Отдам любовь в хорошие руки

МЕЧТЫ, УВЫ, СБЫВАЮТСЯ

Эта девочка появилась у нас неожиданно. Скромная провинциалочка с Урала по имени Маша. Она ничем особенным не выделялась, если бы не ее мечта. Эта «просто Маша» хотела в Голливуд. Она не уставала сокрушаться, почему так получается, что одни рождаются в столицах, сверкающих огнями, а другие — в захолустных поселках, где фонари — такая же редкость, как бенгальские огни.

— И при этом философы смеют утверждать, что все равны? И что мечты сбываются, стоит только захотеть?

— Мечта определяет уровень человека, — замечает начальник закройного цеха.

— Те, которые мечтают о помаде или велосипеде, и получат лишь помаду и только велосипед! — убежденно повторяла Маша, но мы ей не верили.

Я, например, всю жизнь мечтаю о счастливой семейной жизни, но меня это счастье почему-то обходит стороной. Мужья не содержат, а любовники не любят. И ничего с этим не поделаешь. Швея Люся отчаянно хочет ребенка, но не может его выносить.

Секретарша Светочка ищет пару в Интернете, но любовь там не живет, а от виртуального секса дети не рождаются. Наш начальник цеха хочет разбогатеть, но мало ли кто чего хочет.

Мне лично эта девушка была симпатична с самого начала. Яркая черноглазая хохотушка. Она так заразительно смеялась и так отчаянно мечтала о счастливой жизни, что весь наш коллектив тянулся к ней. Мы иногда пили чай и откровенничали. Когда ее родители развелись и отец уехал в Киев, она осталась с матерью, которая тщетно пыталась устроить свою личную жизнь. Очень сложно выбирать, когда выбирать не из кого. Машу утомляли постоянные разговоры «за жизнь» на тесной кухне, пьяные разборки соседей и всеобщая бедность, которая уравнивала всех. Закончив школу, она собрала свои нехитрые пожитки и поехала искать счастье. Для начала решила податься в Киев к отцу.

Отец прозябал в общежитии со своей сожительницей. Глупую, крашенную в ярко-рыжий цвет, с вечно взъерошенными волосами, истеричную тетку трудно было назвать женой или даже любовницей. Сожительница проживала с отцом на одной жилплощади и ела из одной посуды. Маша быстро поняла, что помощи здесь ждать неоткуда и надеяться надо только на свои силы. Отложив мечту и амбиции до лучших времен, девушка устроилась работать швеей-мотористкой в нашу мастерскую, чтобы заработать хоть на крышу над головой. Работала она очень старательно. А однажды, когда заболела закройщица, не задумываясь встала за закройный стол и так ловко справилась с ее работой, что начальник цеха ходатайствовал о ее повышении.

И вскоре Маша стала «на все руки мастер» — и закройщицей, и швеей.

— Представляешь, я влюбилась, — призналась она однажды.

— В кого?

— В сантехника. Он пришел ко мне починить кран… и остался.

— Вот тебе мечты и реальность, — подвела я итог. — Выйдешь за него замуж, нарожаешь детей, и твоя дурь насчет Голливуда испарится, как утренний туман.

Но жизнь повернула по-своему. Сантехник оказался не простым сантехником, а сантехником-евреем, и у него была виза в Америку, и он уехал, прихватив с собой Машу. Они поселились в Нью-Джерси, сантехник стал работать таксистом, а Маша заняла должность его жены.

Периодически она писала мне о странностях тамошней жизни. «Представляешь, здесь никто ни на кого не обращает внимания. Если ты на улице начнешь кого-то рассматривать, тебя могут привлечь за нарушение прав человека. Каждый живет в своей раковине, как улитка. Мужчины не пропускают женщин вперед и не делают комплиментов, иначе их могут обвинить в нарушении прав женщин или в сексуальном домогательстве. Тебе все улыбаются, но с тобой никто не дружит. Когда я вижу эти идиотские улыбочки всеобщего «о’кея», мне становится плохо».

На работе мы живо обсуждали Машины письма.

— А она хотела в чужой монастырь со своим уставом? — Начальник цеха нервно закурил.

— Улыбочки ей не нравятся, а сорок сортов колбасы в супермаркете нравятся?

— А при чем здесь колбаса?

— А при том, что не надо путать загранпоездку с эмиграцией. На Урале ей не нравится, в Киеве ей тесно, а в Америке, видишь ли, улыбочки не те. — Наш главный закройщик разгорячился.

— А я все про мечты думаю, если бы они сбывались, — загадочно произнесла Светочка.

— Был такой фильм, где человек заходит в специальную комнату, а выходит оттуда с уже осуществившейся мечтой. Так вот, там показательный момент есть: парень заходит и говорит: «Хочу, чтобы мой брат выздоровел», а выходит… богатым человеком. Просто мы не всегда знаем, о чем мечтаем на самом деле.

— Да все мы мечтаем о богатстве, только где его столько взять-то, чтобы всем хватило? — вздохнула Светочка.

— Маша мечтала о Голливуде, — напомнила я.

— И так всегда, одним — все, другим — ничего, — подвела итог вечно молчаливая техничка Зина.

— Не одним все, а каждому — свое, — важно сказал начальник цеха.

Это точно. Модницы приходят у нас наряжаться, а что мы видим, кроме рулонов тканей да стрекота машин? Сегодня кардиганы, завтра сарафаны. Этой нужно декольте поглубже, а той вместо короткой юбки широкий пояс. Сидим весь день, создаем наряды для повзрослевших девочек, а Машка вырвалась — по авеню теперь разгуливает.

Неожиданно Маша позвонила.

— Томочка, милая, привет, как ты, что хорошего? — сыпала она вопросами.

— Господи, ты откуда?

— Откуда, откуда. Из Голливуда…

— Так что? Мечты сбываются?

— Да, увы, мечты сбываются…

— Да что с тобой? Можешь толком объяснить, что случилось? — Меня испугал ее трагический голос. — Что ты там делаешь? В кино снимаешься?

— Ага. В фильме ужасов. Мы тут играем русских. У нас в доме занавесочки в горошек висят. На столе самовар стоит, а по стенам ложки деревянные развешаны. Да и я уже на матрешку смахиваю. Американцы к нам в гости приходят — умиляются: так вот они какие, русские. Томка, ты не представляешь, как здесь тяжело. У меня просто крыша едет. В нашем доме нет ни одного ребенка, потому что одни геи да лесбиянки живут. Они по утрам своих собак выгуливают. Поговорить по душам не с кем. Ты не поверишь, мне по ночам наша деревня снится. Я только сейчас поняла, что там все настоящее было. А тут как будто в плохом фильме снимаюсь и чужую роль играю. И ничего с этим поделать не могу. Невозможно ни сеанс остановить, ни из сюжета выпрыгнуть.

— Ой, Маш, подожди, у меня на кухне борщ варится, сейчас выключу. — И я побежала на кухню.

— Томка, как я хочу борща, — застонала Маша из Америки. — Здесь же вся еда быстрая. Берешь готовый гамбургер или пиццу, разогреваешь и глотаешь. Потом запиваешь все это колой и — будь здоров. То ли дело наши пельмени…

— Ты еще про валенки вспомни. — Я пыталась шутить.

— Да у них же даже снега нет. И бани тоже нет. И мечтать они не умеют, только планировать. Ни плакать, ни напиваться, ни бунтовать, ничего-то эти американцы не умеют толком. Чуть что, сразу бегут к своему психоаналитику: «Ой, Джон, я вчера фильм смотрел и заплакал, это нормально?» «Нормально, — отвечает Джон. — Это значит, ты умеешь чувствовать и переживать. С тебя пятьдесят баксов за консультацию».

— Да что ты все заладила про этих американцев? Расскажи, как ты? С кем ты?

— Томочка, у нас сейчас три часа ночи. А мне вдруг так захотелось услышать родную речь, что аж комок в горле. У меня организм уже отказывается воспринимать английский. Видно, какая-то плата в мозгу перегорела. Муж таксистом работает, целые сутки баранку крутит. А приходит — валится на диван, смотрит в потолок и молчит. В Союзе бы я к любой соседке за солью пошла да весь вечер с ней и проговорила бы. Всегда ведь тема найдется. А тут…

Она надолго замолчала.

— Слушай, Том, пришли мне письмо, — тихонько попросила она. — Я понимаю, что нет времени писать. Ну хотя бы вырезки из газет положи или просто пошли чистый лист бумаги. Хоть какая-то весточка с родины. — Она заплакала.

А я стояла и слушала, как по ту сторону океана всхлипывает просто Маша — девушка, у которой сбылась мечта.