Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса

Глава 2. Угрюмый поставщик

Полдень в «Уютном очаге» был особенным временем. Утренняя суета, звон колокольчика, возгласы покупателей и перезвон монет стихали, уступая место сонной, медовой тишине. Солнечные лучи, достигнув зенита, становились тяжелыми и ленивыми. Они заливали пекарню густым, золотистым сиропом, в котором медленно танцевали пылинки, поднятые с пола за утро. Воздух, ещё несколько часов назад плотный и насыщенный запахами свежей выпечки, теперь становился тоньше, прозрачнее. В нём можно было различить отдельные ноты: вот тянется сладкая нить ванили из почти пустой вазочки с эклерами, вот горьковатый аромат поджаристого миндаля, а вот – едва уловимая, прохладная струйка от пучка мяты, свешивающегося над раковиной.

Элли сидела на своей любимой табуретке за прилавком, подперев щеку ладонью и полузакрыв глаза. Вторая кружка чая с чабрецом и мёдом остывала перед ней, совершенно забытая. В такие минуты она почти физически ощущала, как пекарня, её пекарня, вздыхает полной грудью, отдыхая после утреннего труда. Казалось, даже стены, пропитанные теплом и запахами, слегка потрескивали, усаживаясь поудобнее, как старый, добрый человек в своём кресле у камина.

Она наслаждалась этой передышкой, этой благословенной паузой между актами рабочего дня. Скоро начнётся подготовка к вечерней выпечке: нужно будет замесить тесто для пирогов, которые расхватают за час до закрытия, почистить яблоки для шарлотки, приготовить закваску на завтра. Но сейчас был миг чистой, ничем не омрачённой благодати. Даже кошка Мурка, обыкновенно предпочитавшая мягкое кресло на кухне бабушки Агаты, сейчас растянулась на прилавке на самом солнечном месте, превратившись в рыжую, мурлыкающую шкурку.

Тишину нарушил не звонок над дверью. Его нарушил звук. Тяжёлый, мерный, глухой стук шагов по деревянному настилу крыльца. Знакомый и всегда неожиданный. Шаги были неторопливы, но полны скрытой силы, будто по мосткам ступал не человек, а молодой, осторожный медведь. Элли вздрогнула, словно её выдернули из приятного сна, и недовольно нахмурилась. Она знала, чьи это шаги. Поставщик. Лесной человек. Каэл.

Она мысленно перебрала календарь. Да, так и есть, среда. День, когда он привозил дикие ягоды, грибы, редкие коренья и травы, которые не росли в её палисаднике. Их деловые отношения были налажены ещё бабушкой Агатой и соблюдались с почти религиозной точностью. Каждую среду, между часом и двумя пополудни, он появлялся на пороге, молча принимал плату и так же молча удалялся обратно в свои леса.

Элли поправила передник и сделала глоток остывшего чая, стараясь вернуть себе ощущение утраченного спокойствия. Она не любила эти визиты. Они всегда выбивали её из колеи, вносили в её упорядоченный, тёплый мир странную, холодную ноту.

Дверь открылась беззвучно – мужчина умел двигаться поразительно тихо для своего роста. И он заполнил собой всё пространство у входа. Не потому, что был невероятно высок или широк в плечах, хотя и то, и другое было правдой. Просто его присутствие было… плотным. Осязаемым. Казалось, он принёс с собой сгусток прохладного лесного воздуха, пахнущего хвоей, влажной землёй и чем-то диким, неуловимым.

Каэл остановился на пороге, позволив глазам привыкнуть к полумраку пекарни после слепящей уличной яркости. Он был одет в поношенную, но прочную одежду землистых тонов: холщовая рубашка, жилет из грубой шерсти, штаны, заправленные в высокие сапоги из мягкой, протёртой кожи. В руках он держал две плетёные корзины, прикрытые холстиной. Из-под ткани пробивался терпкий, кисловатый запах лесных даров.

Элли молча кивнула ему, указывая взглядом на свободное место у конца прилавка, куда он обычно ставил свою ношу. Она не предлагала ему зайти, сесть, выпить чаю. Он бы всё равно отказался. Их ритуал был отточен до мелочей.

Он пересёк пекарню неслышными шагами и поставил корзины на указанное место. Движения его были простыми, лишёнными всякой суеты, будто каждый мускул был под четким контролем. Он откинул холстину, и пекарню заполнил новый букет ароматов: душистая земляника, сладкая черника, горьковатая костяника и что-то ещё, пряное и незнакомое.

– Здравствуйте, – произнесла Элли, соблюдая формальность. Её голос прозвучал чуть громче, чем нужно, нарушая царящую тишину.

Каэл лишь кивнул в ответ, его лицо оставалось невозмутимым маской. Он не был красив в привычном понимании. Черты его были грубоваты, словно вырублены топором: резко очерченный подбородок, высокие скулы, нос с небольшой горбинкой. Тёмные волосы, собранные в низкий хвост, выбивались нетерпеливыми прядями. Но больше всего Элли поражали его глаза. Цвета старого мха, с золотистыми искорками вокруг зрачков. Они никогда не улыбались. Даже когда губы растягивались в чём-то, отдалённо напоминающем улыбку, глаза оставались холодными и настороженными, будто видели перед собой не пекаршу, а потенциальную угрозу.

Он вынул из корзины аккуратные берестяные туески с ягодами, свёртки с сушёными грибами, пучки странных трав с серебристыми листьями.

Элли взяла один из туесков с земляникой. Ягоды были идеальны: сухие, чистые, отборные, каждая – как маленький рубин.

– Хороший урожай, – заметила она, больше для того, чтобы сказать хоть что-то.

– Урожай как урожай, – глухо ответил он, не глядя на неё, развязывая верёвку на свёртке с кореньями. – Лиса половину утащила. Придётся за ловушку браться.

Элли поморщилась. Она ненавидела ловушки.

– Может, просто поделиться? Лес большой.

Он на секунду поднял на неё взгляд, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на насмешку.

– С лисой не договоришься. Она не из ваших. Не понимает слов.

Наступила неловкая пауза. Элли пересчитывала монеты, звонко откладывая их на столешницу. Она чувствовала его взгляд на себе. Не прямой, а боковой, оценивающий, изучающий. Ей всегда казалось, что он видит в ней что-то, чего не видят другие. Какую-то неловкость, неуверенность, которую она тщательно скрывала под маской деловой хозяйки.

Внезапно он замер. Его взгляд скользнул по пекарне, по полкам с баночками, по потрескивающей печи, по открытой на случайной странице Книги рецептов. Его ноздри слегка расширились, будто он улавливал какой-то запах, недоступный обычному носу.

– Сильно сегодня пахнет, – произнёс он наконец, и его низкий, немного хриплый голос прозвучал громче, чем обычно.

Элли насторожилась.

– Пирог с яблоками только что вынула. И булочки с корицей. Конечно, пахнет.

Он медленно покачал головой, всё ещё вглядываясь в полумрак у печи, будто пытаясь разглядеть что-то там.

– Не пирогом. Не булками. Сила. – Он произнёс это слово отрывисто, без всякого почтения, скорее с лёгким презрением. – Сильно пахнет силой. Разлили что-то?

Элли почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Не страх, а раздражение. Кто он такой, чтобы приходить в её дом и делать такие замечания? Грубый, неотёсанный лесной человек, не знающий простейших правил приличия.

– У меня пекарня, мастер Каэл, – сказала она, и её голос зазвучал холодно и отстранённо. – Здесь пахнет тестом, маслом и сахаром. Если вам не нравятся запахи, вы можете не заходить.

Он наконец перевёл на неё свой тяжёлый, неморгающий взгляд. Казалось, мужчина впервые действительно увидел её – не как поставщик клиента, а как одинокий волк – другого хищника на своей территории. В его глазах не было ни извинения, ни смущения. Лишь холодное, почти научное любопытство.

– Запахи нормальные, – парировал он. – А сила – она другая. Резкая. Новая. Словно кто-то неумелый взял в руки острый нож. Можно и порезаться.

Элли вспыхнула. Она сжала монеты в кулаке так, что края их впились в ладонь.

– Я прекрасно управляюсь с ножами. И со своей пекарней тоже. Остальное – не ваше дело.

Он пожал плечами, словно её гнев был ему совершенно неинтересен.

Закончив раскладывать свой товар, Каэл отодвинул корзины.

– Моё дело – предупредить. Лес не любит резких движений. И резких запахов. Привлекают внимание… разного.

С этими словами он взял со стола деньги, не пересчитав, сунул их в кожаный мешочек на поясе и развернулся к выходу.

Элли стояла, всё ещё сжимая монеты, чувствуя, как жар от злости разливается по её щекам. Она ненавидела эти намёки, эту таинственность, это его вечное высокомерие. Он вёл себя так, будто был хранителем каких-то великих секретов, а она – несмышлёным ребёнком, играющим с огнём.

– До следующей среды, – бросила она ему вслед, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Он уже брался за резную деревянную ручку двери, но на секунду замер. Не оборачиваясь, он произнёс:

– Берегите книгу. Старые вещи… капризны. Могут и укусить.

И вышел. Дверь закрылась за ним так же бесшумно, как и открылась. Колокольчик над ней даже не дрогнул.

Элли выдохнула, разжала онемевшие пальцы и с силой швырнула монеты в глиняную кружку для мелочи. Они звякнули, нарушая благоговейную тишину.

– Ненавижу, – прошептала она в пустоту. – Абсолютно ненавижу его визиты.

Она подошла к корзинам и с раздражением стала перекладывать ягоды в свои миски. Они были прекрасны. Идеальны. Земляника отдавала сладким солнцем, черника – утренней росой. Даже травы пахли не просто зеленью, а чем-то глубинным, древним, целебным. Это бесило её ещё больше. Почему он, такой грубый и неприятный, должен приносить такие прекрасные ингридиенты?

Она взяла в руки пучок мяты, который он принёс в дополнение к заказу. Стебли были упругими, листья – ярко-зелёными, с фиолетовым отливом. Она поднесла его к носу, вдыхая свежий, очищающий аромат. И внезапно злость начала уходить, растворяясь в этом запахе. Она вспомнила, как бабушка Агата заваривала чай с такой мятой, когда Элли была маленькой и не могла уснуть после кошмара. «Она успокаивает сердце, детка, – говорила Агата, укутывая её в одеяло. – Отгоняет дурные мысли».

Элли вздохнула и опустила мяту в миску с водой. Она посмотрела на дверь, через которую ушёл Каэл. «Сильно пахнет силой». Что он имел в виду? Неужели он почувствовал то, что произошло утром? Ту странную, тёплую волну, что пошла от неё к булочке, когда она пыталась помирить подруг? Неужели это и была та самая «сила», о которой так много говорила бабушка, но которую Элли никак не могла по-настоящему ощутить и тем более контролировать?

Или он просто сказал это, чтобы позлить её? Чтобы продемонстрировать своё превосходство, своё «особое» знание?

Она не знала. И это незнание злило её и пугало одновременно.

Элли подошла к Книге, всё ещё лежавшей открытой на странице с рецептом «Пряников радости». Бережно, почти с благоговением, она провела пальцами по бабушкиному почерку. « …и добавить щепотку тёплых воспоминаний , – было написано там изящным курсивом. – Размешивать, думая о чём-то хорошем, пока тесто не станет светиться изнутри ».

«Капризны, – вспомнила она слова Каэла. – Могут и укусить».

Она резко захлопнула книгу. Нет. Он не понимал. Он не мог понять. Для него магия, сила – это что-то дикое, что-то из леса, что-то, что нужно контролировать и опасаться. Для бабушки, а теперь и для неё, это было частью дома. Частью семьи. Частью тёплого хлеба на столе.

Она больше не чувствовала умиротворения. Полуденная благодать была безвозвратно нарушена. Пекарня снова казалась просто комнатой с печью, а не живым, дышащим существом.

Элли вздохнула, закатала рукава и с решительным видом направилась к мешку с мукой. Нужно было замешивать тесто для вечерних пирогов. Дело. Рутина. То, что она умела и любила. То, что было понятно и не таило в себе никаких «резких запахов» и «сил».

Но пока она насыпала муку в большую деревянную миску, её взгляд снова и снова возвращался к окну, за которым лежала дорога, уходящая в тёмный, молчаливый лес. И в глубине души, сквозь раздражение и непонимание, шевельнулось крошечное, назойливое любопытство. А что если он прав? Что если она, сама того не ведая, взяла в руки не просто нож, а нечто острое и опасное? И что тогда?

Элли с силой вдавила руки в мягкую, податливую муку, стараясь заглушить эти мысли. Но они, как назойливые мухи, кружили у неё в голове, нарушая привычный, уютный порядок вещей.