Падре

Глава X

Утренний свет пробивался сквозь витражи, заливая церковь мягким разноцветным сиянием. Я стоял перед алтарем, ощущая каждую чертову секунду этой службы. Люди, как овцы, собрались здесь, чтобы услышать мои слова. Они верили, что я их спаситель. Бывали моменты, когда меня распирало от этого чувства. Как будто ты влез в чужую шкуру, в которой можно то, чего никогда себе не позволил бы мерзавец Альберто, точнее, на что он не был способен. Я так думал. Но иногда маска срастается с лицом настолько сильно, что кажется, она въедается в твою кожу.

Люди заполняли храм, шептали молитвы, опускали головы в благоговении. Я стоял у алтаря, скрывая свои истинные чувства. Ощущал себя чужим в этой роли, но знал, что это необходимо. Служба продолжалась, и я благословлял прихожан, обмениваясь с ними взглядами, но только один вызывал у меня бурю эмоций.

Анжелика. Ее зеленые глаза, как два изумруда, смотрели на меня с удивлением и интересом. Я чувствовал, как что-то внутри меня дрожало, когда наши взгляды встречались. Это была мука, сладкая и невыносимая. Я видел, как ее грудь вздымалась от глубокого дыхания, как ее чувственные губы шевелились в молитве. Блядь… сколько мыслей пронеслось в развратной голове Странника. Мыслей о том, что он сделал бы с этими губами. В паху заныло, и я закусил щеку с внутренней стороны. Благословил ее, и она опустила голову, но я знал – ее глаза все еще горели под опущенными веками. Черт возьми, как я хотел прикоснуться к ней, ощутить мягкость ее тела под своими пальцами. Но я должен был держаться. Я священник. Для них.

Ночью видел ее. Не сдержался. Приперся как дурак заглядывать в ее окна. Стояла там в своей полупрозрачной ночнушке, свет так подсвечивал сзади ее тело, что я видел каждый изгиб: тонкую талию, округлые бедра, линию ног. Я бы трахал ее прямо на этом подоконнике, я бы стоял на коленях, раздвинув эти ноги, и сладострастно вылизывал ее, пока она не кончала бы мне на язык. Я до дрожи во всем теле хотел услышать ее стоны.

После службы, когда толпа начала расходиться, ко мне подошел Начо. Его лицо было мрачным, как всегда, но в глазах плясали искры.

– Падре Чезаре, ты должен угомониться, – сказал он елейным голоском, ухмыляясь. – Ты теперь священник. Иметь все, что движется, больше не получится. Кроме того, я слышал… Ну так, краем уха, что она помолвлена с Рафаэлем дель Тьерро. Сыном губернатора. Вряд ли девочка обменяет аристократа на такого оборванца, как ты.

– Каким на хер Рафаэлем? – меня аж прострелило.

– Ну, пока ты здесь изнываешь от похоти, я навожу справки о жителях этого места. Хочу знать, кто чем дышит.

– Или кто с кем спит? – я начинал закипать… Рафаэль, блядь.

– Скорее у кого потолще кошелек. Уйми свои пошлые мысли и член в штанах. Ты нас спалишь своим рвением. Мы под носом у Лоретти, и нас никто не станет искать здесь, если ты не прославишься на весь этот вшивый городишко. Одна твоя рожа чего стоит.

Начо всегда был моим здравым смыслом, но даже он не понимал всей глубины моего безумия. Меня накрыло впервые в жизни. Меня буквально ломало от мыслей об этой девчонке.

– И что у нее с этим Рафаэлем?

– Они помолвлены. Это все, что я знаю. Ее мамаша просто мечтает породниться с семейкой губернатора. И чтоб ты был в курсе, здесь народ религиозный, и эта зеленоглазая овечка – девственница. Так что даже не думай залезть к ней в трусы. Ты теперь падре. А скандал привлечет к нам внимание.

– Заткнись, и без тебя знаю.

– Знает он. По глазам вижу, что все, что я говорю, тебе до задницы. От похоти лицо перекосило.

– Блядь, Начо, ты не понимаешь. Это не похоть… Да, и она тоже, но меня просто разрывает, когда я ее вижу, мне крышу сносит. Понимаешь? Никогда раньше такого не было. Меня повернуло на ней. Как замыкание. Только не короткое, а пожизненное.

– Вот и засунь свое замыкание куда подальше. Если Лоретти нас найдет, то ты останешься и без рожи, и без члена. И девчонке может достаться.

Но я его не слышал. Мои мысли были заняты сраным Рафаэлем и моей девочкой. Что она чувствует к нему? Нравится ей? Любит его? Помолвлены… и что это значит? Как далеко они зашли? В девственность верится с трудом, я привык видеть других женщин. Спит с ним? Тогда придется отрезать ему член и яйца.

Надо познакомиться с губернатором и посмотреть на козла Рафаэля, который бесит меня одним своим существованием.

Днем в церковь пришла сестра моей девочки. Эта малышка вызывала у меня смешанные чувства. Ее хромота, конечно, подпортила ей жизнь. Жаль. Но, как говорится, неисповедимы пути Господни. Она села на скамью исповедальни, ее глаза блестели от слез.

– Падре Чезаре, мне нужно с вами поговорить, – начала она, и я приготовился к очередной истории о страданиях.

Я сидел в полумраке исповедальни, слушая ее тихий, почти беззвучный голос. Как я узнал, Рита, младшая сестра Анжелики, хромала с детства. Ее хромота была напоминанием о том дне, когда Анжелика, недосмотрев за ней, раскачала качели слишком сильно. Детские обиды затопили Риту, вызывая злость и естественное желание найти виноватого в своем увечье. Я смотрел на нее через решетку исповедальни, видя лишь ее лицо, словно вырезанное из слоновой кости.

– Падре Чезаре, я чувствую, что меня никто не любит, – ее голос дрожал, она глотала слезы. – Моя мать заботится только об Анжелике. Она красива, умна, все ее любят. А я? Я никому не нужна.

Я кивнул, стараясь быть внимательным. Наверное, я должен сочувствовать, и я сочувствовал. Реально сочувствовал. Возможно, впервые в своей жизни. Но когда она говорила имя своей сестры, меня словно простреливало разрядом в двести двадцать вольт, казалось, ток бежал по моим венам. Анжелика была моей навязчивой идеей, моим проклятием и благословением. Но Рита? Она была нежной, набожной, с лицом ангелочка. Совершенно не похожая на свою старшую сестру. И, возможно, также впервые я не представлял себе, что мог бы ее трахнуть.

С тех пор, как увидел мою девочку, остальные женщины как будто исчезли, стали бесполыми. Меня не тянуло смотреть на их груди и задницы.

– Рита, – произнес я мягко, – Господь любит всех своих детей. Ты особенная, у тебя есть свои дары и таланты.

– Но почему тогда мне так больно? – ее голос становился все тише. – Почему я чувствую, что всем будет лучше без меня?

Я закрыл глаза, ощущая, как ее страдания проникают в мою душу. Ее боль была реальной, и я не мог ее игнорировать. Когда-то в детстве я думал точно так же… Когда мать напивалась и трахалась с очередным ублюдком и я слышал их стоны и шлепанье тел, закрывал уши руками и заливался слезами.

– Рита, боль – это испытание, которое посылает нам Господь, чтобы мы стали сильнее. Ты должна верить, что все это не напрасно.

Она молчала несколько мгновений, затем продолжила:

– Иногда я думаю, что, если бы не Анжелика, все было бы иначе. Она так прекрасна, так совершенна. А я? Я лишь ее тень. Она всегда была любимицей матери. А я… я просто существую.

– Рита, – начал я, подбирая слова, – зависть и обида только усиливают нашу боль. Ты должна найти в себе силу прощать. Прощать Анжелику, прощать себя. Вы были детьми. С тобой произошел несчастный случай, и на месте твоей сестры мог быть кто угодно.

– Вы тоже… вы оправдываете ее.

Она всхлипнула, и я почувствовал, как внутри меня что-то сжалось. Я хотел обнять ее, утешить, но знал, что не мог. Я был просто падре Чезаре, ее духовным наставником.

– Падре, я стараюсь молиться, но мои молитвы кажутся пустыми. Я чувствую, что Бог оставил меня.

– Бог никогда не оставляет своих детей, Рита. Иногда нам кажется, что мы одни, но это лишь испытание. Продолжай молиться, проси прощения и верь в Его милость.

Ее глаза блестели от слез, но в них появилась искра надежды. Я знал, что она искренне пыталась найти утешение в моих словах.

– Спасибо, падре Чезаре, – тихо сказала она. – Я постараюсь следовать вашим словам.

Я улыбнулся ей, хотя внутри чувствовал горечь. Как я мог наставлять ее, когда сам был полон противоречий и темных желаний?

Рита поклонилась и вышла из исповедальни, оставив меня в тишине. Я сидел, погруженный в свои мысли, чувствуя, как тьма вновь накрывает меня. Мрачная, черная. Страсть затмевала разум… как и ревность. Я снова думал о словах Начо про Рафаэля и помолвку. И о том, что он, черт бы его побрал, прав. Я должен успокоиться, должен перестать сходить с ума по этой девочке, иначе все испорчу.

Анжелика была моим адским искушением, и я знал, что должен бороться с этим. Но как? Как, если каждый ее взгляд, каждое движение разжигали во мне дьявольский огонь, который я не мог потушить?