На перепутье

Глава пятнадцатая

Свежий воздух! Димитриос вышел на террасу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Сильный ветер с моря принес утреннюю прохладу, но солнце ярко светило, и он был рад живительному ощущению пространства и свободы, которым мог насладиться после недельного пребывания в своей афинской квартире, в окружении бетона, автомобильных выхлопов и городского шума. Здесь же по выходным не было никаких звуков, кроме гула ветра; его дом располагался так высоко, что даже в шторм сюда не доносился шум прибоя. Единственным достоинством его городского жилья было то, что из окон гостиной он мог видеть Акрополь — одно из самых потрясающих зрелищ, особенно ночью.

Димитриос опустил взгляд на мозаичных дельфинов, играющих на полу его патио, и почувствовал, как радость открытия заряжает его мозг. Этих дельфинов он скопировал с Кносского дворца на Крите. Теперь он вдруг снова вспомнил Кносс. Если дворец на самом деле был некрополем, а не королевским и религиозным административным центром, как считали раньше, то это радикально меняет все принятые теории относительно древней минойской культуры Крита. Тогда получается, что это куда более близкая Египту культура, и все же снова остается пробел между темными, ориентированными на смерть культурами Востока и более поздними, жизнеутверждающими достижениями классических Афин. Димитриос ногой провел по контору спины дельфина на гладкой белой гальке, которая ярко выделялась на синем фоне сланца. Даже синий цвет был символом траура.

Он вернулся в дом и продолжил писать письмо Таре.

— «Подумай об этом!» — нетерпеливо написал он.

Вот тебе факты. Хрупкий гипс в качестве пола и лестниц в нижних комнатах и известняк и сланец на открытом воздухе и в местах прохода. Это не может быть случайностью. Керамика из яичной скорлупы не совместима с реальным проживанием людей. Либо эти объекты есть исполнение какого-то обета, как мы всегда предполагали, либо эти помещения предназначались для мертвых, для духов. Изображения женщин, обнажающих свою грудь, — символ скорби в египетских и еврейских траурных ритуалах — в окружении змей. Мы называем их богинями или жрицами змей, хотя известно, что бытовало мнение, будто мертвые возвращаются в форме рептилий, чтобы взять подношения пищи из могильников. Я же читал Геродота десятки раз! Как мог я не заметить такое явное сходство, когда он описывает египетские лабиринты, в которых он посетил верхние комнаты, потому что не смог проникнуть в нижние, где жили мертвые? Если эта новая теория подтвердится, значит, соревновательные игры, которые я называл в своих лекциях «изобретением игры», проводились в честь мертвых! Перепрыгивание через быка было вовсе не спортом, а жертвенным ритуалом, смертельной драмой, которая по сей день воплощается в испанских корридах. Тара, я могу продолжать до бесконечности, до подробностей описаний высеченных изображений розы, которая, мы все знаем, была священным цветком Афродиты. Ее возлагали на могилы и в Греции, и в Италии, и даже сегодня ее можно встретить на надгробных камнях турков и израильтян. Изучая историю, мы были скорее слепыми, нежели пытливыми. Мы впитывали умозаключения тех, кто ушел до нас, тогда как нам следовало постоянно проверять их и смотреть на руины свежими глазами. И я был как все! Нет, хуже, потому что, если эти заключения ошибочны, я передавал их другим.

Последние три дня я провел с немецким геологом, которого осмеяли в археологическом сообществе, принимающим заключения конца века как истину в последней инстанции, а он, скажу тебе, вполне может быть прав.

Помнишь доклад, опубликованный Американской археологической группой в Техасе, которая подтвердила, что пепел от извержения вулкана в 1500 году до нашей эры был обнаружен в западной части Крита, почти на полпути к Египту? Я написал письмо руководителю Отдела океанологии, который возглавлял команду дайверов, чтобы узнать, не захочет ли он присоединиться к нам в исследовании этого района. Медленная эрозия грунта после римского периода на Восточном Крите делает подводные исследования возможными. Помнишь, Гомер называл около сотни критских городов. В некоторых из них можно проводить раскопки, чтобы либо подтвердить, либо опровергнуть эту теорию. Мы должны позаботиться об оборудовании, которое позволило бы нам спуститься как можно глубже, чтобы найти то, что нам нужно. Кроме того, необходимы роботы и лазерные камеры для предварительного осмотра. С нами хочет отправиться геолог, вместе с Думасом, разумеется, который практически не находит на Крите ничего интересного, после того как отыскал возможные свидетельства человеческих жертвоприношений. Получается, что я сколачиваю команду из трех стран. Аристид, да благословит его Господь, снова поможет с финансами. Это может стать одной из самых замечательных экспедиций века. Я не стану сам публиковать результаты, это сделаешь ты. Теперь время…

Димитриос услышал, как хлопнула крышка почтового ящика, отбросил ручку и торопливо направился к ящику. Тара уехала почти две недели назад. Сегодня обязательно должно быть письмо. Прекрасно! Вот оно.

Он пробежал первые две страницы: воссоединение с семьей, ее младший брат и впечатление от его работ, Нью-Йорк, как он прекрасен и оживлен, ресторан, в котором она побывала с Леоном, Блэр и Перри, его ужасно не хватало — как бы не так, подумал Димитриос, заметив, что в ресторан они ходили вчетвером. Наконец, на четвертой странице она коснулась своей работы.

Дела на выставке идут хорошо. Я прекрасно лажу с координатором выставки Пьером Агустом, и он, похоже, искренне восхищен теми находками, которые мы собираемся выставлять. Но есть и проблемы. Одна из них заключается в том, что здесь, в музее, все чересчур заорганизованно. Они выставляют экспонаты по типу — стекло рядом со стеклом, затем серебро, затем бронза, зачастую без всякой связи с датой и местом, где они найдены. Это не имеет значения для профанов в области истории, но удивит серьезного посетителя. Хотя музей и осознает важность наших находок, он рассматривает экспозицию скорее как развлечение, а не историческую иллюстрацию. Мне кажется, что экспонат прежде всего должен быть точным. Мне очень стыдно просить о помощи, тем более что я знаю, как ты мне доверяешь, но, если ты сможешь выкроить время, мне кажется, тебе все же стоит приехать и самому разобраться в ситуации. Ведь это очень важно, и меня просто убивает, что я не могу сделать все так, как нужно.

Димитриос дочитал письмо до конца. Улыбнулся. Она, похоже, снова просмотрела его статью. Что она скажет, когда прочтет его письмо о Крите?

Журнал я нашла у Леона Скиллмена. Я все еще не видела его скульптур, но мой брат о нем знает. Леон настаивает, чтобы я дождалась открытия нового крыла музея, тогда смогу их увидеть в подходящей обстановке. Мне, разумеется, до смерти хочется на них взглянуть, но придется сдержать нетерпение и подождать несколько недель. Здесь так увлекательно. Я совсем не вспоминаю то, что было, я открываю для себя новое.

Димитриос подошел к столу и задумчиво посмотрел на письмо, которое собирался послать Таре. «Какой же я болван, — подумал он. — Снова пытаюсь дотянуться до нее через нашу общую любовь к работе». Леон Скиллмен ведет себя с ней как мужчина. Он устраивает ей сюрпризы, накаляет обстановку. Он окружает ее романтикой. У него все снаружи, у меня же — внутри. Какая нелепая ситуация! Я снова и снова повторяю одну и ту же ошибку. Почему я не могу показать ей, что люблю ее, а не только ее отношение к работе? Почему я не даю ей возможность увидеть во мне мужчину, настоящего, живого, дышащего?

Димитриос пошел в спальню и открыл бархатную коробочку. В ней лежал его подарок, приготовленный Таре на именины. Он собирался отправить его вместе с письмом. Отправить почтой? Ты, наверное, сошел с ума, выругал он себя, чувствуя поднимающийся в нем гнев. Как можно быть таким дураком? Он посмотрел на золотой браслет. Он заказал его у старого мастера, который делал идеальные копии музейных экспонатов. Этот умелец даже использовал древние методы почти утерянной техники филиграни. Этот тройной золотой браслет оканчивался фигурой Посейдона, оседлавшего волну. Она будет носить его выше локтя, как носили такие браслеты женщины Древних Афин. Он прекрасно сочетался с серьгами и кольцом, которые он подарил ей раньше. Что же, безусловно, это были романтические подарки, думал он, пытаясь хоть немного себя утешить. Но как он их преподносил? Один раз во время шумной вечеринки, когда вокруг стояли коллеги, а в другой раз после рабочего дня в переполненном ресторане. И Тара сочла эти подарки приятным, но вполне естественным выражением их общей любви ко всему классическому. Скиллмен же водил ее на прогулки вдоль берега моря под луной. Тут уж мотивы не перепутаешь!

— Если потеряешь ее, вини самого себя, — пробормотал он. — Решил, что ты такой смелый, раз отправил ее в Америку. А теперь пытаешься бороться за нее по почте. Да, грекам следовало создать еще одного бога — бога дураков. И назвать его Димитриосом.

Он положил браслет в коробку, вернулся к своему столу и разорвал написанное письмо Таре.

Я, что, рассчитывал, что она со всем справится сама? На его территории? Умнее ничего не мог придумать! А он даже умудрился до сих пор не показать ей свое «искусство». Поверить невозможно! Я же рассчитывал на то, что она сразу увидит, насколько оно отвратительно! Теперь я должен сам отправиться туда и лично вручить ей подарок.

Но отправиться в Америку и встретиться с Тарой без защитной оболочки в виде работы — все равно что приблизиться к ней, сбросив с себя всю одежду. Впрочем, разве мне не этого хочется? Идиот! Неужели я думал, что если она разглядит Скиллмена, то ринется назад, ко мне, как к любовнику? И если я поеду сейчас ко дню ее именин, разве не решит она, что я всего лишь отозвался на ее призыв о помощи? Все свои проблемы я сам и создал.

Димитриос взглянул вниз на дельфинов, и они снова напомнили ему о Миносе. Существует легенда, что Минотавр, получеловек, полубык, жил в центре лабиринта царя Миноса, который правил минойской столицей за два века до Троянской войны. Каждые семь лет Минотавр требовал, чтобы ему приводили семь афинских юношей и семь девственниц в качестве жертв. Тесей, герой Афин королевской крови, сумел убить чудовище и с помощью царской дочери выбрался из лабиринта, спася таким образом не только свою жизнь, но и тех юношей, которых бы в будущем съел Минотавр. Он также завоевал руку царской дочери и женился на ней.

«Я сам это чудовище, — подумал Димитриос. — Я построил свой собственный лабиринт и пассивно жду, когда она найдет меня. Я пожертвовал днями и годами, я пожертвовал своей любовью, потому что ждал ее, а не боролся за нее. Теперь я должен найти выход из своего лабиринта и раскрыть свою душу женщине, которую люблю. Это мой последний шанс».

Димитриос решительно поднял лицо навстречу резкому ветру. Храм Посейдона сверкал на солнце; яркое небо было четко разделено белыми мраморными колоннами храма на узкие синие полосы. «Совсем необязательно быть героем, — с внезапной уверенностью подумал он. — Достаточно быть просто мужчиной».

Значит, решено. Он летит в Нью-Йорк.