Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса

Глава 22. Город встаёт на защиту

Тишина внутри пекарни, наполненная обретенной силой после подвига Лео, была внезапно нарушена. Не звуком рога и не угрозами. Её нарушил запах.

Сначала это был едва уловимый аромат вишнёвого пирога, просочившийся сквозь щель под дверью. Затем к нему присоединился пряный дух имбирного печенья. Потом – сладкое дыхание медовых коврижек. Запахи, которые Элли с таким трудом и любовью вложила в каждое пирожное, теперь возвращались. Они текли по улицам Веридиана, просачивались под двери, в открытые форточки, смешиваясь с утренним воздухом.

Они несли с собой не просто воспоминания о вкусе. Они несли в себе частичку той магии, того намерения, что вложила в них Элли. Частичку единства, смелости, надежды.

В доме миссис Клэр старушка, только что доевшая свой кусок «обезболивающего» имбирного пряника, внезапно перестала чувствовать ноющую спину. Но дело было не только в этом. В её сердце, сжатом страхом после утреннего визита, что-то дрогнуло. Вспомнилась Элли – молодая, упрямая, всегда с добрым словом. Вспомнился запах её пекарни, всегда такой доброжелательный.

Она вдруг резко встала, отчего старые кости тревожно хрустнули, накинула платок и вышла на улицу. Она не взяла с собой ни палку, ни вилы. Она просто пошла. Твёрдо, не оглядываясь, прямо к «Уютному очагу».

В это же время рыбак Эдгар, раздавая детям «счастливые» безе, почувствовал, как по его жилам разливается странное, тёплое спокойствие. Он посмотрел на испуганное лицо своего сына Тома, вспомнил угрозы в его адрес, и тихая, холодная ярость поднялась в нём. Но это была не слепая ярость. Она была целенаправленной. Мужчина молча взял Тома за руку и вышел из дома. К ним присоединились соседи, тоже съевшие утренние гостинцы от Элли – кто кусок хлеба, кто пирожное. Они шли молча, но их молчание было громче любых криков.

Портниха, которой угрожали лишением заказов, вышла из своей мастерской, неся в руках не ножницы, а большой рулон дорогой, тёплой ткани. Булочник с соседней улицы – не с пустыми руками, а с корзиной только что испечённых булок. Даже дети бежали, неся в руках цветы, подобранные у дороги, или свои любимые игрушки.

Они шли с разных концов города, поначалу робко, небольшими группками. Но видя друг друга, они крепли. Их отдельные ручейки сливались в один поток. Поток людей. Не воинов. Не бунтарей. Просто людей, которые защищали свой дом.

Серые плащи, стоявшие кольцом вокруг пекарни, сначала не обратили на это внимания. Что могли сделать эти простолюдины? Но когда поток стал шириться, когда он подошёл вплотную к их кордону, они насторожились. Один из стражников у входа поднял руку, жестом приказывая остановиться.

Толпа замедлила ход, но не остановилась. Она медленно, неотвратимо стала обтекать пекарню, окружая её живым кольцом. Они не кричали, не угрожали. Они просто стояли. Мужчины, женщины, старики, дети. Стояли и молча смотрели на охотников. Их взгляды были не злыми, а… твёрдыми. Непроницаемыми.

Элли, Каэл и другие, наблюдавшие из окна, замерли в изумлении. Они видели, как знакомые лица – миссис Клэр, Эдгар с сыном, фермерша Агнесса, почтальон, трактирщик – встают плечом к плечу, формируя живой барьер между ними и опасностью.

– Боги… – прошептал Седрик, сжимая в руке свой звёздный глобус. – Они… они пришли.

Слёзы текли по лицу Элли, но она не замечала их. Её сердце готово было разорваться от гордости и любви. Её выпечка сработала. Не как заклинание, а как напоминание. Напоминание о том, кто они есть. О той связи, что их объединяла.

Капитан Маркус появился на площади со своими двумя стражниками. Он выглядел растерянным и подавленным. Он видел своих людей, своих соседей, вышедших против законной, хоть и ненавистной ему власти. Его рука лежала на рукояти меча, но он не вынимал его.

Один из серых плащей, стоявший в центре, сделал шаг вперёд. Его голос, безжизненный и металлический, разрезал тишину:

– Разойдитесь. По приказу Совета Пяти Городов. Мешающие будут уничтожены.

Толпа замерла. На мгновение страх снова попытался поднять голову. И тогда миссис Клэр, маленькая, сморщенная, сделала шаг вперёд. Её голос, обычно скрипучий, прозвучал на удивление громко и чисто:

– Это наш город. И наша пекарня. И мы никуда не уйдём.

Тишина на площади была звенящей, напряжённой, как тетива лука перед выстрелом. Серые плащи стояли недвижимо, их безликие капюшоны были обращены к пекарне, из которой исходила та самая, невыносимая для них сила – сила спокойствия, силы, принятия.

И тогда один из них, тот, что стоял в центре, резким, отрывистым жестом взметнул руку. От его пальцев рванулся сгусток сжатого, лилового света – уродливый, визгливый сгусток чистой энергии подавления и боли. Он должен был разорвать защиту, посеять панику, ударить по самому сердцу сопротивления.

Но случилось нечто странное. Сгусток, долетев до невидимой границы, обозначенной развешанными под крышей травами Каэла и добрыми намерениями жителей, не взорвался. Он… замедлился. Его ядовитый лиловый цвет стал блекнуть, расплываться, как чернильная клякса в воде. Он будто упёрся в нечто упругое и вязкое, потерял свою форму и, наконец, с тихим шипящим вздохом растворился в воздухе, не оставив и следа.

Наступила секунда ошеломлённой тишины. Со стороны охотников и со стороны горожан. Никто не понимал, что произошло.

И тогда кто-то поднял руку. Не для атаки. Старая миссис Клэр, вся съёжившаяся от страха, вытянула свою трясущуюся, костлявую руку ладонью вперёд, по направлению к пекарне. Она не произносила заклинаний. Она просто… вспоминала. Вспоминала вкус имбирного пряника, что всегда помогал от боли. Вспоминала доброту Агаты и Элинор. И из её ладони потекла тончайшая, почти невидимая струйка тёплого, золотистого света. Он был слабым, дрожащим, но невероятно чистым.

Рыбак Эдгар, увидев это, хрипло выругался себе под нос и тоже выбросил вперёд руку. Он вспоминал своего перепуганного сына и твёрдую уверенность Элли, что всё будет хорошо. Его свет был более грубым, синим, как вода в его родной реке, и пах озоном и свежестью.

Потом подключилась портниха, вспомнившая, как Элли всегда заходила к ней за тканью для фартуков и никогда не торговалась. Её свет был нежным, розовым, как шёлк.

Булочник с соседней улицы – его свет был тёплым, жёлтым, как пшеничное поле.

Дети – их лучики были яркими, разноцветными, искрящимися смехом и верой в чудо.

Они не сговаривались. Они просто делали это. Отдавали то, что у них было. Частичку своей благодарности, своей любви, своей памяти о доброте. Их отдельные, слабые лучики сливались в один мощный, невидимый поток общей, народной магии. Он поднимался от самой земли, струился из их сердец, окутывая пекарню, как купол, мерцающий всеми цветами радуги – золотым светом надежды, зелёным – роста, синим – верности, тёплым оранжевым – домашнего очага.

Серые плащи отступили ещё на шаг. Их безликие капюшоны поворачивались из стороны в сторону, словно они не могли понять, что происходит. Их собственная, холодная и дисциплинированная магия, предназначенная для подавления и контроля, была бессильна против этого стихийного, живого потока единства. Они выпустили ещё несколько своих атак – острых, как лезвие, чёрных, как смоль. Но те растворялись в сияющем куполе, как кусочки сахара в горячем чае, не причиняя никому вреда.

Они могли сражаться со страхом. Они не знали, как сражаться с любовью.

Элли, Каэл, Мэйбл, Седрик и Лео вышли на порог пекарни. Они стояли, глядя на это чудо – на свой город, восставший не с оружием, а с открытым сердцем.

Лео вышел вперёд. Он посмотрел на сияющий купол, на людей, отдающих свою энергию, и его лицо озарилось улыбкой. Он поднял руки, и от его ладоней потянулись тонкие, но яркие золотистые нити – те самые, что укрепляли пекарню. Они соединились с общим потоком, усиливая его, наполняя его своей личной, исцелённой благодарностью.

Магия нарастала, становясь осязаемой. Воздух звенел, как хрусталь, и пах летним дождём и тёплым молоком. К защитному потоку присоединялись те, кто остался в домах, стоя у окон. Старики в своих креслах, матери, качая детей, ремесленники в мастерских – все, кто чувствовал зов, протягивали руки и отдавали крупицу своего тепла.

Серые плащи были в полном смятении. Они сгрудились вместе, их безупречный строй окончательно распался. Они не знали, что делать. Приказ? Сила? Угрозы? Ничто не работало против этой мирной, но абсолютно непробиваемой стены из человеческих душ.

Элли обернулась и посмотрела на Каэла. Он смотрел не на охотников, а на неё. И в его глазах она читала то же потрясение, ту же безмерную гордость.

– Видишь? – прошептала она. – Это и есть наша сила.

Он кивнул, и его рука нашла её руку. Их пальцы сплелись – сильные, шершавые пальцы лесника и нежные, испачканные в муке пальцы пекарши. Две разные силы, слившиеся в одну.

Осада была не просто провалена. Она была обращена вспять силой одного большого сердца, которое билось в груди у всего Веридиана. И это сердце говорило одно: «Тронь их – и ты тронешь нас всех».