22

Я влюблена в тебя.

Хантер замер. Не может быть, чтобы она это сказала. Это просто невозможно:

— Прошу прощения?

Кейт, вскинув подбородок, повторила:

— Я влюблена в тебя.

Значит, он правильно расслышал.

Он не ожидал услышать от нее эти слова. Он хотел заслужить ее преданность, доверие и ее привязанность. Возможно, только возможно, что какая-то маленькая нерациональная его часть надеялась также на ее любовь, но он был бы лицемером, если бы сказал, что ожидал этого.

Он хотел бы иметь возможность сделать какое-нибудь движение. Он хотел бы придумать что-то получше, чем слетевший с его губ ответ:

— Я этого не ожидал.

На самом деле было бесконечное количество более выразительных слов, которые надо было сказать в тот момент.

Кейт, безусловно, подумала о том же. Она изумленно смотрела на него:

— Это все, что ты хотел сказать? Я говорю тебе…

— Нет, нет. Я прошу прощения. — Вновь обретя возможность двигаться, он подошел к ней, чтобы, взяв ее за руку, поднять с кушетки. — Прости меня. Я… ошеломлен.

Он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь был так ошеломлен.

— О, хорошо. — Она слегка улыбнулась и покраснела. — Тогда все нормально.

Он не был уверен, что это было нормально.

— Это бесценный подарок, — сказал он ей. — Это также огромная ответственность. Я благодарен тебе за это. И напуган этим. Я буду это ценить. Пока это не закончится.

— Я очень рада, — прошептала она.

Она молчала и, определенно, чего-то ждала. Очевидно, она ожидала признания в любви.

«Проклятье! Что, черт побери, мне сейчас делать?»

Инстинкт подсказывал ему: солги. Снова и снова. Но наконец инстинкт объединился с разумом, и вместе они заявили, что рассказать ей правду — это лучший способ достичь успеха. При условии, конечно, что он расскажет эту правду так, чтобы не нарушились его планы.

Кейт, возможно, под влиянием момента поверит всему, Что он скажет ей. Конечно, это будет его устраивать — какое-то время. Он может сделать так, что они поженятся по специальному разрешению через неделю.

Но в будущем это обернется катастрофой. Кейт — умная женщина. В конце концов она поймет, что он лгал. И что тогда? Если она узнает, что их брак начался с притворства с его стороны, бросит ли она его? Будет презирать? Заведет любовника? Воспользуется богатством и влиянием своей семьи, чтобы добиться развода? При мысли об этих вариантах его желудок скрутился в узел.

Лучше, если она будет знать с самого начала, что он может предложить ей, а на что ей лучше не рассчитывать. А потом нужно будет просто убедить ее, что то, что он предложил, гораздо ценнее того, что он не мог предложить. Он сделает это. Он справлялся и с более трудными задачами, чем убеждение женщины из светского общества, что любовь не необходимое условие успешного брака.

— Тебе кое-что нужно понять, Кейт. Кое-что… — Он покачал головой. Он просто не мог это сказать. Так она его не поймет. Нужно начать с начала. — Где ты впервые встретилась с Лиззи?

Она в растерянности всплеснула руками:

— К чему это вообще?

— Сделай милость, Кейт, пожалуйста!

— Хорошо, — сказала она, явно в замешательстве, медленно качая головой. — Мы познакомились с ней в Бэнтоне, в детстве.

— И?

— И что? Мы были детьми. Она была сиротой. Моя мама предложила ей кров.

— Подробности, Кейт. Расскажи мне подробно о том дне, когда ты встретила ее.

Она раздраженно выдохнула:

— Хорошо. Это было давно, но… — Она слегка нахмурилась, вспоминая. — Мне помнится, это была зима. Моя мама пошла в магазин за… Понятия не имею, она часто ходила в магазин за чем-нибудь. Я помню, что мне было скучно, и когда я увидела маленькую девочку моего возраста, которая сидела на скамейке на площади, я тихонько убежала и села рядом с ней. Она сказала мне, что ждет кого-то… кого-то со странным именем. Но я не могу вспомнить…

— Пак.

— Да, это… — Ее глаза округлились. — Откуда тебе это известно?

— Потому что… — Он нервно сглотнул. — Это я велел ей так называть меня.

— Я… ты… ты… — Ее губы продолжали шевелиться беззвучно, потом она смогла произнести. — Вы знали друг друга? В детстве?

— Нам обоим не посчастливилось — какое-то время мы с ней провели в работном доме Святого Михаила в Лондоне.

— Работный дом… но я думала… — Она медленно отошла к кушетке и села. — Могу поклясться, что Уит упоминал, что твой отец был торговцем или…

— Отец торговал льняными изделиями. Он получил в наследство от своего отца небольшой магазин вместе с комфортным домом, в котором жили еще моя вдовствующая тетя и ее сын. — Хантер передернул плечами. Он не любил рассказывать историю своей семьи. Он не любил вспоминать. — Скромный, но комфортный дом не устраивал моих родителей. Они хотели иметь все самое лучшее. Моя мама все для этого делала. Я получил образование под стать пэру. Думаю, она мечтала, чтобы я стал адвокатом. Возможно, я бы им стал, если бы мой отец был бы таким же умелым бизнесменом, каким притворялся. Мы потеряли магазин из-за долгов, когда мне было восемь. А когда мне исполнилось девять, мы потеряли и все остальное.

— И пошли в работный дом?

— Да, спустя некоторое время. — После того как последняя драгоценность его матери была заложена, а полученные деньги истрачены. — При приеме мужчин и женщин разделили, но дети до определенного возраста могли оставаться с матерями. Мы сказали хозяйке, что я почти на два года младше, чтобы меня не разлучили с матерью. — Он криво усмехнулся. — Нам повезло, что она не была особенно наблюдательной женщиной.

— А Лиззи? — спросила пораженная Кейт. — Она тоже была со своей матерью?

— С бабушкой. Эта старушка была почти полностью слепая, абсолютно глухая и постоянно забывала, кем ей приходится Лиззи. В то время Лиззи было не более четырех лет. Почему-то она привязалась ко мне. Она всегда следовала за мной по пятам. — Он внезапно рассмеялся. — Это приводило меня в бешенство. Она была такой настойчивой! Постоянно раздражала меня своим присутствием, вопросами, веселостью. Я не мог понять ее и не мог избавиться от нее.

— Она стала тебе нравиться, — прошептала Кейт.

— Да. По-другому и быть не могло. — День за днем она была рядом с ним, постоянно болтая и заставляя его улыбаться. Ей это всегда удавалось. — Мы с мамой приглядывали за ней. Мы учили ее читать по старой книге «Сон в летнюю ночь». Маленькую комнату в работном доме объявили школой, но на самом деле нас никто ничему не учил:

— Пак, — сказала Кейт, кивая.

— Она картавила тогда, — пояснил он. — Ей трудно было произносить звук «р», и она плохо выговаривала «Эндрю». Вместо этого мы использовали прозвища. Пак и Титания.

— Она действительно слегка картавила, когда мы впервые встретились, — прошептала Кейт. — Я забыла.

— Она была хрупкого телосложения тогда, — угрюмо произнес он и пожалел, что этот разговор не состоялся позднее, тогда он смог бы подойти к серванту и налить себе выпить. — Плохая еда. Плохой воздух. Недостаток одежды и тепла. Ей было трудно. Люди начали болеть скарлатиной. Они с бабушкой заболели первыми. Я делал все, что мог, для нее, для них обеих.

Именно тогда он начал прокрадываться в кухню ночью, чтобы украсть еду. Он также взламывал замки шкафов с вещами и брал дополнительные одеяла, которыми укрывал Лиззи ночью и которые прятал утром. Он даже пробирался в комнаты надзирателей, пока те спали, и брал деньги, карманные часы, даже обручальное кольцо. Когда надзиратели обнаружили пропажу, поднялась большая суматоха. Каждый здоровый работник старше восьми лет был наказан. Ему было стыдно, но не до такой степени, чтобы перестать красть.

— Лиззи выздоровела, — тихо сказала Кейт.

— Да, но ее бабушка — нет. Как и добрая половина тех, кто жил в работном доме. — Он проглотил комок в горле. — Включая моих родителей и кузена.

Она прижала руки к груди:

— Мне жаль. Мне так жаль! А твоя тетя?

— Она выжила.

— Я очень рада, что у тебя кто-то был, — мягко сказала она.

Какая-то часть его требовала, чтобы он кивнул и оставил эту тему. Но большая часть хотела, чтобы Кейт знала все, а сам он хотел, чтобы она его поняла, и он продолжил:

— Она была у меня недолго. Выздоровев, она ушла из работного дома.

— Ушла? Ты имеешь в виду, она оставила тебя там?

Когда она выходила через главные ворота, он умолял ее взять его и Лиззи с собой. Черт возьми, умолял. Он прочистил горло:

— Да. Она скорбела о своем ребенке…

— Это не причина отказываться от другого.

— Нет, не причина. — Но он всегда предпочитал думать о ней как о трагической фигуре — женщине, которая сошла с ума после смерти своего мужа и единственного ребенка. Пусть лучше с ней будет что-то не так, чем он будет считать себя в чем-то обделенным. Он снова прочистил горло. — Как бы то ни было, она исчезла. Я подождал, пока Лиззи поправится, и забрал ее с собой. Я знал, что она не переживет зиму.

— Ты привез ее в Бэнтон.

— Мы случайно оказались там. — Денег, полученных за украденные вещи, хватило только на проезд до Бэнтона. — Я хотел, чтобы мы уехали подальше от Лондона, планируя остановиться где-нибудь на какое-то время. Выбраться из Лондона и уехать подальше было… очень важно для меня.

Это стало наваждением. Он хотел, чтобы Лиззи оказалась подальше от нищеты, грязи, болезней. От всего, что могло забрать ее у него.

— Я пошел на поиски еды и велел ей ждать на аллее за одним; из магазинов, Я должен был догадаться, что она не будет сидеть на месте так долго. Вернувшись, я обнаружил, что она сидит на скамейке и разговаривает с тобой и твоей матерью.

— Я ведь видела тебя! Я видела, я видела! — повторяла Кейт. — Ты смотрел на меня с другого конца площади.

— Я не мог перестать смотреть на тебя, — признался он. — Я давно не видел девочку с такими волосами, как у тебя.

И он не мог вспомнить, чтобы видел, как кто-либо отдавал свою обувь по собственной инициативе.

— Я понимаю, что это не самый уместный вопрос, но не могу не спросить, были ли в работном доме дети с белокурыми волосами?

— В работном доме не было детей с чистыми волосами, — пояснил он. — Светлые волосы не выглядят светлыми, когда они грязные.

— О, я поняла. Извини.

Он покачал головой:

— Что ты помнишь еще?

— Кроме того, что ты смотрел на меня? Я отвернулась на мгновение, стараясь привлечь внимание моей матери, а когда я обернулась, ты уже ушел.

— Немного переместился, но не ушел. Я все еще наблюдал за вами. Я видел, как твоя мать протянула свою руку. И я видел, что Лиззи ухватилась за нее. И ушла с вами.

Он велел ей ждать, велел ей не уходить, а она ушла.

— И ты ничего не сделал?

— Леди Терстон показалась мне благородной леди, — объяснил он. — Я знал, что Лиззи будет у вас лучше.

Кейт облизнула губы, пристально глядя на него:

— Ты, должно быть, очень рассердился.

— Не на Лиззи или твою мать. На жизнь. На несправедливость… Она была последним человеком во всем мире, которого я… последним человеком, которого я любил.

Он любил ее. И его сердце было разбито, оно раскололось на две части, когда он наблюдал, как она уходит от него в жизнь, какую, он был уверен, никогда бы не смог ей обеспечить. Сердечная боль превратилась в бессильную ярость, И эта ярость стала для него стимулом не просто разбогатеть за несколько лет, но приобрести состояние и власть, о которых большинство мужчин не могли мечтать. Он поклялся себе, что больше никогда, никогда не окажется в положении бессильного, беспомощного или человека с разбитым сердцем.

Кейт поймет это. Он открыл рот, чтобы спросить, поняла ли она его, но Кейт заговорила первая:

— Я помню, как Лиззи рассказывала о тебе. Мама послала людей, чтобы найти того, кто мог искать ее, но… они никого не нашли, и мы предположили, что ты был плодом воображения Лиззи. Спустя некоторое время она тоже поверила в это. Я… — Она внезапно нахмурилась. — Почему ты рассказал мне это сейчас? Я рада была узнать о твоих взаимоотношениях с Лиззи, конечно, но почему именно сейчас?

Он подошел, чтобы опуститься перед ней на колено:

— Потому что я хочу, чтобы ты поняла. Я не пойду на это снова, Кейт. Я не могу. Я не способен на это.

— Не способен на что?

— На то, что ты предложила мне, но…

— Что я… Ты имеешь в виду любовь? — Она побледнела. — Ты говоришь, что не способен любить?

— Существует так много других вещей…

— Оказался бы ты способен на это, если бы на моем месте была другая? — спросила она звенящим голосом. — Кто-то…

— Нет. — Он дотянулся до ее руки, которой она мяла юбки. — Нет, только ты.

— Только… — Она с трудом сглотнула. — Только меня недостаточно.

— Достаточно. Тебя более чем достаточно. Именно такую я всегда хотел.

Она посмотрела вниз, туда, где были соединены их руки. Медленно она убрала свою.

— Ты ухаживал за мной, занимался со мной любовью и сделал мне предложение, зная, что никогда не полюбишь меня?

Она спросила это спокойно, но это был не вопрос, это было обвинение. Он подыскивал слова, чтобы защититься и не находил; Тогда он попытался увильнуть от ответа:

— Кейт, милая…

— Почему? — Она покачала головой. — Почему ты вообще ухаживал за мной?

— Я сказал тебе почему. Ты мне нравишься. Я желаю тебя. Я могу предложить…

— Такие чувства ты мог бы испытывать ко многим женщинам, — прервала она его, первые нотки гнева послышались в ее голосе.

— Я хочу тебя.

— И я тебя. Но, видимо, никто из нас не хочет в той мере, какая приемлема для другого.

— Я… — Он встал и запустил пальцы в свои волосы. — Что, черт возьми, это значит?

— Это значит, что мне нужно твое сердце, кроме… всего прочего. А ты хочешь много чего, но свое сердце не собираешься никому отдавать.

Сейчас он уже не считал ее логику очаровательной. Он нашел ее разочаровывающей. И даже ужасающей. Он терял ее? Этого не могло быть. Он ведь ей все объяснил! Они должны быть сейчас на этапе понимания. Они были бы на этапе понимания, если бы она вела себя разумно.

— Кейт, будь умницей. Многие женятся без… без…

— Ты даже не можешь заставить себя произнести это слово, — недовольно сказала она.

— Не придавая большого значения сердечным делам, — нашелся он. Было чрезвычайно трудно объяснить ей, когда она не давала ему закончить фразу.

— Да, так бывает часто, но лишь потому, что у них нет другого выбора. — Она медленно покачала головой. — Я сестра графа Терстона. Я обладаю большим состоянием и положением, чем мне это необходимо, и члены моей семьи никогда не будут настаивать на том, чтобы я пожертвовала своим счастьем, пытаясь приобрести большее.

— Ты считаешь, что я не могу тебе предложить то, чего у тебя нет?

— Но не то, что ты хочешь предложить.

— А дети?

— Дети — это прекрасно, — признала она. — И мы с Уитом живое свидетельство того, что их может воспитать и один любящий родитель. Но возможность этого — недостаточная причина, чтобы вступать в неблагоразумный союз.

— Он, черт возьми, не неблагоразумный! — Он нетерпеливо поднял руку. — И ты уже можешь носить ребенка.

Она медленно встала, как будто ей было больно:

— Если это так, возможно, мне придется пересмотреть свое мнение, но если нет, я выйду замуж по любви или вообще не выйду.

— Ты любишь меня. Этим в светском обществе мало кто может похвастаться. Разве этого недостаточно на данный момент и…

— Если бы этого было достаточно для того, чтобы получить твою любовь, то да.

— Кейт, тебе надо понять.

Видимо, она не поняла. Она повернулась и вышла из комнаты, прежде чем он успел закончить фразу.

Загрузка...