На перепутье

Глава пятая

В соответствии с греческой мифологией место для древнего оракула Аполлона было найдено следующим образом: Зевс выпустил с разных концов мира двух орлов, которые встретились посередине, определив самый «пуп» земли.

В шесть лет Димитриос разглядывал то же выжженное солнцем небо, которым правил Зевс, и с восторгом следил за полетом потомков тех двух птиц. Это случилось во время его первых каникул, когда он жил летом у тетушки Леды в ее доме в Дельфах. Миф о создании оракула был первым, услышанным им от тети, когда она укладывала его спать.

В семь лет, мечтая о приключениях, он разыгрывал сцены битвы Аполлона с Пифоном, убивая страшного дракона у святого источника, чтобы стать господином и хозяином оракула.

В течение следующих нескольких лет его воображение наполняли фантастические мифические персонажи, о которых они читали с тетей Ледой, — она стала единственным товарищем его игр, с кем ему было действительно интересно. В придуманном им мире Геркулес стал его сильным другом, Посейдон — строгим учителем, и сам Аполлон разрешал Димитриосу править божественной колесницей, запряженной лебедями. Гефест натренировал его руки, которые изготовляли оружие из веток деревьев и камней, Эрос научил метко стрелять, попадая в яблочко. Предоставленный самому себе, поскольку тетя и его пятнадцатилетний брат Лефтерис трудились в их маленькой мастерской на главной улице, Димитриос бродил один босиком среди развалин храмов в центре земли.

Накануне его десятилетия тетя Леда познакомила его с персонажем, который, как он сразу понял, станет его самым любимым воображаемым напарником — Афиной. Рожденная во всей красе из головы своего отца Зевса, богиня мудрости символизировала все, что он только мог себе вообразить в товарище по играм. Не только мудрая, но смелая и верная, его новая подруга шептала ему на ухо советы, когда в роли Ахиллеса он на заре выходил из своей палатки, чтобы сразиться с храбрым Гектором. К полудню его защитница посылала ему свой боевой щит, когда в роли Персея он собирался отрубить голову Медузе горгоне. Во время обильного обеда, достойного богов (бутерброд с амброзией и вода, подслащенная нектаром, который принесла сама Геба), Димитриос отдыхал на круглой сцене собственного храма Афины, наигрывая на лире Аполлона и подпевая в такт танцам Афины и сестры-близнеца Аполлона — Артемиды, когда они танцевали, увешанные гирляндами цветов, между мраморными колоннами. Закончил он свой замечательный день бегом наперегонки с Афиной — и садящимся солнцем — на огромном стадионе, привязав к пяткам крылья Гермеса.

В этот свой день рождения Димитриос получил самый драгоценный подарок — историю о богине Афине. Именно к ней Димитриос будет возвращаться в детстве каждое лето, и в соответствии с эпическим размахом ее характера юноша будет выстраивать и собственную душу.

Постепенно его мифические товарищи по играм обретали для него плоть и кровь, а дети, с которыми он учился в Афинах, уходили в смутную нереальность. Пока его одноклассники гоняли по спортзалу футбольный мяч, Димитриос сидел в сторонке и мысленно гнал великолепных жеребцов Посейдона по гребням самых высоких волн в море Гомера, темном, как вино. Учителя ругали робкого мальчика, называли его лентяем и бездельником, а родители беспокоились, замечая его отстраненность.

В восемнадцать лет он заявил, что станет профессором, и все вздохнули с облегчением, хотя и забеспокоились — юноша не имел достаточного опыта общения с людьми. Насколько им было известно, Димитриос никогда и ни с кем не делился своими мыслями. Позднее выяснилось, что всю жизнь он копил энергию для работы. Для своей семьи он так и остался загадкой. Но, разумеется, не для тети Леды, которая много лет наблюдала, как носится маленький Димитриос по археологическим раскопкам в Дельфах, с волосами, порыжевшими от солнца, с голыми ногами, покрытыми царапинами, довольствуясь лишь эхом собственного голоса в качестве друга. Тетя Леда никогда не волновалась за будущее племянника, потому что видела, как уверенно обращается он с мечом, сделанным из ветки дерева, и слышала его командирский голос, требующий поддержки от Афины.

И сам Димитриос никогда не беспокоился о том, что с ним будет завтра. Он знал, в его будущее тем или иным образом войдут эти неотступные образы его юности. Его детская площадка для игр в развалинах превратилась во взрослые археологические раскопки, а Афина стала прообразом женщины его будущего. Вот так просто. Ему и в голову не приходило, что это будущее может не вобрать в себя одновременно и выбранную им работу, и выбранную им женщину.

Это пришло ему в голову только сейчас.

«Женщине, которую я полюблю, я вручаю мужчину, каким я стану».

Димитриос перевернул камень, чтобы прочитать надпись с другой стороны: «Мужчины создали героев-богов, чтобы они научили, как стать Человеком».

Он взглянул на потрескавшиеся и изъеденные временем колонны вокруг себя. Он видел совершенство и человечность конструкции, особую красоту каждой колонны, являющейся сознательной метафорой человека: высота каждой колонны — это шесть ее диаметров, потому что у человека нога составляет обычно одну шестую его роста. Он задумчиво вертел в руке обломок камня.

Димитриосу было девятнадцать, когда он высек эти слова на камне и спрятал его здесь. Он сделал это после того, как его класс на второй год изучения английской литературы отправился на экскурсию в храм Посейдона, где когда-то Байрон создавал свои грустные песни. Разумеется, и до этого Димитриос несколько раз бывал там, еще ребенком, вместе с родителями и братом. Но на этот раз он приехал навестить дух, разумеется совершенно не похожий на него самого. Тем не менее в тот день дух Байрона вдохновил его на занятия поэзией. В следующую субботу он вернулся туда на скутере. И, просидев там несколько часов наедине со своими мыслями, уставившись ничего не видящим взглядом на разрисованные граффити руины памятника, он вырезал эти фразы на камне (он никогда не позволил бы себе уродовать храм) с помощью ножа или камня.

Димитриос уже тогда занимался прошлым: писал работы в области философии и истории искусства в Археологической школе. Он понимал, что должен изучить оба предмета досконально, чтобы, сравнив древние цивилизации, сосредоточиться затем на докторской диссертации в такой узкой области, как классическая Греция. Каждое лето он будет работать в качестве практиканта в одной из археологических экспедиций, он будет преподавать и в один прекрасный день возглавит собственную экспедицию.

В тот день, когда ему исполнилось девятнадцать, он распланировал все свое будущее. Именно тогда он решил, что приведет сюда, на это место, свою женщину, когда такая женщина появится, и покажет ей камень, дав ей понять тем самым, что она значила для него еще до того, как он ее встретил. В тот день его юности, когда он сидел в сумерках и слушал, как далеко внизу, подобно любовникам, шепчутся волны, ему все казалось романтичным и особенно значимым. Именно поэтому он высек свою клятву на камне на месте археологических раскопок.

Камень пролежал здесь уже более двадцати лет. Но женщины в его объятиях не было. Эта часть мечты так и не воплотилась в жизнь. Иногда он приходил сюда, чтобы навестить камень и убедиться, что он все еще на месте. При этом Димитриос удивлялся: как так вышло, что до сих пор в его объятиях нет женщины. Сегодня он удивлялся, почему он так упорно цепляется за эту мечту.

Он нашел свою женщину, но, подобно Афине, она предложила ему дружбу, а не любовь. Единственной страстью, которую они разделяли, была страсть к работе.

Димитриос подошел к краю обрыва и посмотрел вниз на темное море. То же самое море. По нему путешествовали древние греки, первые люди, сумевшие понять, что идеал достижим и что радость жизни заключается в стремлении достичь этой цели. Та же земля — родина первой цивилизации, ценившей человека, философию и истину; ее боги впервые были представлены в человеческом облике. Тара тоже так думала. Ее Греция, как и его Греция, — это мощный фонтан, источник западной цивилизации.

Этим он делился с Тарой и многому ее научил. Но неужели он не мог научить ее кого любить?

С той поры, как он ее встретил, она все время искала, но искала не там и не то. Теперь она опять повторяла свою ошибку. Как могла Тара стоять перед ним и рассказывать, как много у нее общего с Леоном Скиллменом? Американец был слишком хитрым. Слишком умным. Слишком циничным. Почему она этого не замечает?

Димитриос пристально смотрел вниз с обрыва. Хотя от воды его отделяли сотни футов, казалось, он видит там свое отражение. Он с горечью рассмеялся. Вот уж на Нарцисса он никак не похож, подумалось ему. А Леон выглядит вполне как бог, которого ищет Тара, чего нельзя сказать о нем, Димитриосе. Смешно с таким лицом, как у него, зваться «Коконас». Потому что «красивым» его никак не назовешь. Темные волосы. Темная кожа. Темные глаза. Не слишком симпатичный. Не урод, конечно. Просто не запоминающееся лицо. Не высокий и не маленький. Не худой и не толстый. Не… не… не…

Даже и не молодой. Тара объявила там, на яхте Готардов, что он присматривает за ней, как курица-наседка. Почему она всегда принимает его мужское желание защитить ее за родительскую заботу? Возможно, он был слишком закрыт, слишком терпелив с ней. Двенадцать лет разницы в возрасте никогда его не беспокоили, и он не верил, что и Тара придавала этому большое значение. С другой стороны, учитывая то, что он является ее постоянным наставником, этот факт ставит его в положение старшего, что может рассматриваться ею как отцовская забота. Сплошь и рядом ученики влюбляются в своих воспитателей: близость интересов, большое количество времени, проводимое вместе, почти предопределяют неизбежную влюбленность. Но не в случае с Тарой. Похоже, она повернула их отношения так, что они задержали ее навсегда рядом с ним интеллектуально, но на параллельных путях физически. Он сделал все, что может сделать мужчина. Он открыл ей свой разум. Она знала его изнутри, как он сам знал себя, но, без сомнения, не воспринимала его как существо сексуальное.

Возможно, он сам виноват. С самого детства он намеренно представал перед другими своего рода платоническим существом, позволяя им узнать только тень себя и не разрешая никому докопаться до своей сути. Он никогда не делился своими чувствами относительно чего бы то ни было и не разрешал никому, даже Таре, сокращать свое имя и называть его Димитрием.

Почему ему всегда хотелось отстраниться от других людей? Даже когда он был маленьким, его никто, кроме тети Леды, не понимал: он даже никогда не мечтал, что кто-нибудь его поймет. Поэтому упорно прятался в себе, лелея и защищая свои внутренние страсти, как слишком драгоценные (которые исчезнут, если он в них признается), чтобы поделиться ими с другими, обычными людьми. Именно так он о всех думал: о своих родителях, учителях, одноклассниках — как об «обычных». Разумеется, Тара не была «обычной», но, к сожалению, она не была и душевной. Он открыл ей свой разум, но разве когда-нибудь он открывал ей свою душу? И возможно, теперь уже поздно.

Внезапно Димитриоса охватила ярость, он поднял руку над головой, но, вместо того чтобы зашвырнуть камень, еще крепче сжал его. Взяв себя в руки, он направился к подножию памятника, нашел потайное местечко и спрятал туда камень. Потом, выпрямившись, долго стоял перед древним сооружением, как делал всегда.

Закрыв за собой калитку, Димитриос направился по тропинке к машине. Когда-то мальчишкой он задумал здесь свое будущее. Теперь он был одним из немногих людей в мире, кто имел ключ от калитки, которую каждый вечер закрывали. Но, чтобы сохранить искусство и идеи, которые вдохновляли на строительство таких сооружений, нужна лишь горстка людей, способных протянуть руки через время и вложить лучшее из каждой цивилизации в жаждущие руки следующего поколения. Тара была одним из таких людей. Но теперь она, вероятно, потеряна для него.

Димитриос ехал вдоль побережья к своему загородному дому и смотрел на море. «Я становлюсь сентиментальным, — думал он, — сентиментальным и… старым, старым в сорок четыре года». Менее чем в миле впереди завиднелся его большой, залитый светом дом, стоящий на холме, подобно одинокому стражнику. Тетя Леда оставила ему все свое небольшое наследство, и он почти все потратил на этот дом. Димитриос предложил половину наследства Лефтерису, но брат отказался с понимающей улыбкой. Лефтерис всегда знал, как любила тетя его робкого младшего брата, и к тому же он только что стал управляющим в магазине одежды на Сигтагма-сквер, принадлежавшем отцу, и в деньгах не нуждался. Он хотел, чтобы Димитриос получил все.

Построенный четырнадцать лет назад, дом Димитриоса был одним из немногих роскошных домов в этом районе. Прибрежная полоса между мысом Союнион и Афинами еще не стала модным местом для постройки загородных домов. Но он хотел находиться поближе к символу стольких своих юношеских тайных планов. Теперь его дом стоял в окружении других больших домов, ресторанов и нескольких гостиниц — одна из них даже с водолечебницей и видом на храм. Его одиночество было нарушено. Но он по-прежнему любил бледно-розовый камень, который выбирал лично, минойский красный цвет колонн и красную черепичную крышу. Подъезжая к дому, к одной стороне которого примыкал теннисный корт, он рассеянно подумал: сколько же раз они играли там с Тарой? Как она любила выигрывать! Его взгляд остановился на каменной стене, огораживающей длинную извилистую тропинку, сбегающую к морю. Сколько раз они с Тарой плавали здесь жарким летом?

Выключив мотор, Димитриос оставил ключ в зажигании и устало привалился к рулю. Отчего он так устал? Легкая грусть после удачной экспедиции или досада из-за утраченных надежд?

По дороге к двери он взял почту, небрежно бросил ее на кухонный стол и внезапно ощутил прилив энергии. Пакет от галереи Холлдон в Нью-Йорке. Прекрасно! Вернувшись с островов и узнав, что Леон и его друзья решили остановиться в Афинах, он позвонил в Ассоциацию торговцев предметами искусства Америки и попросил немедленно прислать ему каталог — интересно, какая галерея занимается работами Скиллмена. Теперь он может увидеть своими глазами, что делает этот парень. Тара упоминала, что Перри Готард назвал его скульптуры «героическими». Димитриос сильно сомневался, что Перри Готард понимает значение этого слова. Он сорвал коричневую бумагу с каталога и быстро нашел в индексе «Скиллмен, Леон». Затем поспешно и одновременно с некоторой опаской открыл каталог на нужной странице и увидел «героические» работы Скиллмена.

— Слава всем богам.

Позднее, уже в постели после освежающего душа, Димитриос осознал: он не может просто выжидать и волноваться — нужно что-то делать. Нельзя же просто так, без боя, отдать единственную женщину, которую он полюбил. Тем более он сам во всем виноват — не заметил, как влюбился в Тару.

Когда он ее полюбил?

Он не знал!

И если он не знал, то как, во имя всего святого, может узнать она? Он всегда называл ее «дорогая». Он всегда целовал ее в лоб. Всегда дарил ей подарки. Поскольку его любовь к ней росла так естественно, не думал ли он, что она так же естественно полюбит и его? Учитывая его возраст и внешность, как мог он рассчитывать, что она проявит к нему какие-нибудь романтические чувства? Тем более что ее всегда привлекали идеальные образы, воплощенные в древних богах.

В ярости на самого себя Димитриос спрыгнул с постели и открыл балконную дверь, чтобы немного остыть. Все! О мягкости и терпении пора позабыть. Тара уже берет отгулы, чтобы побыть с предметом своего обожания. Нужно предпринять что-то радикальное. Но сразу же заявлять о своей любви и пытаться открыто соперничать с американцем слишком рискованно. Нет, чтобы открыть Таре глаза, нужно показать ей Леона и его искусство в другом месте, в обстановке американского глянца, в мире, в котором, по-видимому, живут Готарды. Возможно, тогда Тара оглянется на Грецию и на него и увидит их другими глазами.

Всю свою взрослую жизнь Тара не покидала его больше чем на неделю и даже в этих случаях каждый день звонила ему по телефону. Ее родители несколько раз приезжали в Афины, но она ни разу не высказала желания поехать в Америку, даже на каникулы: работа поглощала ее целиком. Димитриос заставил себя размышлять дальше, хотя подобные мысленные манипуляции были не его стихией. К тому же он не мог представить Тару и Леона вместе или вообразить себе, что Леон в конечном счете окажется именно тем человеком, о котором мечтала Тара. Он понял: рано или поздно она все равно предпочтет Леона, если будет искренне считать, что она нашла настоящего бога.

Поэтому нужно вырвать их обоих из дурманящей атмосферы Греции с ее морем и солнцем. А для этого необходимо придумать проект, который потребует ее полного внимания — слава богам, что экспедиция принесла такие блестящие результаты! — и вынудит хотя бы на время уехать в Америку. Димитриос хорошо знал, какой упрямой может быть Тара. Когда Скиллмен покинет Грецию, она быстро найдет повод тоже отправиться в Америку — навестить родителей, младших сестру и брата — или, что хуже всего, честно признается, что хочет быть с ним. Димитриос знал: он не может позволить Таре самой принять решение о поездке, он должен сделать выбор за нее. Тогда, рискуя сейчас потерять ее навсегда, он может в конце концов получить ее. Если только все удастся.

Димитриос снова подумал о своем камне. Решено. Он отправит Тару в Нью-Йорк.