Моё предположение о том, что это была переписка, оказывается не совсем верным. Я держу в руках часть переписки, и, от того, что часть писем то ли утеряна, то ли спрятана где-то ещё, смысл написанного не совсем ясен.
Но отчего-то мне становится ещё более не по себе, когда я раз за разом пробегаю глазами убористые строчки.
“Ты был прав. Он действительно здесь, — писал граф Онсон, — все наши расчёты оказались верными”
“Рад узнать об этом, — отвечал ему лорд Ульфрид, — помни, что ни один посторонний не должен знать о нём. Ты должен сделать так, чтобы это место ничем не выделялось и не привлекало внимания. Иначе все наши усилия будут напрасны”
Рука, держащая эти два письма, вздрагивает. Кто этот таинственный «он»? Почему эти двое так упорно не желают называть его по имени? Или же…
Внезапная догадка заставляет меня насторожиться.
Или же, это что-то неодушевлённое? Но если так, то что это может быть?
Внутренний голос настойчиво советует мне убрать эти письма обратно, а ещё лучше — сжечь, навсегда забыв об их существовании. Но я не могу пошевелиться, и настойчиво перечитываю письма вновь и вновь, будто загипнотизированная.
“Это нетрудно сделать, учитывая, что кругом одни болота. Но из-за того, что он еще не пробудился, поиски могут занять слишком много времени. И тогда кто-нибудь точно что-то заметит. Нам нужно что-нибудь придумать на этот счет, — настаивал Онсон, — Я не могу так просто прочесывать каждый клочок этой вонючей земли”
“Я пришлю тебе на помощь своих людей, — отозвался лорд Ульфрид, — Можешь объявить, что они ищут одного из моих беглых рабов. На некоторое время это должно закрыть лишние вопросы. Кстати…”
На этом месте моя рука вздрагивает и ещё сильнее стискивает старую бумагу.
“…у меня появились надёжные сведения, что в поисках нам может помочь ведьма. Сделай все, что в твоих силах, чтобы склонить ее на нашу сторону.”
На этом последнее письмо лорда Ульфрида обрывается. Граф Онсон то ли не ответил ему, то ли его ответ канул в небытие.
Я аккуратно складываю потрёпанные письма, вновь перевязываю бечёвкой и убираю под подушку. Но мне тут же становится не по себе от мысли о том, что такие странные пугающие записки будут лежать под моей головой.
В результате чего, я перепрятываю их в шкаф, под стопку уже разложенной одежды. Не боги весть, что, но я переложу в более надёжное место при первом удобном случае.
Все мысли упорно крутятся вокруг этих писем. Что Онсон и Ульфрид имели в виду? Кого или чего они ищут, тщательно скрывая свои действия ото всех. Еще и придумывая такие схемы, как поиски якобы сбежавшего раба.
А упоминание ведьмы тревожит меня больше всего. Быстро перебираю в уме всё, что знаю про ведьм, но мои познания весьма скромны. Ко мне приходит мысль, что, быть может, это какой-то клад или сокровище, которое ведьма должна помочь отыскать? Только вот, занимаются ли они подобным? Я всегда считала, что специализация ведьм — это всякие проклятия, смертоносные зелья и прочая жуть.
Но, если вдруг это действительно окажется сокровище и если Ульфрид с Олсоном его так и не нашли, это было бы очень кстати. Глядишь, появились бы дополнительные деньги на восстановление имения.
Мысль о сокровищах успокаивает меня настолько, что я чувствую как на меня наваливается сонливость. Видимо, все накопленные переживания и впечатления этого дня прорвались, наконец, наружу.
Пожалуй, я даже не буду дожидаться Огюста и сразу лягу спать…
***
— Мадам Легро… — пробивается сквозь сон чей-то далекий, но настойчивый голос.
С трудом разлепляю глаза.
— Да?
— Простите, что тревожу ваш сон… — доносится из-за двери почтительный голос Огюста, — …но мсье Фаваро просил передать, что вам пора ехать на невольничий рынок.
— Фаваро, да? — раздраженное повторяю фамилию этого назойливого надзирателя, приставленного моим супругом. При воспоминании о котором, меня тут же захлестывает волна отвращения.
Никогда бы не подумала, что всего за один день мое отношение к Адриану может настолько кардинально поменяться.
Ну, ничего. Очень скоро я вырвусь из его власти.
— Мадам? — нерешительно переспрашивает за дверью Огюст.
— Да, — отзываюсь я, оокончательно смахивая с себя остатки сна, — Я скоро спущусь, пусть подождет.
Быстро привожу себя в порядок и спускаюсь вниз, в общий зал, где Огюст уже подготовил завтрак. Наскоро перекусив, выхожу в сад, где уже стоят подготовленные для отправки кареты.
В одной из них — той самой, на которой мы приехали сюда из дворца Адриана — поедем мы. Карету, кстати, успели привести в порядок, сняв эти издевательские цветочные гирлянды и украшения. Еще пара карет попроще подготовлены явно для тех людей, которые приедут с нами. И здесь я не могу не похвалить рыжего управляющего. Он, как минимум, предусмотрителен. Еще бы он не был шпионом моего мужа, может и вышел бы из него какой-никакой помощник.
Сам Фаваро стоит, привалившись к главной карете со скучающим выражением на лице. Заметив меня, он тяжело вздыхает и, отлипнув от кареты, распахивает передо мной дверь.
— Мадам, мы уж думали вы предпочтете спокойный сон нашему неспокойному путешествию, — с легкой ухмылкой отзывается он.
— Не дождетесь, — холодно отвечаю я, мазнув по нему возмущенным взглядом, — Такая мелочь меня не остановит.
— Что ж, рад это слышать, — забирается в карету следом за мной Фаваро и захлопывает дверь, — Кучер, трогай!
Карета мягко трогается с места. Антуан пытается навязать мне свое общение, как всегда состоящее сплошь из шуток и подколок, но я снова переключаюсь на письма, найденные под половицей.
Интересно, любая ведьма может помочь найти то, что искали эти двое, или какая-то конкретная? Если второе, то где ее искать — я не помню, чтобы в Топях водилась какая-то ведьма. Может, после войны она бежала с этих земель куда-то еще?
В итоге, за подобными размышлениями, прерывающимися легким сном, я даже и не заметила, как мы доехали до Аратоги. Лишь когда со стороны кучера доносится усталое “Мы на месте”, я вздрагиваю и выглядываю в окно.
Даже учитывая, что мы сейчас стоим у самых ворот и взгляду открывается лишь небольшой кусочек города, он поражает воображение. Правда, говоря “поражает”, я имею в виду неприятно. Потому что перед нами разворачивается прямо-таки скажем неприятная картина.
Мимо вереницей проходят закованные в цепи изнеможденные люди в лохмотьях. За ними следуют надсмотрщики с кнутами и саблями. Тут и там расставлены небольшие палатки и огромные шатры, возле которых также стоят невольники. Возле некоторых палаток расставлены длинные прилавки с тканями, украшениями и приправами, но таких меньшинство.
Зато в глаза сразу же кидается количество вооруженных людей на улицах. Их взгляды полны жестокости, они кровожадно рассматривают попадающихся по пути рабов и недобро при этом ухмыляются.
От этих сцен по спине струится ледяной пот.
— Мадам, держитесь возле меня, — выводит меня из панических раздумий голос Фаваро.
Медленно перевожу на него взгляд и обращаю внимание, что на этот раз в них нет ни следа насмешки. Наоборот, только участие и отзывчивость.
— Если вам неприятно здесь находиться, вы можете подождать меня здесь. Я все сделаю сам.
— Нет! — твердо отзываюсь я, проглотив застрявший в горле ком, — Я пойду с вами.
— Хорошо, — заглянув мне в глаза, кивает он, — Тогда не будем терять времени.
Он открывает дверь кареты, и на меня наваливаются звуки этого неприятного города. Громкие зазывания торговцев, болезненные вскрики невольников, гомон обычных посетителей.
Вдобавок, голова идет кругом из-за множества разнообразных ароматов, смешавшихся здесь воедино — запахи пота и страха будто стыдливо замаскированы терпкими ароматами пряностей, сажи и дубленой кожи.
— Мадам, все в порядке? — снова учтиво интересуется Фаваро.
Я стискиваю кулаки и киваю. В конце концов, если я отступлю из-за такой глупости, то я никогда не сбегу из-под власти моего мужа. Мир и правда жесток, с этим бессмысленно спросить.В тоже время, бессмысленно и принимать эту жестокость.
В данный момент я могу помочь людям, которые угодили сюда, вырваться из порочного круга несправедливости и страданий. Так что именно этим я и займусь. У меня нет возможности помочь всем, но хотя бы часть из них сможет начаьт новую жизнь.
— Понимаю ваши чувства, — внезапно отзывается Антуан с неподдельной грустью в голосе, — Но думаю, что в сложившихся обстоятельствах это и правда единственный выход. Обещаю, мы здесь надолго не задержимся. Для начала, подберем кого-нибудь для охраны, а уже потом, на оставшиеся деньги, можно будет присмотреться к рабочим и крестьянам.
Фаваро уверенно идет вперед, безошибочно ориентируясь в хитросплетениях улиц и переулков так, будто уже не один раз бывал в этом неприятном месте.
— Здесь есть несколько действительно хороших дельцов, — бросает он через плечо, — Их услуги немного дороже, по сравнению с другими, но зато в них можно быть уверенными наверняка.
— Мсье Фаваро… — упавшим голосом обращаюсь к нему, — …откуда вы так хорошо знаете Аратогу?
Совершенно неожиданно, от моего вопроса Антуан болезненно морщится и резко дергает головой.
— Я не хочу говорить об этом, — грубо бросает он, что слишком сильно идет вразрез с его обычной наигранно-веселой манерой общения.
— И все-таки, я хотела бы услышать ответ, мсье Фаваро, — останавливаюсь я и скрещиваю руки на груди, — Пока я знаю о вас только то, что вас подослал шпионить мой муж. Этого уже достаточно, чтобы я вам не доверяла. Но, хочу я этого или нет, нам еще предстоит некоторое время работать сообща. И я была бы очень признательна, если бы вы ответили на мой вопрос, чтобы понять могу ли я в на вас рассчитывать в вопросах восстановления имения.
Фаваро замирает на месте и медленно оборачивается ко мне. У него на лице проступает целый спектр противоречивых чувств — раздражение, боль, досада, грусть.Он прикрывает глаза на пару секунд и набирает в грудь воздуха. Затем, разом выдыхает и, вонзив в меня напряженный взгляд, говорит:
— Хорошо, я отвечу на ваш вопрос. Но пообещайте одну вещь. Вы никому об этом не расскажете. Никому! Обещаете?