случаю еще я кое-как могу сыграть по памяти незатейливую мелодию навроде «упоительных вечеров», но выйдет и она так некрасиво, так бездушно, что стыдно, право слово, мне станет после выступления… Сокрыты от вампиров все возвышенные чувства… Не парить мне в облаках вовек… Пойдем отсюдова, покамест я не разрыдался, утираясь воротом пальто с воскресной выставки — продажи… Прочь из храма искусства! Мне здесь не место. Прости за то, что я тебе испортил вечер.

Мы пришли в гардеробную. Я помог Лизе надеть куртку. Моя услужливость ее насмешила.

— Все нормально, Тиша. Если честно, маме не удалось привить мне любовь к классической музыке. Для меня она скучная! Мне нравятся концерты поп-звезд на стадионах, а лучше под открытым небом. Но я тебя на них не поведу. Я хотела тебя порадовать. Не удалось. Что же мне для тебя сделать?

— Подари мне тишину. Я буду рад.

— Да я и так улетаю на две недели! — Лиза осерчала на меня. — Хочешь сказать, одному тебе лучше?

— До чего непредсказуемые и удивительные мысли водятся в твоей хорошенькой головке! Мне хорошо с тобой молчать.

— Тиша, я правда стараюсь делать для тебя все… Не подумай, что я тебя попрекаю, но я готова в лепешку ради тебя разбиться, и мне страшно подумать, что тебе все равно.

— Ценю твою заботу, но расшибаться не прошу. Лепешка из тебя плохая выйдет. Не жирная. Сухая.

— Тиша… нет, не скажу. Ты меня сейчас заплюешь.

Лиза что-то держала в себе уже не один день, и пока не собиралась рассказать мне о том, что за зверь ее грызет.

Увезти тайну в Петербург Лиза не решилась.

— Не могу переключиться, — призналась она, доукомплектовывая путевой гардероб. — У меня перед глазами торчит та жуткая старуха с концерта. Лениниада Львовна. Не хочу становиться такой, как она, развалюхой… Тишуля, может, хотя бы лет через десять ты меня обратишь? Чесслово, я обойдусь без пляжного волейбола и попсы. Буду слушать песни цикад и ловить моль, чтобы она не сожрала мои шубки.

— Лизонька, ты напрасно боишься старения, — показав девушке молодильный крем из журнала мод, я взял ее за плечо, успокаивая тусклым взглядом. — Наука не стоит на месте. К преклонным годам тебя так утянут и отшлифуют, и накачают оздоровительными стимуляторами, что будешь ты краше и прытче молодушки.

— Но я все равно буду старой, сколько бы денег ни потратила на пластику. А если ты меня обратишь, я буду жить вечно и всегда оставаться молодой. Тебе жалко, что ли? Не будь врединой!

— В точку попала! Мне жалко. Тебя! Пойми ты, наконец, вампиры с возрастом не увядают телом, но дряхлеют душой, что намного хуже обыкновенной человеческой старости. Поверь, лучше быть Раисой Максимовной, которая в свои шестьдесят восемь считает, что ей восемнадцать, чем быть мной.

— Нашел с кем себя сравнить! Максимовна — больная на всю голову.

— Перебивать невежливо, — я крепко схватил Лизу, не давая ей шевельнуться. — Ты глядишь на меня и видишь обманку. Мираж. Под наружностью молодого человека скрывается нудный, противный старикашка. Я непрестанно с ним борюсь, но частенько проигрываю.

— Тебя не перебрешешь, — девушку обуяла бешеная злоба. — Пусти! Опоздаю на самолет!

Я оставил ее в покое. Запихнув в чемодан теплый свитер, Лиза закрыла молнию и умчалась на кухню.

— Чтоб он сдох, ублюдок! — она с силой швырнула в железную урну пластиковую бутылку с вязкой жидкостью. — Подавился и загнулся на месте!

— Кто обидел мою лапушку? — я пришел посмотреть, что случилось.

— Какой-то урод отпил йогурт, а я, дура, не проверила крышку… Задушила бы его своими руками, чтобы неповадно было воровать.

— И ты еще просишь тебя обратить. Будь ты вампиршей… и допустим, тебе бы попала в руки начатая бутылка дорогой минеральной воды… ты бы выследила и убила неразумного бедолагу из-за смешного пустяка.

— Тиша… Я не того… Я так ляпнула сгоряча. Не включая голову. Я никого не хотела убивать.

— Правильно. Голова бы у тебя включилась после убийства. А если б ты ехала по дороге и тебя бы подрезал лихач? Вышла бы одна из тех страшных историй, которые рассказывают в хронике происшествий. В вампирской жизни особенность питания — не главная проблема. Удержать над собой контроль в острых ситуациях гораздо труднее, чем раздобыть еду.

— Но тебе удалось не дать сдачи Сенечке на нашем званом ужине.

— Я долго учился, и много лет жил вдали от людей. Ты так не сможешь. Я знаю. Поэтому никогда больше меня не проси об обращении.

— А если я научусь не злиться? — Лиза считала, что рано или поздно она своего добьется.

— Разговор окончен. Начнешь его снова, и я навсегда от тебя уйду. Покину Волочаровск. Мне не привыкать к смене места жительства, — я применил самое грозное оружие.

— Рот на замок, — Лиза брезгливо вымыла руки и задвинула ногой кухонную секцию с урной под мойку.

«Никуда ты не денешься», — прочел я в ее беспокойно мерцающем взгляде. — «Обратишь как миленький».

Я бы мог рассказать Лизе, что ее дед был вампиром, обрадовать ее, что она долго не состарится и проживет больше сотни лет, а может, она и вовсе бессмертна, как напророчила Шенигла. Но мое откровение было бы равносильно ее обращению. Узнав о том, что она должна обладать сверхчеловеческой силой, Лиза нашла бы в себе эту силу и научилась использовать. Тогда бы ее обидчикам несдобровать. Да, пусть лучше моя вспыльчивая девушка считает себя слабой и беззащитной.

Поторопить Лизу пришли Ичи и Мираи.

— Все собрала? — Ичи похлопала по туго набитому чемодану на колесиках. — Готова ехать с нами?

Лиза надела черное кожаное пальто и натянула полусапожки, подставляя вместо обувной ложки указательный палец.

Она сторонилась меня и всем своим видом выражала жуткое недовольство.

— Мы с Мио отправляемся в наше первое романтическое путешествие, — радостная Ичи сама того не понимая, сыпанула соли на раны подруги. — Я так счастлива!

— Отпустишь нас погулять по Питеру, съездить на экскурсии? — спросил Мираи.

— Да пожалуйста! — с ноткой пренебрежения разрешила Лиза.

— Хочу покататься на катере по городским каналам, — Ичи закатила глаза, погрузившись в мечтания.

— Сати с нами? — Лиза напомнила мне о своем предыдущем фаворите в надежде, что я ее приревную.

— С нами летит Сэнсэй, — разочаровал ее Мираи. — Он будет помогать тебе на переговорах. Сатибо остается, чтобы добить страховщиков.

— Пускай добивает… И напомните мне завтра, друзья, позвонить ему часиков в десять утра и поторопить, чтобы он закончил к моему возвращению реставрацию страшной мозаики в старой гостиной. Меня достало, что туда нельзя ходить из-за токсичного клея, — Лизу не радовало путешествие с Даппо. Нравоучения Сэнсэя затрагивали и сферу ее личной жизни. — После Питера мы слетаем в Москву. Мне надо будет заглянуть в Министерство. А вы сможете погулять в центре города. Сделаете селфи под новогодней елкой. Обе столицы украсили к началу декабря. Поставили искусственные ели на площадях… Там сейчас красиво. Снег… — Лиза обвязала воротник пальто легким шарфом для красоты, а не для тепла. — А здесь снег бывает?

— В новогоднюю ночь эльфы наколдуют легкую пургу, — ответила Ичи. — Мэр каждый год направляет им официальную заявку на снегопад во время народных гуляний. Примерно с одиннадцати вечера до часа ночи.

— Маловато.

— Согласна с тобой, Лиза. Снеговика не слепишь. Но ты бы видела, как радуются маленькие горожане новогоднему снегу! Катаются с гор, лепят снежки. Спорткомитет проводит традиционный забег оборотней с малышами в санках. Когда я была маленькой, меня катала мама Альбины. Однажды мы с ней пришли первыми к финишу, и мне подарили набор конфет в мишке-рюкзачке.

— Ичи! Прошу, не напоминай мне о детях, — выходя за порог, Лиза оглянулась на меня. — Это больной вопрос.

Молодые самураи посмотрели на меня с осуждением. В пути они начнут подстрекать Лизу расстаться со мной, будут ей говорить, что я неподходящий производитель для ее потомства. Ну и пусть говорят. Меня совершенно не задевали бы их секретничанья, если бы я сам втайне не думал о том же, о чем потомки японских революционеров предупреждали свою госпожу.