Не говори любви «прощай»

Глава вторая

— Какое унижение! Бедная Любашка! С ее самолюбием объяснять всем, что со свадьбы дочери сбежал жених! Как я ее понимаю! Сама из-за Полины на транквилизаторах сидела. Ты же помнишь!

Женя звонила Варе из Германии, из курортного городка Баден-Баден, где уже два года жила как полноценная гражданка. Она вспомнила сейчас о том лете, которое оставило в ее жизни неизгладимый след.

Началось все это еще в Москве с того, что Женька решила отправить свою любимую дочь Полину отдохнуть на Черное море (потом она долго кляла тот день, когда подобная мысль возникла у нее в голове!). Полина только что закончила институт, и они со дня на день ждали известий из немецкого посольства. Женька хотела прибыть на новое место жительства в достойном виде и села на очередную диету — острый супчик, который варился из капусты, лука и сладкого перца. Рецепт гарантировал «сброс» девяти килограммов веса. Полина же своим присутствием мешала достигать результата — она беззастенчиво готовила себе нормальную еду, чем постоянно соблазняла мать. Так что ее отъезд на Черное море обеим был, что называется, на руку.

Через две недели Полина вернулась, и сразу стало ясно, что там с ней что-то случилось. Она закрывалась в своей комнате, никуда не ходила и с отстраненным лицом сутками слушала музыку. А еще дней через десять к ним пожаловал молодой человек — абориген с Черного моря, с восьмиклассным образованием, без профессии, работающий во время курортных сезонов лодочником. Однажды в его шлюпке случайно оказалась разомлевшая от солнца Полина, и стрела Амура мгновенно пронзила обоих.

К ужасу Женьки, «лодочник» мало напоминал мачо, зато сильно смахивал на крокодила, поймавшего в свою пасть наивную Полину и не собиравшегося легкую добычу отпускать.

Женя пыталась образумить дочь, объяснить, что «лодочник» ей не пара, что он даже ростом ниже ее, что если такой приснится во сне, то бросит в пот… Не говоря уже об остальном. Но очень скоро отношения между матерью и дочерью перестали быть доверительными и переросли в настоящую войну. В один из дней Полина сообщила, что не собирается мириться с таким отношением к ее возлюбленному, собрала вещи и, подхватив «лодочника», убыла с ним в неизвестном направлении.

Все новости о жизни парочки приходилось добывать от знакомых. Обосновались влюбленные в студенческом общежитии, где комендантом работала мать одной из Полининых подруг. Информация поступала неутешительная. Если Полина, будучи по профессии экономистом, нашла себе работу, то «лодочник» устроиться никуда не мог. Как подозревала Женя, на самом деле просто не хотел. Зато, как живописала особо приближенная к Полине подруга, «лодочник» вел себя как настоящий монстр: держал любимую в «черном теле», изводил ревностью, даже поднимал на нее руку. Женя ждала возвращения дочери, глотая успокоительные. В том, что это случится со дня на день, она не сомневалась — не может же Полинка долго носить розовые очки! Но время шло, а ничего не менялось.

Зато вскоре пришла и вовсе убийственная весть: Полина ждет ребенка!

Дальше сидеть, лить слезы и пить таблетки было нельзя. Требовалось действовать, и как можно скорее. Женя приехала в общежитие без предупреждения, застав Полину врасплох. «Лодочника», к счастью, дома не оказалось. Женя начала разговор с дочерью издалека, плавно приблизившись к главной теме — беременности.

— Не понимаю, — спокойно отреагировала Полина. — Разве ты не хочешь стать бабушкой?

Это были ее первые и единственные слова за все время их разговора. «Лодочник» не терял времени даром: он обрел абсолютную власть над Полиной, заглотил ее всю своей крокодильей пастью. По сути, украл у Жени дочь. Весь разговор Полина просидела с каменным лицом, не реагируя на явное отчаяние матери, которая пыталась склонить ее к аборту.

Когда из посольства сообщили, что документы на выезд в Германию наконец готовы, Женя опять бросилась к дочери. Теперь предстоящая эмиграция казалась ей тем спасительным кругом, который вытащит Полину из объятий ненавистного «лодочника».

— Я никуда не поеду, — объявила уже изрядно пополневшая Поля.

— Квартиру я продаю. — Женя хорошо подготовилась. — Тебе негде будет жить. И не на что.

— Мы поедем к свекрови и свекру.

— Хорошо, — стиснув зубы, согласилась Женя. — Как хочешь.

И стала готовиться к отъезду, прерываясь на рыдания и думы о неблагодарной дочери, ради которой в основном и затевалась вся история с эмиграцией — ради ее будущего, ради ее благополучия. Ведь именно в Полине заключался смысл Жениной жизни. Теперь на месте их дружеских, искренних отношений, которыми Женя так гордилась и считала неподвластными любым ситуациям, осталось пепелище.

— А если ребенок будет похож на «лодочника»? — плакалась она Варе в жилетку. — Я же не смогу его любить!

Но ровно через три недели Полина вернулась от свекрови и свекра, живших в доме-развалюхе у Черного моря, и объявила матери, что едет в Германию вместе с ней. Что случилось там, в родовом гнезде гражданского мужа, — толком выяснить не удалось. Видимо, шалаш «лодочника» мало соответствовал представлениям Полины о рае…

Дожив до тридцати девяти лет, Женя вообще не подозревала о том, что в ее жилах течет арийская кровь. Правда, ее папа иногда намекал на свое непростое происхождение, но жил он в другой семье, виделись они крайне редко. И вдруг однажды отец позвонил дочери из больницы, куда попал с инфарктом, и попросил приехать для серьезного разговора. Женя испугалась. Она подумала, что он чувствует близкий конец и хочет с ней проститься.

С гостинцами и наклеенной на лице широкой улыбкой она явилась в больницу. Отец был оживлен, бодр и явно шел на поправку. Хитро прищурившись, он сказал:

— Я тут долго думал и решил, что тебе пора узнать историю нашей семьи.

Из длинного и весьма путаного рассказа выяснилось, что в далеком детстве папа был гражданином Германии, а его мать — Женина бабушка, которую она и в глаза не видела, — настоящая немка, вышедшая замуж за русского. Сложные перипетии военного времени раскидали семью по всему свету. Папа же был трудным подростком, которого романтические устремления потянули в Россию. Но на границе его поймали, судили и именно тогда отобрали единственный документ, который у него был, — немецкий паспорт. Выйдя из тюрьмы, папа уже по всем анкетам проходил как русский. А распространяться о том, что это не так, он не рисковал — боялся снова угодить за решетку.

Такие грандиозные факты биографии Женя не могла оставить просто семейной легендой. В один прекрасный день она созрела для того, чтобы обратиться в немецкое посольство и оставить там заявление с просьбой признать ее, дочь Полину и отца гражданами исторической родины. Процесс затянулся — ждать решения пришлось больше двух лет. Но что удивительно — гражданство папы подтвердилось, несмотря на минимум документов. И в один прекрасный день чиновник немецкого посольства выдал им заветные паспорта.

За это время Женя очень сдружилась с отцом и узнала, что второй своей семьей он очень недоволен, именно жена довела его до инфаркта, и отец просто мечтает уехать от всех куда-нибудь подальше. В свои семьдесят четыре года он еще отлично выглядел и планировал в Германии найти наконец свою настоящую половину.

Сама Женя имела высокий социальный статус — она была главным бухгалтером большого банка. Но уверенности в том, что банк не разорится и не закроется, у нее не было. Она вообще боялась завтрашнего дня. А рассчитывать Женя могла только на себя, поскольку с мужем развелась, когда Полинке исполнилось всего полгодика.

Мысль о том, что однажды она окажется без работы, что ее заменят кем-нибудь более молодым и амбициозным, не давала ей покоя. Основания для беспокойства были: управляющий банком постоянно демонстрировал ей свое недовольство. Если признаться честно, то Жене тоже давно все надоело и ее просто тошнило от собственного кабинета, знакомого здания, одних и тех же лиц и обязанностей.

Но главное — она мечтала о счастливой и безбедной жизни для своей выросшей дочери.

У Жени был любовник. Но он с самого начала не казался ей тем человеком, с которым она хотела бы провести остаток жизни. Жене он был нужен для того, чтобы подавлять чувство одиночества. Иногда они вместе куда-нибудь ходили, иногда он оставался ночевать. Никаких страстей ни у Жени к нему, ни у него к Жене не наблюдалось. К тому же любовник трудился в госучреждении, получал маленькую зарплату, на всем экономил и особыми талантами не блистал. Если у него возникала какая-либо проблема, то он долго доводил своим нытьем Женю, а потом делал так, как она ему говорила. Понятно, что на такого мужчину положиться было нельзя ни в чем. Так что мечты о месте на земле, где человек защищен и обеспечен, у Жени с ее папой совпали.

…Связь прервалась. Но Варя от телефона не отошла — она знала, что Женька обязательно перезвонит снова. Во-первых, она обожала долго болтать с Варей, поскольку на чужбине не нашла столь родственной души. Во-вторых, Женя пользовалась дешевыми телефонными каналами.

Повторный звонок не заставил себя ждать.

— Сели обедать, — щебетала Женя, — и не поймем, чего нам на столе не хватает? Я борщ сварила… И вдруг поняли — шампанского! Мы за ним во Францию ездим. Это ведь рядом, к тому же шампанское там значительно дешевле.

— Вот видишь, — сказала Варя, — у тебя и на шампанское хватает.

— Жить можно по-разному, — философски заметила Женя.

«Ну да, — подумала Варя, — это точно. Только вряд ли нашему гражданину, переехавшему из Германии в Россию, выделили бы социальную помощь, на которую можно кататься в соседнюю страну за шампанским».

У Жени не было в Германии ни родных, ни знакомых. Поэтому, прибыв из Москвы в аэропорт Франкфурта, она подошла к первому попавшемуся на глаза полицейскому и с помощью папы, который немного помнил немецкий, заявила иностранному стражу порядка, что они прибыли из России, являются гражданами Германии и что у них нет жилья, работы и денег.

Первую ночь пришлось провести в дешевой «ночлежке», где новоявленные граждане не могли сомкнуть глаз: к таким условиям проживания ни Женя, ни ее близкие не привыкли. Утром их накормили бесплатным завтраком, о котором семейство долго вспоминало с содроганием. Затем последовала длинная череда хождений по бюрократическим инстанциям. Но зато через два месяца основные вопросы были решены, и Женя с дочерью въехали в трехкомнатную квартиру, полностью оплачиваемую государством, а папа получил двухкомнатную в том же доме. Правда, на телефонные разговоры и электричество приходилось раскошеливаться самим.

— С языком — загвоздка, — жаловалась Женя. — Хотя здесь столько наших! Так что больше по-русски говорим, чем по-немецки. Мы себе «тарелку» поставили, регулярно смотрим «Большую стирку». Ой, этот Малахов — обожаю! Вчера в русский магазин заходила. Знаешь, что там продают? Кабачковую икру, пельмени, квашеную капусту, селедку, хозяйственное мыло, мочалки… Я ничего не купила. Очень мне нужна эта кабачковая икра! А капусту я сама квашу, когда мне нужно. Знаешь, чего хочется? Соленых груздей и сала! Ой, я же про главное забыла! Ищи мне покупателя на квартиру. Хочу вложить деньги в новое строительство. Сама мне говорила, что недвижимость дорожает. А пока строить будут — не надо за квартиру платить.

Свое московское жилище Женя хранила «на всякий случай». Правда, мебель она распродала, а ключи оставила Варе. Но пускать квартирантов категорически запретила, побоявшись за евроремонт, на который в свое время спустила кучу денег.

Честно говоря, Варя была уверена, что Женя вернется домой. Процесс адаптации проходил у нее слишком мучительно.

— Я плохо сплю, пропал аппетит, болит сердце! — кричала в трубку Женя в первые месяцы заграничной жизни. — Моя душа находится в состоянии болевого шока! Я чувствую, что теряю и в материальном, и в духовном смысле. И неизвестно, что приобрету. Возможно, никогда уже у меня не будет того, что я оставила!

— Так возвращайся, елки-палки! — говорила в ответ Варя. — Зачем эти страдания?!

— Люди, прошедшие через это, — размышляла Женя, — рассказывают, что это со всеми бывает, но все устраиваются и обратно возвращаться не хотят. А мне кажется, просто не могут. Потому что все уже потеряно, никто в России не поможет, и это всех пугает.

— Перестань, — повторяла Варя. — Как это — никто не поможет?! А мы на что?

— Действительно, — задумывалась Женя. — Может быть… Но только после того, как Полина родит. Срок подходит. А тут такие условия — нам с тобой они и не снились. Вспомни, как мы рожали? В туалет не достоишься, пеленок не допросишься. А Полина даже сама выбирала акушерку, которой можно звонить в любое время дня и ночи. Та тоже русская, давно эмигрировала из России. И роды, и лекарства — все-все оплачивает социальная служба. А потом на ребенка дадут пособие — шестьсот евро.

— Ничего себе! — восхищалась Варя. — Тогда конечно…

У Вари долго стояла перед глазами картина отъезда Жени.

Она провожала подругу, ее сильно беременную дочь и папу, который после своих давних детских приключений никогда не выезжал за границу, и разрывалась от жалости к Женьке. У всех было отвратительное настроение. Полина, видимо, пребывала в раздумьях об оставленном «лодочнике», к тому же ее мучил токсикоз. Папа страшно нервничал и заводил других.

— Не могла толком узнать! — прикрикивал он на дочь из-за любого пустяка. — Говорил ведь: все заранее выясни!

Главной причиной его недовольства был карликовый пинчер, которого в самый последний момент Женя решила не бросать на чужих людей, а забрать с собой в Германию. Пинчер то скулил, то угрожающе лаял, не желая тихо сидеть в специально купленной для него клетке. И своим неадекватным поведением усугублял общее напряжение. На ветеринарном контроле в Шереметьево-2 придрались к документам на пинчера. И Женя долго объясняла усталой таможеннице, почему в справках забыли отразить какие-то необходимые сведения, а ответственные люди не расписались там, где положено. Только после скромной суммы, врученной сотруднице аэропорта в качестве «платы за беспокойство», проблема была снята.

Потом папа долго искал бланки деклараций на русском языке, ругая последними словами всех чиновников, которые даже эту мелочь не предусмотрели. Женя его поиски остановила, объяснив, что декларации уже отменены. Но строгий таможенник семейство не пропустил, а на Женино возмущение ответил:

— Отмена деклараций эмигрантов не касается.

Второй раз он их завернул, когда оказалось, что бумаги заполнены неправильно и их надо переделать. Пинчер на стража порядка зарычал. Полину затошнило. А папа разразился бранью на бестолковую дочь. Народ с интересом наблюдал за мечущейся из стороны в сторону компанией.

Когда общими усилиями бумаги заполнили, вывозимые деньги посчитали, внесли в декларации и опять спрятали подальше, на таможне их снова затормозили. Из-за двух картин с видами Москвы, подаренных Жене на работе — чтобы она чаще вспоминала родной город. Таможенник потребовал разрешение на вывоз из Минкультуры.

— Да что вы! — засуетилась Женя. — Тут ведь ничего ценного! Картинки!

— Даже если бы вы ночью сами какой-нибудь рисунок начирикали, то все равно на него нужно разрешение, — возразил таможенник. — Вдруг это шедевр и национальное достояние?

Все отошли в сторону, чтобы продумать дальнейшие действия. Пинчер, которого удалось временно засунуть в клетку, надрывался из последних сил. Полина сбегала в туалет и вернулась совершенно бледная. Папа, никого не слушая, рванул к таможеннику и стал ругаться. Весь этот шум, гам, куча вещей, лающая и прыгающая собака, беременная Полина, беспомощные провожающие совершенно усыпили бдительность людей в зеленой форме, и сверток с картинками в конце концов пропустили вместе со всем остальным. Как потом выяснилось, «шедевры» благополучно въехали в Германию и теперь украшают Женину квартиру, напоминая о родине.

Любовник прощаться не пришел. Он обиделся, что не вписался в планы Жениной эмиграции. По той же причине отсутствовала жена папы, с которой тот успел развестись.

Время летело, и Полина вскоре благополучно разродилась мальчиком. Женя ликовала: внук оказался копией своей мамы и совсем не напоминал «лодочника».

— Полянка до сих пор по нему скучает, — докладывала Женя. — Конечно, никаких новых знакомств. Если бы она работала или училась… А то сидит дома…

Через полгода втроем они прилетели в Москву. Полина позвонила «лодочнику» и сказала:

— Приезжай посмотреть на сына.

— Если ты мне денег пришлешь на дорогу, — ответил тот.

После этого большая любовь Полины окончательно пошла на спад.

А Женя в Москве ходила по гостям, наслаждалась общением и восклицала:

— Вот по чему я скучаю — так это по некоторым людям! — После чего непременно добавляла: — Почему везде так грязно? Почему народ на улицах такой неприветливый?

Варю подобные высказывания возмущали. Это в Москве-то грязно? Разве Женька не помнит время, когда действительно казалось, что с московских улиц не убирался мусор? Но сейчас! Варя, наоборот, гордилась, видя, какой аккуратной стала столица, и от Жени подобных замечаний не ожидала. Это москвичи-то хмурые? Что за занудство появилось в Женьке? Варя попыталась спорить, но подруга приводила ей в пример свой Баден-Баден, утверждая, что, побывав там, она сразу поняла бы, насколько очевидна разница.

Вернувшись в Германию, Женька повеселела. Это чувствовалось по ее телефонным звонкам.

— Полинка влюбилась! — радостно рассказывала она. — Познакомилась с молодым человеком по Интернету. Здесь это в порядке вещей. Парень — чудо! Он наш, русский, но живет в Германии больше десяти лет. Зарабатывает прилично! Я так боюсь сглазить!

Внук подрастал и радовал бабушку. Его крестили в католической вере, и большинство его первых слов были немецкими. Женю же вполне устраивала роль моложавой бабушки, а не деловой фрау, делающей карьеру. Деловой женщиной она устала быть еще в Москве.