Падре

Глава XVIII

Я стою перед алтарем. Склоняюсь в молитве. Глупо. Смешно. Безнадежно. Молюсь не Богу. Молюсь себе. Тому, кем я был. Тому, кем я стал. Внутри меня – война. Раздвоение. Кто я? Падре Чезаре? Или тот, кто приходит по ночам?

Взгляд снова скользит по полу. По холодному камню. Здесь моя жизнь. Здесь я священник. А там… Там я чудовище. Я вижу ее. Вижу ее, когда она в моих руках. Она дрожит. Трепещет. Ее губы раскрыты, ее тело – огонь. Как она извивается в моих руках, как кончает, как трепещет. Блядь! Я хотел бы распластать ее там и овладеть ее телом. Но она не знает, кто я. Не знает, что я тот, кого она боится и желает. Это сводит меня с ума. Я ревную ее. Ревную ее к себе самому.

Пальцы сжимаются в кулаки. Я знаю, что ее обвиняют. И хер там она выйдет за этого выродка Рафаэля. Бля… письмо, написанное мне. Бред какой! Она бы его не написала. Хотя я бы желал этого. Да и кто пишет долбаные письма в век интернета. Что за херня!

Я выхожу из церкви. В голове хаос. Мысли смешиваются. Ее письмо. Поддельное. Ее почерк, но не ее слова. Она не могла это написать. Но кто поверит? Кто станет слушать меня? Никто. Они верят в слухи, а не в истину. Все в этом городе – чертовы фанатики. На улице двадцать первый век. А кто-то полощет девушку только потому, что она строит глазки священнику. Блядь! Так ведь ни хрена и не строит.

Я должен найти способ доказать, что это ложь. Найти того, кто подделал письмо. В голове вспыхивает план. Но мне нужен кто-то, кто поможет. Кто-то, кому можно доверять. Начо. Да, Начо знает темную сторону этого города. Он придумает способ узнать правду.

– Мы найдем того, кто это сделал, – говорит он. – Я проверю все. Но что ты будешь делать, если не найдешь доказательства?

– Тогда я уничтожу всех, кто ей угрожает, – отвечаю я, и мои слова звучат как приговор. Я знаю, что должен остановиться. Но не могу. Внутри меня пылает огонь.

– Остынь. Просто подумай, кому это надо. Всегда есть заинтересованное лицо, а то и не одно. Ну и почерк. Можно нанять типа, который разберет почерк твоей Анжелики и докажет, что он не ее.

– А я бы хотел знать, какая мразь это сделала!

– Мрази обычно торчат у нас перед носом. Так что ищи рядом с ней… Я бы обратил внимание на ее сестричку. Святошу. В тихом омуте… Она от тебя взгляд оторвать не может!

Ночь. Я снова у ее окна. Внутри – пустота. Черт возьми, что я делаю? Вижу ее. Она там, внутри. Слезы на ее щеках. Она плачет. Из-за меня? Из-за падре Чезаре? Нет. Из-за Странника. Из-за того, что я сделал с ней. Из-за того, что она не может понять свои чувства. Ревность разрывает меня. Она хочет падре Чезаре. Я вижу это в ее глазах. Она хочет его. Но я – он. Она не знает, что я тот, кого она боится и желает. И это сводит меня с ума. Я борюсь с собой. Не могу больше выдержать. Я должен остановить себя. Но тьма внутри меня слишком сильна. Я снова Странник. Я снова тот, кто приходит к ней по ночам. Я тот, кто ворует ее стоны, кто целует ее губы через ткань маски, кто заставляет ее корчиться от наслаждения. Я тот, кто никому ее не отдаст!

Жду, пока уснет… Пробираюсь в спальню. Сегодня я здесь не затем, чтобы соблазнять, а затем, чтобы найти кое-что. Я уверен, что такая чистая девочка, как Анжелика, ведет дневник. У всех хороших девочек есть дневники, и там они пишут о плохих мальчиках. И он у нее был… спрятан в нижнем ящике прикроватной тумбочки. Я забрал его… И пусть дьявол спасет мою душу, когда я его прочитаю.

Я сидел в своей комнате, держа в руках ее дневник. Черт, я не должен был этого делать. Я не имел права. Но внутри меня пылала жажда узнать ее мысли, ее чувства. Я должен был понять, что она действительно думает обо мне… о нас. О Страннике и падре Чезаре. О себе и обо мне.

Когда я открыл первую страницу, мои руки дрожали. Конченый идиот… который впервые в жизни сошел с ума от девчонки. Строки прыгали перед глазами, но я не мог оторваться. Ее почерк, такой знакомый, но в то же время казавшийся мне загадкой. Перелистывая страницы, я наткнулся на запись, от которой сердце запрыгало как бешеное, долбясь о грудную клетку.

«Когда он прикасается ко мне… я теряю контроль. Я ненавижу его за это. Ненавижу, потому что мои мысли становятся грязными, нечистыми. Его холодные руки – как цепи, они сжимают меня, лишают сил. Но я хочу этого. Хочу, чтобы он касался меня снова и снова, хочу, чтобы он не останавливался. Его прикосновения сводят меня с ума, и это меня пугает. Я боюсь, что однажды не смогу сопротивляться».

Черт, Анжелика, что же ты делаешь со мной? Эти слова раздирают меня на части. Я не знаю, кто я сейчас – падре Чезаре или тот, кто шепчет тебе на ухо ночью, кто держит тебя в своих руках, когда ты дрожишь. Она писала о Страннике, но не понимала, что это я. Каждый раз, когда я читал эти строки, во мне вспыхивала ярость. Как я мог допустить, чтобы она дошла до этого?

Я продолжил читать, не в силах остановиться. Еще одна запись, еще более сумасшедшая:

«А падре Чезаре… Боже, что же я чувствую к нему? Его взгляд… Он проникает в самую душу. Когда он рядом, я теряю дар речи, не могу думать ни о чем другом. Он – священник, и недоступность делает его еще более желанным. Я знаю, что это грех. Но я хочу его. Хочу, чтобы он коснулся меня, как коснулся тогда Странник… Я хотела, чтобы падре был на его месте. Когда меня пронизывало наслаждением, я представляла падре. Я мечтаю о его руках на своем теле, о том, как он шепчет мне на ухо слова, которые я не должна слышать».

Черт возьми, Анжелика, ты играешь с огнем. Она хотела меня, хотела падре Чезаре так же сильно, как и Странника. Она даже не подозревала, что мы – один и тот же человек. Ее желания были дикими, откровенными, сумасшедшими к обоим мужчинам, но я не мог ее винить. Эти строки были словно пощечина. Я чувствовал, как внутри меня поднимается волна ярости и желания одновременно. Я хотел ее так же сильно, как она хотела меня. Но я хотел… Черт, я хотел, чтобы она желала меня настоящего, знала мое имя, знала, кто я.

Но вдруг что-то привлекло мое внимание. Ее записи о письме:

«Сегодня мне принесли письмо. То проклятое письмо. Оно якобы от меня для падре, но я точно не писала его. Почерк настолько похож, что я не сразу заметила разницу. Но там есть слова, которых я бы никогда не произнесла. Эти фразы… они чужды мне, они не такие. Кто мог сделать это? И зачем? Кому нужно окунуть меня в грязь и болото? Кто меня так ненавидит?»

Эти слова заставили меня замереть. Почерк в письме был почти идеальным, но не ее. Эти фразы… Они не могли принадлежать Анжелике. Только тот, кто действительно знал ее, кто понимал ее глубоко, мог заметить разницу. Рита. Конечно, это была Рита. Она знала Анжелику с самого детства, знала ее мысли, ее страхи и желания. Но она не могла подделать ее душу.

Я закрыл дневник, чувствуя, как мои мысли начали складываться в единую картину. Теперь я знал, что письмо было подделано. И я знал, что должен действовать быстро, чтобы защитить Анжелику.

На следующий день я встретился с Начо. Он узнал кое-что. И он тоже считает, что это Рита. Она наняла кого-то, кто смог идеально подделать почерк Анжелики. Но есть один нюанс. Почерк может быть подделан, но не содержание. В письме есть фразы, которые Анжелика никогда бы не использовала. Теперь я знаю ее. Я знаю, как она пишет. Начо согласен. Мы можем использовать это. Но нам нужно больше доказательств.

А потом я увидел их вместе. Рита и Рафаэль. Она стояла в углу церкви, ее глаза были полны недовольства и какой-то скрытой тревоги. Рафаэль что-то говорил ей, его лицо оставалось непроницаемым, но я заметил, как его взгляд время от времени скользил в сторону, словно он проверял, не подслушивает ли кто-то их разговор. Эти мелкие детали не ускользнули от моего внимания. Я давно научился читать людей, их жесты, их выражения лиц, и то, что я видел сейчас… заставляло подозревать, что эти двое сговорились.

Рита, как обычно, была собрана и внешне невозмутима, но в ее поведении чувствовалась какая-то натянутость, словно она пыталась что-то скрыть. Эта сцена оставила во мне осадок, который не исчезал. Что-то было не так. Неизвестно, что их связывало, но Рафаэль никогда не приближался к людям просто так, без выгоды для себя. А теперь он был здесь, рядом с Ритой, и я не мог это игнорировать.

Когда я начал анализировать ситуацию, я понял, что все складывается в единую картину. Ложные обвинения против Анжелики появились именно тогда, когда ее семья начала настаивать на браке с Рафаэлем. Почерк в письме был мастерски подделан, но неидеально. Это было фальшивкой, но очень тонко исполненной. Я все больше убеждался, что Рита причастна к этому. Она была умна и рассудительна, но иногда ее зависть к сестре выходила наружу.

Но мне нужно было больше, чем просто подозрения. Я знал, что, если Рита действительно замешана в этом, она рано или поздно сама выдаст себя. И я решил встретиться с ней в исповедальне. Это место, где люди часто снимают маски, где они открываются, не боясь последствий. Я знал, что если кто-то сможет раскрыть правду, то это буду я как ее духовный наставник.

Она пришла в назначенное время, ее лицо было бледным, глаза опущены. Я видел, что она нервничала, но старалась не показывать этого. Исповедальня погрузилась в тишину, нарушаемую лишь ее дыханием. Я решил не торопить ее, позволить ей самой начать разговор. Она была уверена, что все под контролем, но я видел в ее взгляде намек на сомнение. Исповедь должна была стать для нее формальностью, но я знал, что под этой внешней уверенностью скрываются страх и слабость. Я все еще помнил ту Риту, которая рассказывала мне о своем детстве…

Я начал с простых слов, стараясь установить доверительный контакт.

– Рита, – мягко произнес я, – что тревожит тебя? Что мучает твою душу?

Она помедлила, вздохнув, но старалась говорить спокойно.

– Падре, мои мысли путаются, – ответила она, опустив глаза. – Я пришла очистить душу.

Я кивнул, продолжая смотреть на нее, пытаясь уловить ее настроение.

– Очистить душу – это всегда правильно, – сказал я. – Но иногда нам приходится признавать вещи, которые мы предпочли бы забыть. Быть может, есть что-то, что ты боишься сказать?

Рита напряглась, но быстро взяла себя в руки.

– Нет, падре, – ее голос был ровным. – Я здесь, чтобы поговорить о своих сомнениях, о том, что иногда мучает меня.

– Сомнения… – протянул я, будто обдумывая ее слова. – Это естественно. Мы все иногда сомневаемся в своих поступках, в своих намерениях. Бывает, что мы делаем что-то, думая, что это принесет пользу, а потом начинаем понимать, что все пошло не так. Возможно, тебе доводилось чувствовать нечто подобное?

Она посмотрела на меня, ее взгляд стал более настороженным.

– Падре, вы знаете, я всегда старалась поступать правильно, – сказала она, ее голос звучал сдержанно, но в нем появилась нотка напряжения. – Иногда приходится делать выбор, который кажется трудным, но я никогда не намеревалась причинить вред.

Я кивнул, изучая ее реакцию. Она пыталась скрыть что-то, но была осторожна.

– Никто из нас не хочет причинять вред, – тихо продолжил я. – Но иногда наши поступки, даже если они исходят из лучших побуждений, могут привести к нежелательным последствиям. Возьмем, к примеру, письмо, которое якобы написала Анжелика. Оно вызвало столько сплетен и недоразумений… Думаю, ты тоже была удивлена, узнав об этом?

Ее глаза слегка прищурились, и я почти увидел, как в ее голове мелькают мысли.

– Да, я слышала об этом, – ответила она, ее голос был натянутым. – Но я не знала всех деталей.

Я заметил, как она избегала прямого ответа, и решил надавить чуть сильнее.

– Понимаю. Но ведь ты близка с Анжеликой, – сказал я, делая шаг вперед. – Вы, наверное, обсуждали это? Ведь для тебя было бы естественно переживать за сестру, особенно зная, какие последствия могут быть у этого письма. Странно, что она не упомянула об этом в разговоре с тобой. Или, может быть, ты сама заметила что-то необычное?

Рита замерла на мгновение, ее взгляд стал более напряженным. Я видел, что она обдумывает мои слова, пытаясь решить, как лучше ответить.

– Падре, – начала она, слегка нервничая, – я, конечно, беспокоюсь за Анжелику. Возможно, кто-то подделал что-то. Люди бывают жестокими.

Ее слова были попыткой уйти от прямого ответа, но они только укрепили мои подозрения. Я решил перейти к следующему шагу.

– Жестокость людей – это правда, – согласился я. – Но странно, как точно было передано письмо, даже почерк… Как будто кто-то, кто хорошо знает Анжелику, мог бы сделать это. Кто-то, кто хотел бы защитить ее, но выбрал неправильный путь. Ты не думаешь, что это могло быть сделано из зависти или страха?

Рита заметно напряглась, ее лицо стало жестким. Она понимала, что я подвожу ее к признанию, но все еще пыталась сохранить контроль.

– Падре, вы что-то хотите сказать? – ее голос прозвучал резко, но в нем было слышно беспокойство. – Я не понимаю, к чему вы клоните.

Я наклонился вперед, стараясь говорить спокойно, но с ноткой настойчивости.

– Я просто хочу понять, Рита, – ответил я. – Иногда мы делаем ошибки, думая, что защищаем тех, кого любим. Но ошибки можно исправить. Если кто-то подделал это письмо, даже если из благих намерений, это может быть признано и прощено. Но если кто-то продолжает скрывать правду, это только усугубит ситуацию.

Она молчала, ее глаза метались, и я видел, как она борется с собой.

– Вы хотите сказать, что я… – начала она, но ее голос дрогнул. – Падре, я…

– Рита, – я прервал ее, чтобы она не успела уйти от сути, – я не обвиняю тебя. Я лишь пытаюсь помочь. Помочь тебе и Анжелике. Если ты знаешь что-то, что может помочь восстановить справедливость, сейчас самое время сказать об этом. Истина всегда лучше, чем ложь, даже если она горька. Я был бы очень разочарован, если бы узнал, что кто-то близкий к ней был замешан в этом, – я сделал паузу, позволяя ее мыслям охватить все, что я имел в виду. – К тому же скоро приедет человек, который занимается экспертизой почерка. Он сможет доказать, что письмо написано не Анжеликой. И тогда встанет вопрос – кем оно написано? Это может выйти наружу, и у тех, кто в этом замешан, будут большие неприятности. Я не хочу, чтобы тебя постигла такая участь, Рита. Я хочу защитить тебя.

Она вздрогнула. Видно было, что ее уверенность рушится и мои слова начали проникать в ее сознание. Ее голос был слабым, когда она наконец заговорила:

– Падре, я… Я не могу. Я не делала этого. Но… я знала. Я знала, что служанка… она хотела отомстить. Я не вмешалась. Моя горечь… Она сильна. Анжелика… Она сделала меня калекой. Я не могла простить ее. Вы же знаете.

Слова выходили из нее с трудом, но я понимал, что она скорее всего говорит правду. Не всю… Но правду. Глубоко внутри Рита была поглощена болью и обидой, которые питали ее ненависть к сестре.

– Рита, я понимаю твою боль, – сказал я, стараясь говорить как можно мягче. – Но ошибка уже совершена, и она может разрушить жизнь Анжелики. Ты не можешь позволить этому продолжаться. Если ты хочешь искупить свою вину, тебе нужно исправить ошибку. Подумай, как ты можешь это сделать. Ты должна взять на себя ответственность, пока эксперт не раскрыл всю правду…Ты бы не хотела, чтобы слухи ходили о тебе… Это могло бы разочаровать твою маму.

Рита замерла, ее лицо было мокрое от слез, но она кивнула, понимая, что у нее нет другого выбора.

– Я… я постараюсь, – произнесла она. – Я найду способ исправить это. Но я бы не хотела, чтоб кто-то узнал.

– Тайна исповеди священна.

– Падре… но ведь вы не станете меня ненавидеть? Вы ведь не станете считать, что я дрянь?

– Бог не умеет ненавидеть, он любит всех своих детей. А я его верный слуга. Я никогда не стану тебя ненавидеть.

Маленькая дрянь… я бы хорошенько надрал твою задницу за все, что ты сделала. Завистливая сучка, которая в первой исповеди заставила себя жалеть. Хитрая стерва.