МАРУСЯ
Интересно, как пленники считают дни? В моей комнате нет часов. В углу стоит стеллаж с открытыми полками, вдоль стены — узкий диван. Два небольших окна зашторены пыльными, ажурными занавесками грязно-синего цвета. С комнатой совмещен санузел. Вот такое мое жилище — безликое и неуютное…
Мне ничего не остается, как надрывать край отошедших от стены обоев, чтобы считать дни… Стоит рассвету разлить свою оранжево-розовую пыль над городом, а птичкам звонко запеть, встречая утро, я судорожно тянусь и рву краешек, обозначая новый день. Вот такой незамысловатый календарь…
По моим подсчетам мы здесь семь дней. По утрам приходит глухонемая Анна с подносом. Она не смотрит в глаза, кивает и кладет тарелки на выступ стеллажа. Его трудно назвать столом, но я не капризничаю — вручаю ей Варю и ем стоя. Мне нужно кормить малышку — это единственное, что мне позволено. Торопливо пихаю в себя бутерброд с сыром, глотаю чай и возвращаюсь к дочери.
Анна приносит сменную одежду и забирает грязную. Роман выдает ей вещи из моего чемодана, выбирая их на свое усмотрение.
Порой мне кажется, что он за мной следит. Где-то в стене или ровном, белоснежном потолке есть крохотная камера, через которую он за нами наблюдает.
Иногда он приходит сам, например, сегодня… Слышу, как шаги Анны сменяет его тяжелая поступь. Торопливо поднимаю малышку, лежащую на диване, и прижимаю к груди — не хочу, чтобы он ее касался… Не хочу его видеть, вдыхать запах его одеколона, смотреть в его глаза… Отчаяние захватывает меня в свои путы, но я стряхиваю его, как прилипшую паутину. Я выберусь. Обязательно выберусь.
— Выглядишь не очень, — дарит он мне кривоватую улыбку. — Что с кожей?
— У меня нет геля для умывания. Крема тоже нет. Ты выделил мне лишь кусок детского мыла — им и моюсь. Что-то еще?
Я выгляжу, как бомжиха, Роман прав. Всклокоченные волосы, кожа с признаками раздражения и зуда, темные круги под глазами и взгляд, пропитанный невыразимой тоской. Я пленница собственного мужа… Того, кто обещал защиту и говорил о любви. Кто надевал на мой палец кольцо и жарко целовал… А теперь передо мной чужой человек… Жестокий, безжалостный.
— Одно твое слово, и здесь будет все, — хрипловато шепчет он, подойдя ближе. — Чем твой мажор меня лучше, а? Я ведь… Я старался быть для тебя всем, Маша.
— Хватит. Ты всегда старался делать то, что было важно тебе. Чего ты хочешь?
— Пришел проведать. Варе хватает подгузников?
— Я настаиваю на прогулке, — шепчу отчаянно. — Если мы будем сидеть в заточении долгое время, малышка заболеет и…
— С малышкой все будет в порядке, Маруся, — победоносно отвечает мне Рома. — А вот ты… Скоро сюда приедет психиатр. Для тебя.
— Что? Что ты задумал? — шепчу испуганно, пятясь к окну.
— Ты проведешь остаток жизни в закрытой психиатрической лечебнице. Ты невменяемая, Маруся. Психопатка, не справляющаяся с воспитанием дочери.
— Нет! Ты не посмеешь, — рычу, вобрав в голос всю ненависть, на какую способна. — Тебя найдут, Роман. Я уверена, что Алекс меня ищет. Он…
— А-ха-ха! Алекс? Этот хлыщ женится на своей кукле — той, кто любезно слил твой адресок. Она с первого дня твоего появления на пороге мечтала от тебя избавиться. Он давно забыл о твоем существовании, ясно? — наступает он на меня.
— Хорошо, оставим Алекса. Мама. У меня же есть мама. Она не будет сидеть сложа руки.
— Пусть ищут, Маруся. Никогда не найдут, — вздыхает Роман, демонстрируя скуку. — Анна погуляет с малышкой, так и быть. А тебе прогулка не положена. Кстати, на территории лечебницы есть прекрасный сквер. Тебя будут катать по дорожкам, одетую в смирительную рубашку и пускающую пузыри. Фу, — кривится Роман. — Одень ребенка и покорми. Я пришлю Анну.
— Рома, постой… Я хотела бы чем-то заниматься. Рисовать, вязать… Пожалуйста, купи мне принадлежности.
— Хорошо. Сегодня я добрый. Но не вздумай что-либо писать Анне. Я наблюдаю за тобой.
Господи, все-таки следит… Смотрит, как я ем, кормлю его дочку, моюсь чертовым детским мылом.
Варюша ест и трет глазки. Переодеваю ее и качаю на руках, напевая песенку. Анна шелестит за дверью, а потом тихонько входит.
— Пожалуйста… помогите. Вы читаете по губам?
Она испуганно мотает головой и протягивает руки, чтбы забрать Варюшку. Как же этот ублюдок ее запугал, кошмар просто!
— Напишите Александру Озерову, директору частного охранного агентства «Русь», ему тридцать три года, он живет в Москве. А мы где сейчас? Скажите, прошу вас?
Она выхватывает Варю из моих рук и убегает на улицу. Наблюдаю за ее стройной фигурой в серой кофте. Анна носит Варю по двору ужасного дома, в котором меня заточили…
Что же делать? Я уверена, что Роман исполнит свою угрозу и приведет сюда психиатра. Признаться честно, я пыталась вскрыть окна, но у меня ничего не вышло — москитная сетка прикреплена намертво. Роман приказал Анне не оставлять мне столовых приборов. Я ем при ней, а потом возвращаю тарелки. Можно попросить у Романа маникюрные ножницы, но я почти уверена, что обрезать ногти я буду в присутствии своей молчаливой надсмотрщицы.
Расхаживаю по комнате, а потом подхожу к окну, в очередной раз оценивая высоту забора. Не такой и высокий… А в углу лестница стоит, ведра какие-то, лопаты…
Анна возвращается через тридцать минут. Кладет Варюху на диван и как бы невзначай роняет смятую бумажку. Смотрит на меня, молчаливо умоляя ее не выдавать… Я наступаю на улику и делаю вид, что поправляю дочке одеялко. А потом незаметно вытаскиваю клочок из-под подошвы и устремляюсь в ванную.
«Ремонт кондиционеров в Нижнем Новгороде», — читаю я объявление. Наверное, его бросили в почтовый ящик. Значит, я здесь. Далеко от Москвы… Вряд ли Саша станет меня искать.