Отдам любовь в хорошие руки

КАЗЕННЫЕ ДЕТИ

Мне было двадцать с небольшим, когда нас, молодых журналистов, отправили писать социальный материал о детях-сиротах. Настроив диктофоны и прикупив килограмм шоколадных конфет, мы с девчонками отправились в ближайший к редакции детдом.

Сейчас быстренько посмотрим, напишем и — свободны! По дороге Наташке на мобильный позвонил бойфренд и предложил пообщаться. Затем соскочила с темы Татьяна. Она неожиданно вспомнила, что записана к стоматологу. В результате через полчаса я подходила к казенному дому в гордом одиночестве. «Леся, ты запиши на диктофон пару лишних интервьюшек на нашу долю, мы в долгу не останемся», — попросили меня на прощание более удачливые подружки. А я, как самая порядочная, поплелась на задание.

На первый взгляд детский дом ничем не отличался от других домов, только решетки на окнах и территория со всех сторон огорожена. Внутри стоял запах общепитовской еды и шум детских голосов. Я заглянула в игровую комнату и поймала на себе десять пар любознательных глаз. Через мгновение дети вскочили и побежали мне навстречу с криком «Мама!». Все, кроме одного мальчика, который остался сидеть на полу и не сводил с меня глаз. Я настолько растерялась, что не придумала ничего лучшего, чем достать кулек с конфетами и отдать детям.

— Кто разрешил? — Я вздрогнула от окрика неожиданно вошедшей воспитательницы. Дети оставили кулек и исчезли так же быстро, как появились.

— Кто вы такая? — спросила она меня.

— Я журналистка. У меня редакционное задание написать репортаж о вашем учреждении, — ответила я.

— Очередная добрая душа. Пришла, погладила по головке, оставила конфетки, написала свою «заказушку» и забыла? — зло произнесла воспитательница.

— В чем дело? — Я стала приходить в себя и уже готова была дать отпор.

— А вы знаете, что они будут ждать вас долго-долго. И плакать по ночам. А вы знаете, что сюда нельзя приходить на экскурсию?

Однако вскоре она сменила гнев на милость, и через полчаса мы уже сидели на ковре, и дети, доверчиво глядя мне в глаза, отвечали на вопросы.

— О чем вы мечтаете?

— Чтобы нас любили воспитательки, — с детской непосредственностью отвечает смешная конопатая девочка лет семи.

— А что такое любовь?

— Это когда целуются, — без тени сомнения произносит мальчуган.

— А вы знаете, нашей Оле так повезло, она отравилась, и ее возили в больницу. Туда, в ваш мир, — шепотом сказал мальчишка, который не выбежал, когда я пришла.

— Что значит — в наш мир? — не совсем поняла я.

— Ну тот, за оградой, где машины, магазины, людей много. — Он смотрел на меня с удивлением.

— Дети! Все моют руки и обедать! — прозвучал строгий голос воспитательницы, и дети послушно пошли в умывальную комнату. Там у каждого в личной ячейке висело полотенце с его именем и с инвентарным номером.

Я осталась одна и стала оглядываться по сторонам. Все очень чисто, ухожено, хорошая мебель и дорогие игрушки. Я подошла к кроватке, взяла в руки пушистого мишку и вздрогнула — на ухе у него стоял жирный номер. Присмотревшись повнимательнее, я обнаружила нечто поразившее меня до глубины души: со всех сторон, со всех игрушек, одежды и посуды на меня смотрели бездушные инвентарные номера.

— Эти дети никогда не играют в дочки-матери, в продавца или водителя. Потому что они не знают, что это такое. Они почти не покидают территорию детского дома, и мир для них — это маленькое огороженное пространство, — произнесла воспитательница. Она поняла, о чем я думаю. Я подавленно молчала.

— Вы пообедали с нами? — спросила она.

— А можно, я еще раз приду?

Она улыбнулась одними глазами.

«Детский дом — это учреждение, где живут дети, которых наказали несколько раз. Сначала их бросили, а потом изолировали от общества. Их выращивают в искусственном мире, лишив самого главного витамина детства — любви, а затем выбрасывают в жизнь на выживание». Так я начала свой репортаж из казенного дома. Потом подумала и стерла написанное. Я не была готова писать на эту тему.

Я стала бывать там каждую неделю. Сначала мне казалось, что я просто хочу вникнуть как следует в сложную тему и написать хороший репортаж. Потом поняла, что мне хочется понять этих детей и помочь им. И даже в глубине души я боялась признаться себе, что главная причина моих походов в этот казенный дом — это молчаливый мальчик с грустными глазами. Его звали Алешей, и он собирался идти в первый класс. В нем не было ничего особенного, если не считать выразительных карих глаз, которые так красноречиво говорили о том, что у этого ребенка внутри… Он заикался, поэтому всегда молчал. Когда я впервые увидела глаза этого человечка, они сказали мне больше, чем могут рассказать друг другу люди при долгом общении.

— Расскажи о себе, — попросила я его, когда мы уже стали понемногу общаться.

— М-мы, м-мы… — Он стал заикаться и удрученно замолчал.

— Почему ты говоришь «мы»? Ведь я прошу рассказать о себе.

Позже я узнала, что детдомовские дети обычно не говорят «я», они привыкли говорить о себе во множественном числе, потому что не разделяют себя и свою коммуну.

— Давайте поиграем в магазин. Я продавец, а вы покупатели. За деньги вы можете приобрести любой товар в моем магазине! — Я изо всех сил пыталась приобщить детей к нашей, реальной, жизни.

— Дайте мне пять килограммов конфет! — И малыш протягивает мне все «деньги».

— А зачем тебе так много?

— Это на всех. — Ему был непонятен мой вопрос.

— Но у тебя совсем не останется денег, — попыталась я научить его практичности.

— А зачем они нужны?

Господи, ну как объяснить этим несмышленышам, зачем в этой жизни нужны деньги?

— Понимаешь, за деньги можно купить все, что тебе нужно.

— Вот за такие бумажки? — На его лице написано удивление.

— Да, именно за такие бумажки.

— Тогда я хотел бы купить маму…

Алеша не сразу привык к моим визитам и не сразу поверил, что я прихожу именно к нему. Наверное, боялся разочарований. А я очень боялась его разочаровать.

— Ты будешь приходить ко мне, даже если узнаешь, что я плохой? — Взгляд пытливых детских глаз пронзил меня насквозь.

— Но ведь ты не плохой, ты хороший! — Я улыбнулась сквозь слезы.

— А если я стану плохим, ты все равно п-п-придешь? — с трудом договорил фразу Алеша.

— Ты для меня всегда будешь самым хорошим, и, что бы ни случилось, я приду.

Однажды я уговорила своего институтского приятеля составить мне компанию. Когда мы зашли в группу, дети уставились на него с изумлением, а потом хором стали кричать: «Как тебя зовут?»

— Меня зовут Саша, — ответил он чинно.

— Ура! Мама Саша пришла!

Тут уже наступила наша очередь удивляться. Почему «мама Саша»?

— Они просто не знают, что такое папа. А мужчин вообще видят только по телевизору, ведь у нас весь персонал женский, — объяснила нам воспитательница.

— Вы думаете, почему детдомовские после выхода отсюда в большинстве своем пополняют тюрьмы? Потому что мы не оставляем им шанса. Они не представляют, что за пределами этого заведения мир живет по другим правилам. В Большом Мире ничего не раздают просто так, там за все надо платить, а они денег в глаза не видели. А когда они берут просто так, им объясняют, что они украли, и сажают в тюрьму.

— И что, ничего нельзя сделать?

— Я прошла эту школу по полной программе, — сказала женщина. — Вам не понять, что это такое, когда у тебя нет своего уголка, где ты можешь побыть наедине с собой и где тебя никто не тронет. Когда у тебя нет ничего своего, а все только казенное. И когда на целой Земле нет твоего человека, который любит тебя ни за что, просто так, потому что ты есть. Который принимает тебя любого — хорошего и плохого, — потому что это ты. И когда не надо никому ничего доказывать. Я только сейчас поняла, какое это счастье — есть, когда хочешь, и спать, когда хочешь, а не когда это положено по режиму. — Она смахнула слезу, и я вдруг увидела, что у нее та же боль в глазах, что и у Алеши.

— Вы выросли в этом же детдоме?

— Нет, меня нашли на вокзале и передали в Дом малютки, а потом этапом по детдомам и интернатам. Знаете, я до сих пор ненавижу детские сказки, потому что нас загоняли в постель и в обязательном порядке читали сказку на ночь и мы были обязаны ее дослушать. А когда после сказки гасили свет, я накрывалась одеялом с головой и плакала, так мне хотелось родителей. Чтобы меня погладили и поцеловали. И подарили подарок на день рождения. У нас ведь день именинника был раз в месяц. Один на всех.

Я взглянула на Сашу. У него от всего увиденного и услышанного голубые глаза стали темно-синего цвета. Он закурил и, торопливо попрощавшись, ушел. А я вернулась в группу к Алеше. Он сидел у окна и смотрел на мир сквозь решетки.

— У тебя есть секреты?

— Есть. Я прячу их в тайнике, — сказал он шепотом.

— А что там у тебя? — Я тоже перешла на шепот.

— П-п-исьма.

— Какие письма?

— Я писал тебе письма и прятал их.

В тот день я решила для себя, что это мой человечек. Я поднялась к заведующей и попросила мальчика на выходной. Мы ходили по Нашему Миру (как он его называл), взявшись за руки, и я боялась выпустить из своей руки его доверчивую ладошку.

Его глазенки сияли любопытством и восхищением, а я чувствовала себя его мамой. Но оказалось, что стать мамой намного сложнее, чем почувствовать. У меня не было квартиры, мужа и стабильного заработка, а потому я не могла усыновить этого ребенка. Со всеми молодыми людьми, с которыми я начинала встречаться, у меня происходил один и тот же разговор о том, что в дальнейшем я хочу усыновить мальчика. Разговор, как правило, заканчивался одной и той же фразой: мол, время покажет. Время показывало, что мы не пара, и я снова и снова начинала все сначала.

А потом появился Сергей. Он был художником в душе и в жизни. Я почувствовала в нем родственную душу сразу, и уже не было никаких сомнений, что мы будем рисовать нашу жизнь вместе. Заботы об Алеше отошли на второй план. Я почувствовала себя любимой и желанной и хотела, чтобы время остановилось. Мы жили в его квартирке, оборудованной под мастерскую, и были счастливы. Я ничего там не меняла и не переставляла, чтобы сохранить ее удивительную творческую атмосферу. Он писал свои картины, а я — свои репортажи, и нам было очень комфортно. Когда я заговаривала об Алеше, он не возражал, но мягко предлагал повременить с решением.

Когда я приезжала в детский дом, то боялась встречаться взглядом с Алешей и невольно отводила глаза. Мне было стыдно за то, что свой выбор я, по сути, сделала. Когда на одной чаше весов любимый мужчина, а на другой — чужой ребенок, то весы сами по себе склоняются в сторону пресловутого женского счастья.

Однако вскоре перед выбором встал Сережа. Так получилось, что у него появилась поклонница, которая днем смотрела на своего учителя широко открытыми глазами, а по ночам писала ему страстные письма. Сначала он показывал мне листки бумаги, на которых каждая строчка дышала страстью, потом стал избегать разговоров на эту тему, а затем и вовсе стал удаляться на кухню для разговоров по телефону. С телефоном вообще стали происходить какие-то «непонятки». Когда я брала трубку, там красноречиво молчали. Иногда молчание продолжалось, когда трубку брал Сережа.

Когда однажды я застала их вдвоем, то даже не очень удивилась. Ну не устоял. Ну соблазнился. Ну не справился. Девочка молода, хороша собой и влюблена. А что я? Уже не первой свежести. Да еще с навязчивой идеей усыновить чужого ребенка. Все банально и понятно.

Мы, как две самки, боролись за своего самца. Я старалась лучше выглядеть, готовить и писать, а она старалась в постели. За всей этой круговертью я как-то совсем забыла о своем мальчике, который отчаянно ждал меня в своем казенном доме. Мне было не до него. Я на своем горьком опыте поняла, что значит «мы в ответе за тех, кого приручили». Сережа приучил меня к семейной жизни, когда в доме тепло и есть о чем поговорить долгими вечерами. Когда ты кому-то нужен и этот кто-то очень нужен тебе. Но почему, когда наступает идиллия, обязательно случается «вдруг». Вдруг появляется молодая и красивая и тоже претендует на долгие вечера и страстные ночи. И ты понимаешь, что надо или смириться, или бороться. Но ни на то ни на другое нет сил.

Когда я уже окончательно запуталась в этой ситуации, мне вдруг приснился Алешка. На следующий день я вспомнила, что не видела его уже больше двух месяцев и что за это время он ни разу мне не позвонил. Я накупила подарков и гостинцев и помчалась в детский дом.

В игровой комнате Алеши не было. В спальне тоже. Воспитательница отвела взгляд. Предчувствуя недоброе, я побежала наверх к директору.

— Алешу усыновила семья из Америки. Очень хорошая, состоятельная семья, — сказала мне директор. И, предвидя мой вопрос, добавила: — Существует закон о тайне усыновления. Поэтому сожалею, но мы ничем не сможем вам помочь.

Кажется, в этот момент я впервые поняла, что такое невосполнимая утрата. Никогда в жизни я не плакала так горько и так безутешно. Очнулась я во врачебном кабинете. Рядом стояла воспитательница.

— Он вас очень ждал. Выглядывал каждый день. Бегал встречать каждый вечер. И все время звонил. Наверное, он не мог говорить, потому что от волнения заикался. Даже в аэропорту он все время оглядывался…

Я, не прощаясь, вышла и поехала к Сереже, чтобы забрать свои вещи. Решение созрело само собой.

Уже спускаясь по лестнице с сумкой, столкнулась со своим теперь уже бывшим мужчиной.

— Ты куда? Леся, ты не права. Давай начнем все сначала. Хочешь, заберем твоего Алешку и будем жить как полноценная семья?

Что я могла ответить?..