Обмененные души

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 9

Оказывается, он помнил, каково это — когда твою душу уносит от тела далеко-далеко. Примерно пять столетий с прошлого раза прошло, но такой опыт не забывается. До удара — вселения в новое тело — он даже успел увидеть и оценить внешность лежащего пациента больницы — "Хиляк какой-то".

Сначала Жаргал повращал глазами под веками, не открывая их. Привычка у него такая — проверять, выспался он уже, или нет. Если глазные яблоки вращаются без ощущения "скрипа", можно их открывать. Глаза болели, как и всё тело. Значит, надо ещё поспать. Только со спины перевернуться, а то, кажется, он её отлежал. Жаргал не без труда повернулся набок, сложил ладони под щёку, как примерный ребёнок в детском саду, и заснул. Даже сон успел увидеть — про то, как наивная ученица решила его обмануть и заказала на дворцовой кухне к обеду целую креманку вишенок для торта. И вот, будто бы он забирает эту креманку себе, не слушая Ольгиных протестов, снимает крышку, а там…

— Ой, что же это делается… Коматозник сам перевернулся. Доктор! Доктор! Скорей все сюда!

Топот и размеренные шаги, разговоры, заполошные объяснения громкоголосой женщины… Пришлось немного приоткрыть один глаз, и в зрачок тотчас пребольно ударил яркий утренний свет.

— Шторы закройте! — скомандовал он, — Глаза от света отвыкли.

Потом он всё-таки соизволил оглядеть всех собравшихся возле его кровати и с трудом сесть.

— Ну и чего ты орёшь, глупая женщина? Поспать мне не дала, сон на самом интересном месте прервался. Гнать тебя такую из больницы надо.

— Ему что-нибудь кололи вечером? — спросил мужчина, стоявший рядом с кроватью.

— Нет, только глюкозу прокапали, как обычно, и всё, — ответила одна из женщин.

— Вы меня слышите? Хорошо понимаете? — склонился доктор к Жаргалу.

— Понимаю.

— Что вы помните о себе?

О, Жаргал много мог рассказать о себе. За пять столетий воспоминаний накопилось — столько же длился бы их пересказ. Но доктор, конечно, спрашивал его не о войне в степи и не о его жизни в магическом мире.

— Всё помню. И знаю, что я полтора года уже тут лежу, — ответил он.

Кто-то из собравшихся уже начал снимать видео на смартфон.

— А имя своё помните? — вновь спросил доктор.

— Жаргал.

— Нет, ошибаетесь. Вас зовут Ерден.

— Нет, это вы ошибаетесь. Теперь зовите меня Жаргал. Кто-нибудь, помогите-ка мне освободиться от всех этих трубок. Ты, горластая. На вот, забери это… Да что ж вы тут бестолочи такие, понатыкали в человека разных иголок и всякой дряни!

— На каком языке он говорит? — тихо спросила одна из женщин.

— Ты всё равно его не знаешь, — взглянул на неё Жаргал, — а мне пришлось выучить, пока моя душа жила в другом мире.

— Перерождение, — ахнула эта женщина, — вот почему он на древней речи говорит.

— Точно, — ответил Жаргал, — Жил я уже тут, веков пять назад. Под дланью Даян-хана воевал. Теперь я хочу поспать спокойно. А то неважно чувствую себя. Идите все к себе, после поговорим.

С этими словами Жаргал вновь с облегчением растянулся на кровати и закрыл глаза, не обращая никакого внимания на изумлённых окружающих. А зачем его на них обращать? Ещё много воображать о себе станут и вовсе никогда не отвяжутся.

— Надо сообщить начальству и родственникам, — нашёлся доктор.

— Так у него ж нет никого. Все родные тогда под завалом погибли, — возразила медсестра.

— Начальство-то не погибло! — сказал доктор с раздражением, за которым слышалось "к сожалению".

Вполне живому начальству, конечно, сообщили. А также всем, кому только могли. Видео выложили в сеть, и оно немедленно приковало к себе внимание сотен пользователей, причём счётчик просмотров продолжал расти на глазах. Главному врачу больницы позвонили из министерства — приказали держать на контроле и докладывать об изменениях. Телевидение приезжало, снимали здание больницы и взяли у лечащего врача короткое интервью. Даже из национального музея заинтересовались таким интересным случаем — человек говорит на древнем языке и утверждает, что жил на этой земле пять столетий назад.

Монголия считается мононациональной страной — людей других народностей в ней представлено относительно мало. Буддизм пронизывает весь уклад монгольского общества. Буддизм, который включает доктрины кармы и перерождения душ. Поэтому заявление Жаргала о прошлой жизни здесь не было воспринято как бред сумасшедшего. Скорее, была опасность появления мистического ажиотажа вокруг этого пациента центральной столичной больницы.

На следующий день секретарь передала главврачу распечатанное на принтере письмо из России с изображением карнавального фрагмента и приписки какими-то незнакомыми буквами.

— Написание этих букв не соответствует ни одному языку, я проверяла, — отчиталась секретарша, — Некая Филис Кадней просит показать это письмо нашему проснувшемуся коматознику.

— Ну покажите. Потом доложите, как он отреагировал.

Хорошо выспавшийся Жаргал неспешно поедал принесённые ему на ужин несколько ложечек каши — этот организм отвык питаться полноценно. Он уже проверил — магии в нём не было. Ну да ничего, воины любому военачальнику всегда нужны, вот только надо сначала поправиться да мышцы развить как следует, навыки конного боя с копьём освежить…

Когда к нему в палату вошла секретарь и известила, что ему пришло письмо, Жаргал удивился. Он с удовольствием рассмотрел принесённое ему изображение смуглой красивой девушки в ярком откровенном наряде. Вот такими должны быть все женщины! Во время праздника, конечно, а не тогда, когда еду готовят, в доме прибираются или детей рожают.

— Вы можете прочитать, что тут написано? — любопытно спросила совсем иная женщина.

— Пишет, что это она, Филис Кадней, — ответил Жаргал, а потом пробормотал, — Быстро же ты нашлась, красотка с севера.

— Это не север, — возразила ему секретарь, — здесь изображён карнавал в южной стране. И цвет кожи этой женщины говорит о том, что она — с юга, мулатка. Впрочем, письмо отправлено из России.

Слово "Россия" Жаргалу ни о чём не говорило.

— Значит, чужое изображение подсунула, — огорчился бывший воин и маг, — Как была глупой девчонкой, так и осталась. Принеси мне перо с бумагой и чернила, женщина, я отвечу этой обманщице.

— Вот, тот пациент, который называет себя Жаргал, написал ответ женщине из России, — секретарь поклонилась от плеча главному врачу, как этого требовал этикет, и подала собственноручно выполненное Жаргалом письмо, которое тот после написания свернул в трубочку, — Он сказал, что в её записке содержалось имя "Филис Кадней". Я ему этого имени не называла, он действительно его прочитал. Значит, эти двое откуда-то знают язык, который неизвестен больше нигде в мире.

— Ну что же, отправьте ей письмо, и сделайте копию — побарабанил начальник пальцами по столу, — а я сообщу наверх. Пусть там разбираются, если хотят, что за язык и откуда они его знают. А в нашей компетенции только обследовать пациента и быстро выписать его домой, если он здоров. Передайте лечащему врачу, путь поторопится с этим. Иначе, чувствую, хлопот с этим парнем не оберёмся.

Тем временем популярность Жаргала набирала обороты. Пока ещё, правда, не как личности, а как загадочного казуса. И телевидение, и пресса, видя этот неослабевающий интерес, захотело взять у него интервью, но больница — не место для подобных мероприятий, о чём представителям СМИ было твёрдо сказано. Им пообещали выписать пациента через три дня, если он будет сочтён здоровым, тогда, мол, и спрашивайте его, о чём хотите.

Нашёлся у него и дальний родственник. То есть не у самого Жаргала, конечно, а у бывшего владельца этого тела. Молодой мужчина по имени Октай оставил в степном посёлке свою юрту и приехал в столицу. Разговор между ним и Жаргалом произошёл в холле приёмного покоя, куда спустился пациент, понемногу начавший ходить с помощью трости. Беседа их проходила неторопливо, с паузами перед каждой фразой.

— Мой троюродный брат Ерден был крепким парнем, — сказал Октай, — и ты окрепнешь скоро.

— Душа твоего брата давно покинула тело, — ответил Жаргал, — поэтому я занял его, когда решил вернуться в этот мир.

— Это я настоял, чтобы тело сохранили здесь. Была авария, подъезд дома обрушился, и вся семья Ердена погибла, только его тело ещё жило. Я надеялся, что он когда-нибудь проснётся.

— Наверное, он захотел остаться с родными.

Жаргалу понравился этот парень, с его серьёзностью, немногословием и, что немаловажно, добрым и благородным сердцем, о чём говорит его поступок. Поэтому, помолчав, он добавил:

— Если хочешь, я буду тебе троюродным братом вместо Ердена. И говорю — спасибо, что спас меня.

— Он был инженер. А ты?

— А я воин. И маг. Хочу прожить жизнь в степи и воевать, как в своей первой жизни.

— Сейчас нет войны. Люди степи живут в мире. Я сам живу в степи, у меня там юрта, сын, жена, лошади и овцы.

Нет войны? Для Жаргала это было ударом. Он скорбно сдвинул брови:

— Тогда я тоже поставлю в степи дом и заведу жену и коня.

— Всем пострадавшим в той аварии власти назначили компенсацию. В том числе за каждого из погибших родных. Может быть, тебе её выдадут, и, может быть, тебе хватит, чтобы купить юрту, коня, подарки для родителей невесты, чтобы они согласились тебе её отдать, и скот для приданого самой невесты.

— Я не знаю, кто сейчас властитель и куда идти, чтобы просить его об этом, — признался Жаргал.

Он уже немного приспособился к несколько по-другому звучащей речи нынешнего времени и стал говорить более понятно для окружающих. После этих его слов Октай молчал несколько минут. Жаргал понимал, о чём тот раздумывает, и не нарушал молчания. Но и не смотрел на своего посетителя заискивающе, как полагалось бы в подобной ситуации обычному человеку.

— Я помогу тебе. Будь мне троюродным братом вместо Ердена, — сказал, наконец, Октай.

— Хорошее у тебя имя, парень — Понимающий. Надёжное, — улыбнулся Жаргал.

Октай снял комнату в небольшой столичной гостинице и сразу взялся за дело. Выяснил, что Жаргала выпишут из больницы через пару дней; взяв паспорт Ердена, сходил в муниципалитет и выяснил всё насчёт компенсации, и даже пообщался с кем-то из журналистов, рассказав тому об их с Жаргалом ближайших планах. Так что к моменту выписки для пресс-конференции Жаргала уже всё было готово, об этом позаботились специальные порученцы правительственных чинов под давлением общественного резонанса.

Жаргал предстал перед общественностью во всём возможном в его обстоятельствах великолепии — одетым в хороший купленный Октаем костюм, посетивший парикмахера и уже без трости, поскольку мышцы и связки у него немного окрепли. Октай, тем не менее, шёл рядом с ним, чтобы поддержать, если Жаргал пошатнётся. Большой зал был заполнен до отказа — здесь были не только представители СМИ, но и многие другие заинтересованные организации.

Впрочем, первый заданный вопрос всех позабавил:

— Скажите, почему вы ругались на медсестру, когда проснулись, за то, что она не дала вам выспаться? Разве полутора лет вам было для этого мало?

— Это тело не спало всё то время, юноша с серьгой в ухе, — ответил Жаргал в микрофон, который перед ним поставили на стол, — Оно просто лежало. Сон нужен человеку не только для того, чтобы отдохнуть физически. Сон нужен мозгу и душе, чтобы упорядочить то, что они узнали и пережили за время бодрствования и унять волнения.

Этот мудрый ответ люди обсуждали между собой и согласно кивали. Второй вопрос был инспирирован, видимо, кем-то из мэрии города:

— Если вы утверждаете, что вы — не Ерден, а другой человек, то почему вы претендуете на получение компенсации за разрушенное жильё и погибших членов семьи Ердена?

— Я не утверждаю, что я совсем другой человек, госпожа со стёклами перед глазами. У меня тело Ердена и документ, в котором говорится, что я — Ерден. Телу с этим документом и полагается компенсация. А душе человека ничего и никогда не полагается из вещей этого мира. Тогда какая разница для вещей, чья душа с какого-то мгновения живёт в чьём-то теле? Разве, отдавая человеку полагающуюся ему вещь, люди когда-нибудь спрашивают о душе, чья она?

Снова кивания и одобрительный гул в зале. Далее посыпались вопросы, на которые Жаргал старался отвечать кратко — ему часто приходилось говорить, что подробный ответ на заданный вопрос занял бы слишком много времени, и что он сможет ответить на него как-нибудь в другой раз.

Жаргал ещё раньше понял, что здешние люди, не знакомые с магией и её реальным воплощением, полагают, что его жизнь когда-то закончилась смертью, а потом его душа переродилась, и уже, вероятно, не в первый раз. Просто он помнил эти воплощения, что само по себе не является чем-то уникальным и достигается медитативными практиками. Поэтому он старался обходить эту тему и не развенчивал убеждения людей. Иначе они бы его не приняли. А ему для спокойной жизни необходимо быть принятым этим сильно изменившимся миром — у него больше нет впереди ста лет жизни на то, чтобы постепенно стать в нём своим.

О факте своей жизни в другом мире он, тем не менее, поведал собравшимся. На его взгляд, сообщение об этом люди приняли за сон его души или туманное существование в том месте, где она обитала после смерти, то есть нечто, не имеющее для них практического смысла. Как это часто и бывает с религиозно-философскими убеждениями. Обычно людей больше интересует то, что происходит здесь и сейчас, и желательно чтобы это что-то можно было увидеть и потрогать.

Последний из заданных Жаргалу вопросов опять был "с подковыркой". Его спросили, может ли он как-нибудь доказать, что действительно был одним из приближённых воинов Даян-хана. Известно ли ему что-то такое, чего не знают остальные люди? Жаргал немного подумал и ответил:

— Я знаю, где Даян-хан прятал своё главное сокровище, господин с кривым носом. Но я не знаю, там ли оно до сих пор, и не знают ли о нём сейчас все остальные.

— Какое сокровище, что это? — почти хором выдохнул зал.

— Перчатка с правой руки самого Чингиз-хана. Ну и другие мелочи.

Всеобщее вскакивание с мест, громкие междометия и крики. Представители Монгольского национального музея высоко подпрыгивали и пытались залезть на головы впереди стоящих, чтобы прокричать свой вопрос Жаргалу.

Успокоить народ службе охраны так и не удалось, и пресс-конференция была неофициально окончена уходом главного действующего лица, поддерживаемого под локоть его троюродным братом.