Не говори любви «прощай»

Глава двадцать четвертая

Рев Женькиного внука перекрывал все остальные звуки.

— Что там случилось?! — испугалась Варя.

— Вредничает! — проорала в ответ Женя. — Перелезает через спинку дивана и требует, чтобы я его оттуда вытащила! Иди сюда, малыш! Я тебе кассету поставлю! Мультик!

Крики моментально прекратились.

— Когда хочу чем-то заняться — ставлю ему кассету с мультиками, — объяснила вернувшаяся к телефону Женя. — Два часа покоя обеспечено. Целый год смотрит одну и ту же кассету. Сегодня вообще день сумасшедший! Вот по соседству со мной живет мужик — наш, русак. Знаешь, что он сегодня учудил?! Вывесил сушиться трусы на балконе! Такое только турки себе позволяют! И то до трусов они все-таки не опускаются! Обычно сушат джинсы. Настирают целую веревку штанов и вешают их в ряд на веревку.

— Жень, да что тут такого? Мы всю жизнь на балконе белье сушим.

— Здесь, знаешь, такое не принято. Можно где-нибудь на уровне перил разместить, но чтобы никто твое белье с улицы не видел, — назидательно заметила Женька, которая, живя в России, не обременяла себя подобными правилами. — А только что бабка заходила, которая надо мной живет, два часа о своих болячках вещала. Тоже интересная такая! За семьдесят уже. Она лет пять назад сюда приехала, одна, дочь с семьей в России осталась. Бабка тут деда завела, тоже из эмигрантов. Дочь, когда ее навещала, потрясена была: говорит, что сроду ее мамаша после смерти мужа романов не крутила, и вдруг на старости лет… А дед недавно умер, и бабка сразу затосковала. Говорит: не могу, обратно в Россию поеду, там все-таки дочь у меня. Собралась основательно, даже телевизор с холодильником прихватила. А дней через десять, смотрю, уже вернулась. Спрашиваю: передумали, плохо встретили? Да нет, отвечает, встретили хорошо, но не могу там жить, все не так, все по-другому, все раздражает. Холодильник с телевизором она родственникам оставила, а здесь еще купила. И опять около нее какой-то бюргер крутится… Новая любовь!

— Тебе тоже придется приехать в Москву, — Варя в душе порадовалась за личную жизнь бабки. — Есть покупатель на твою квартиру. Берет за высокую цену. Задаток уже внес.

— Наконец-то! — обрадовалась Женя. — И не такая уж там высокая цена! Сама знаешь, сколько я туда денег вложила. Хорошо, что квартирантов не пускала. А то испохабили бы все, пришлось бы по дешевке отдавать.

Варя покраснела. Она сразу вспомнила Валентина и свое сумасшествие в Женькиной квартире. Как поет рок-певица Чичерина, ветром в голову надуло… Конечно, Варя расскажет Женьке о событиях последних месяцев. Но позже, когда та приедет в Москву и они встретятся, с глазу на глаз. Варя объяснит, что после истории с Валентином ее уже не раздирает та страшная боль, которая начиналась при виде синего покрывала. Хотя тот порыв ничего для нее не значит, и случившаяся близость не принесла ни радости, ни огорчения. Возможно, ее можно рассматривать как некую профилактическую процедуру — прививку от полного безумия.

Прививка, правда, сработала только частично и строго направленно. Например, она не смогла уничтожить полностью мысли о соседке Ирке и ее причастности к разрушению Вариной семьи. Который уже день Варя выходила на лестничную площадку и звонила в Иркину дверь, проверяя, дома та или нет. Она проделала это и сейчас, после разговора с Женькой, тихо, осторожно, оглядываясь, чтобы не нарваться на случайные глаза… Там опять стояла полная тишина. Он что, взял с собой на отдых не только соседку, но и ее сына?! Далеко же зашел ее муж! А чему удивляться? Ему вообще свойственна двойная мораль! Он вечно требовал от других того, чего не требовал от себя! И он думает, что Варя будет сидеть, лить слезы и ждать, когда он одумается?! Знал бы он, что у него тоже появились ветвистые рога! Так ему и надо! При случае она обязательно ему намекнет… Пусть тогда взовьется под потолок и забьется в конвульсиях! Пусть прочувствует, каково это, когда родной человек тебе изменяет!

Она вернулась к себе и уже с порога услышала, как надрывается телефон.

— Варя, — это был легкий на помине Валентин, — ты умеешь делать уколы?

— Смотря куда. — Варя не поняла, зачем ему это понадобилось. — В вену не умею.

— Туда и не надо. — Голос у Валентина был плаксивым. — Понимаешь, я заболел. Сегодня был у врача. Мне надо каждый день колоть глюконат кальция. Я подумал, что живешь ты рядом, могла бы выручить. Это много времени не занимает.

Варя про себя чертыхнулась. Вот тебе пожалуйста: случайная связь, а тянет за собой какие-то обязанности. И не пошлешь подальше, не откажешься, человек заболел, приходится проявлять милосердие, хотя совсем не хочется, у нее, в конце концов, свои планы, которые надо теперь ломать… Но просто язык не поворачивается сказать «нет».

Он сидел в своей мастерской в теплом свитере, жалуясь на озноб, хотя было душно. Варя попыталась открыть форточку, но Валентин нервно остановил ее. Он подтянул свитер вверх и продемонстрировал усеянное красной сыпью туловище. Зрелище оказалось ужасным. Ни с чем подобным Варя еще не сталкивалась.

— Вчера ездил к врачу. Сказали, что у меня псориаз. Вон, выписали уколы, — он показал на лежащие ампулы.

— Где-то я читала, — сказала Варя, набирая лекарство в шприц, — что это нервная система дает импульсы. Ею надо заняться в первую очередь и питание упорядочить. Но ведь сейчас псориаз лечат?

— Ты что! — раздраженно сказал Валентин, спуская штаны. — Это неизлечимо!

— Не больно? — спросила Варя, вкалывая иглу в его тощий зад, где местами тоже расположились красные высыпания.

— Нормально.

Он застегнул брюки и пристально посмотрел на Варю.

— Не подняться ли нам на второй этаж? — Он поймал Варину руку и вцепился в нее, как хищная птица.

— Успокойся! — она никак не ожидала подобных действий от больного художника. — И вообще: квартира уже практически продана.

— А где же мы будем теперь встречаться? — недоуменно отпустил ее Валентин.

Варя поразилась его наглости! Человек рассчитывает на дальнейший роман в то время, когда находится в таком состоянии! Он, наверное, считает, что это большое счастье — обнимать его тело, усыпанное подозрительными красными пятнами. Или мужчины убеждены, что это не играет никакой роли в сексуальном влечении? Что даже если они, как обезьяны, будут покрыты шерстью или любыми болячками, то все равно станут подарком для женщины, особенно если она не очень молода?

Неужели Валентин не чувствует, что он совсем не интересует Варю? И что случившееся между ними не может иметь продолжения? То была вспышка настроения, стечение обстоятельств. А то, что сейчас она здесь, — проявление милосердия, и не больше.

— Страшный зуд, — пожаловался Валентин. — Ты не почешешь мне спину?

Варя с ужасом представила себе эту картину.

— Думаю, — нашлась она, — что тебе нужно съездить еще раз к врачу. Пусть выпишет специальные мази. Заодно договоришься с медсестрой, заплатишь — она будет приезжать, чтобы делать уколы.

— У меня денег нет!

Интересно! Может быть, Варе начать ему помогать и материально?

— Извини, — собралась она с духом, — но у меня тоже нет времени приходить к тебе. У самой забот хватает.

— Вот ты какая! — капризно заворчал Валентин. — Теперь я понимаю, почему от тебя муж гуляет. Тебе же наплевать на близких людей.

Варя почувствовала себя так, будто на нее вылили ушат холодной воды.

— На тебя — на-пле-вать, — по слогам сказала она. — С чего это ты записался ко мне в близкие люди? С какой такой радости?

Она пошла к выходу и услышала, как вслед ей Валентин крикнул:

— Подруге своей передай, чтобы расплатилась со мной за картину! А то из-за нее лекарства купить не на что!

У Вари все внутри кипело! Как, должно быть, приятно было этому горе-художнику ковырнуть ее в самое больное место! Конечно, у нее ведь нет мужа, он наслаждается отдыхом с посторонней бабой, а Варю оскорбляют все кому не лень! Видимо, хуже ее действительно никого нет, если даже первый встречный не стесняется ей на это указать. Мужа не устраивает ее внешность, вшивого этого «любовничка» — похоже, вся она…

Какая-то она, видимо, никчемная, никудышная… Носится целыми днями с этими квартирами, а даже приличных денег не может заработать. Еще и Свету потащила в этот гнусный бизнес, от которого одна головная боль. Зачем она вообще затеяла эту историю с созданием собственного дела? Все равно ничего из этой затеи не получится! А Света загорелась, без конца звонит, нашла несколько вариантов помещений, которые надо ехать смотреть. Что за тандем у них получится? Две несчастные женщины, которых бросили мужья и которые не сумели разобраться в собственных семьях. Как известно, деньги идут к деньгам, удача — к удаче, а невезение — к невезению. Наверное, они со Светой — из породы людей, которые притягивают неприятности. Какой уж тут бизнес!

На автобусной остановке Варя села в маршрутку. Устроившись на сиденье, она подняла глаза и увидела плакатик, висевший напротив. Он гласил: «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, деньги — водителю». Варя достала из кошелька пятнадцать рублей и расплатилась.

По дороге она думала о том, что при встрече обязательно скажет Свете: решение о собственном бизнесе было непродуманным, она жалеет, что втянула ее в это дело, обнадежила. А теперь поняла, что ничего не хочет менять — ни в жизни, ни в работе, что у нее уже ни на что нет сил, и главное — нет уверенности в себе.

Света ждала ее на Ленинградском проспекте, у метро, как договорились. Она была оживлена, взбудоражена, и они сразу отправились смотреть помещения, которые располагались здесь, рядом, минутах в десяти ходьбы. В принципе, все они годились для офиса, но цены сильно отличались. Света проявляла практичность и торговалась с хозяевами. Принятие окончательного решения отложили на неделю.

Уставшие от напряжения, они зашли в ближайший бар выпить по чашке кофе. Здесь Варя и сообщила Свете о своей капитуляции.

— Прости, — сказала она. — Но, наверное, я — даос.

— Кто? — У Светы округлились глаза.

— Последовательница такого учения — даосизма. Думаю, что оно специально было создано для ленивых. В Китае, очень давно. Суть его в том, что надо плыть по течению и наблюдать за всем со стороны. Как-нибудь все само собой и уляжется.

— И давно ты стала такой последовательницей?

— Наверное, с раннего детства, — подумав, ответила Варя.

— Интересно, — Света постучала костяшками пальцев по поверхности стола. — Но я уже не могу остановиться… Не могу отказаться от идеи о собственном агентстве… Не смейся, ладно? Но у меня есть навязчивая идея: если я чего-то добьюсь в этой жизни, стану личностью, то у Вовы тоже все будет хорошо. Я как будто своей активностью его буду подпитывать, передавать энергию.

— А как, кстати, его дела?

— Сашка оформляет ему визу во Францию. Ехать Вова согласился. Более того — он рад такому повороту событий! Мечтает, что начнет новую жизнь. А я теперь сомневаюсь: может, не стоит его так далеко отправлять? Может, и здесь у него все нормально сложится? Если не вернется к этой заразе?

— А если вернется? — Варя плохо разбиралась в проблемах наркоманов, но Светины слова о «подпитывании» собственного ребенка ее потрясли. Действительно, ведь между детьми и родителями существует крепкая телепатическая связь! И Варя ни при каких обстоятельствах не должна демонстрировать перед дочерью свою несостоятельность — женскую, деловую… Не должна впадать в тоску и повергать в нее же юную и ранимую Жанну, в которой, как в зеркале, отражаются все Варины настроения…

— Придется зажать свою жалость к сыну в кулак и верить, что легион ему поможет. — Света допила кофе и отставила чашку. — Знаешь, что я предлагаю? Если ты не хочешь заниматься агентством, то побудь пока моим консультантом. Мне же нужно с кем-то советоваться, особенно на первых порах. А там видно будет. Захочешь — будем вместе работать. Не захочешь — твое дело. А я отступать не буду. У меня это пока единственная ниточка, которая, возможно, вытянет меня куда-нибудь. Я уже потратила напрасно столько времени, а в конечном счете — огромную часть своей жизни. И больше не хочу терять зря ни одной секунды.

Светина уверенность действовала на Варю как антидепрессант. Чего она, в самом деле, мандражирует перед делом, которым давно занимается и которое знает как свои пять пальцев? Ну не получится — вернется на старое место. Там опытные риэлторы всегда нужны. Света абсолютно права. Единственный ресурс, который есть у человека, — это время. И от его использования зависит и развитие личности, и отношения с близкими людьми, и успешная карьера. Разве не это Варя пытается внушить своей дочери, которая абсолютно бездарно пользуется главным природным богатством?

Она вспомнила, что всю сессию Жанна сдала с горем пополам, на одни тройки, без малейшего просветления.

— А зачем мне стараться? — пожимала она плечами в ответ на упреки матери. — Если мои пятерки ничего не значат? Мне вообще там надоело. Можно я сменю вуз?

— На что? — ужаснулась Варя.

— На любой другой. Пока не знаю. Ну на тот, например, где надо меньше платить. Ты же сама говоришь, что я тебе дорого обхожусь.

— Ладно, — Варя прекрасно понимала, что разочарование университетом у Жанны началось тогда, когда она сама создала себе проблемы из-за долгов и прогулов. — Ищи варианты. Но у меня одно условие: перевод должен состояться без потери курса.

Сейчас, слушая Свету, Варя почувствовала себя такой же троечницей, как и ее дочь.

— Я еще раз подумаю, — сказала она. — Сегодня у меня дурное настроение…

— Бывает, — ответила Света и бодро встала.

Варю восхищала эта хрупкая женщина! Она хочет передать часть своего успеха сыну, а потому закачивает в себя энергию, как целая электростанция. Этому можно только позавидовать! И почему у Вари так не получается?!

Все следующие дни она думала о том, что можно считать успехом в жизни? Конечно, неплохо бы оставить след в истории, но это же не каждому дано… А ей, Варе, хочется дожить эту жизнь без больших катаклизмов…

Она так и не пришла ни к чему определенному, когда поздним вечером позвонила Люба.

— Забрала картину у Валентина, — доложила она. — Генке не понравилась. Сказал, чтобы этот портрет я задвинула куда подальше. Где, спрашивается, благодарность? И зачем я только деньги выбросила? Кстати, ты в курсе, что у Валентина розовый лишай?

— Он же говорил, что псориаз. — Вечно Люба все путает.

— Псориаз отменили! — было непонятно, почему Люба так радуется. — Валентин ездил к какому-то профессору, и тот сказал: поставьте свечку в церкви, что диагноз не подтвердился. Лишай через месяц пройдет, а вот псориаз — на всю оставшуюся жизнь! Только ему мыться теперь нельзя. Хотя раньше он по совету тех же врачей принимал ванны с морской солью. Слушай, — встрепенулась Люба, — а ты не в курсе: он заразный? Я так испугалась, когда Валентин мне показал свои болячки! Вдруг на картине микробы остались? В гараж, что ли, ее утащить?

— Не знаю. А Валентин ничего не говорил?

— Утверждает, что это на нервной почве. А ты отказалась ему помочь.

— Я ему укол сделала!

— А руки потом хорошо помыла?!

Варя вспомнить этого не могла. Возможно, она о гигиене и не подумала, поскольку уходила из мастерской в гневном состоянии и ни о чем разумном думать не могла.

— И зачем мы с ним вообще связались?! — вырвалось у нее.

— Вот именно! — назидательно сказала Люба. — Человек ничего собой не представляет! Я сразу поняла. Еще когда он нам свою мазню демонстрировал.

— Хотел мне стихи собственного сочинения почитать, — вспомнила Варя.

— Кошмар! — почему-то Любе это очень не понравилось. — Надеюсь, ты не согласилась? — она не давала возможности ответить. — А потом? Что он делал потом?

— Потом… Потом мы пошли смотреть Женькину квартиру…

— А зачем? Зачем? — Люба явно нервничала.

— Ну ему хотелось — для художественного развития…

— Варька! — Люба вела себя не совсем адекватно. — Ты от меня ничего не скрываешь?!

— Скрываю, — легко созналась Варя, а про себя подумала, что подлый Валентин наверняка намекнул Любе на свою сексуальную победу. — Даже не знаю, как сказать… Я просто не в себе была: когда мы зашли и я опять эту кровать увидела… Короче, мы с ним переспали…

— Так я и знала! — выдохнула Люба. Как только ты мне про стихи сказала… Он меня тоже этими стихами задурил… Как начал про любовь завывать, ну я и повелась, уши развесила… Это когда я ему Генкину фотографию принесла для портрета… Ну мы еще вина выпили, и настроение было такое — расслабленное…

— Ты хочешь сказать, что тоже?!! — Подобный поворот событий не укладывался у Вари в голове.

Она знала Любу сто лет и не могла даже представить, чтобы та столь легко поддалась на какие-то там любовные стихи совершенно обычного, ничем не примечательного мужчины, пусть он хоть стократно художник и поэт!

— Тоже, — Люба сказала это так, словно облегчила душу. — Понимаешь, со мной что-то происходило последнее время… Какая-то опустошенность… Ничего не радовало… На Генку посмотрю и думаю: неужели остаток жизни так и проведем… Никаких открытий, все наперед знаешь, от всего тошно, еще с Инкой эта история… Я и в мыслях не держала, клянусь тебе! Но когда он под стихи начал ко мне подбираться, я подумала: а почему нет? Хоть будет что вспомнить! А то Генку даже сравнить не с кем!

— Сравнила? — глупо спросила растерянная Варя.

— В Генкину пользу! — твердо отчеканила Люба. — Я на него другими глазами посмотрела! Теперь, знаешь, мне сны кошмарные снятся. Будто Генка узнал и ушел от меня! Ночью просыпаюсь в холодном поту! А Валентин, слизняк этот, ничего толком и сделать не может! Он — импотент, точно тебе говорю! Видимо, с нашей помощью пытался возродиться… А мы, старые дуры, попались на его удочку! Я этот портрет и — забирать не хотела! Так он мне телефон оборвал! Пришлось пойти. Представь, он снова предлагал… Козел!

— И мне, — сказала Варя, — после укола…

— Тьфу! — сплюнула Люба.

Она еще долго ругала лишайного Валентина. А Варя думала о том, что надо же было им обеим столько лет сохранять верность своим мужьям, чтобы потом поскользнуться на одном и том же мужике, к тому же, по Любиному утверждению, импотенте. Хотя Варя почему-то этой важной подробности не заметила. Можно представить, в каком состоянии она все проделывала!

Положив трубку, она отправилась в ванную, стащила с себя всю одежду, сунула ее в стиральную машину и залезла под душ. Потом еще часа два наводила порядок в своей квартире, бегая по ней с мокрой тряпкой. Таким способом она хотела стереть все воспоминания о Валентине, синем покрывале и мнимом псориазе вкупе с розовым лишаем.