Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса

Глава 8. Проблеск доверия

Ночь, наступившая после визита к Каэлу, была самой долгой и беспросветной в жизни Элли. Она не спала. Лежала на кровати, уставившись в потолок, и чувствовала, как холодное, липкое отчаяние медленно заполняет её изнутри, словно вода просачивается в тонущий корабль. Слова лесного отшельника звучали в ушах, жёсткие и неумолимые, как удар топора: «Дура… Не моя война… Живи с последствиями».

Он был прав. Она была дурой. Наивной, глупой девочкой, которая решила, что тёплых булочек и добрых намерений достаточно, чтобы противостоять настоящему злу. Она впустила беду в свой дом, подставила под удар не только себя, но и весь Веридиан, и теперь не могла найти никого, кто протянул бы ей руку.

Под утро её накрыла короткая, тревожная дремота, полная кошмаров. Ей снились серые плащи, входящие в пекарню, их безликие капюшоны, холодные руки, хватающие её. Снился Каэл, стоящий в стороне и безучастно наблюдающий. Снился Лео, которого уводили, а он смотрел на неё предательски-испуганным взглядом.

Она проснулась с тяжёлой головой и ощущением полной безнадёжности. Вставать и начинать день не было ни сил, ни желания. Но привычка, вбитая годами, оказалась сильнее отчаяния. Ноги сами понесли её вниз, к печи. Руки сами совершали привычные движения: растопить печь, замесить тесто, приготовить закваску.

Она работала механически, словно заводная кукла. Запах свежего хлеба, обычно бальзамом ложившийся на душу, сегодня казался ей горьким и обманчивым. Что за польза от тёплого хлеба, если за дверью стоят те, кто хочет отнять у тебя самое дорогое?

Утро прошло в напряжённом ожидании. Каждый звук заставлял её вздрагивать. Колокольчик над дверью звенел как набат. Каждый покупатель, заходящий в пекарню, смотрел на неё, как ей казалось, с подозрением и упрёком. Новости, которые они приносили, были тревожными.

Старая миссис Клэр, купившая свой обычный ржаной каравай, озабоченно сообщила, что видела серых незнакомцев, разговаривающих с детьми у школы. Рыбак Эдгар, зайдя за пирогом с угрём, мрачно заметил, что они расспрашивали его о лесных тропах и заброшенных хижинах. Даже весёлый Седрик, появившийся за очередной порцией «исцеляющих» булочек, был необычно серьёзен.

– Видал я сегодня этих стервятников, – сказал он, понизив свой обычно громкий голос. – Возле моей лавки кружили. Спрашивали, не продаю ли я старые магические артефакты, карты, книги… Настолько любезными пытались быть, что аж жутко стало. Вежливость палача перед казнью. Чует моё сердце, готовят они что-то недоброе.

Элли молча кивала, не в силах вымолвить ни слова. Она чувствовала, как петля вокруг неё затягивается всё туже.

Лео на чердаке чувствовал её панику. Он снова перестал есть, сидел, забившись в угол, и не отвечал на её попытки утешить. Его молчаливый укор был хуже любых слов.

После полудня, когда основная толпа покупателей схлынула, Элли, обессиленная, присела на табурет за прилавком, опустив голову на руки. Она была на грани. Ещё немного – и она сломается. Придёт к стражникам и во всём признается. Лишь бы это закончилось.

И в этот момент она увидела его.

Не в дверь. В окно.

Она сидела лицом к большому окну, выходящему на улицу. И сначала ей показалось, что это просто промелькнула тень. Но потом тень обрела очертания. Высокая, знакомая, нежеланная фигура. Каэл.

Он стоял по другую сторону улицы, прижавшись к стене дома напротив, в тени старого раскидистого клёна. Он не смотрел на пекарню. Его взгляд был устремлён в землю, поза выражала крайнюю нерешительность и внутреннюю борьбу. В руках он сжимал небольшой свёрток из грубой ткани.

Элли замерла, не веря своим глазам. Что ему нужно? Пришёл посмеяться? Убедиться, что его жестокий совет возымел действие?

Она наблюдала, затаив дыхание. Он простоял так несколько минут, абсолютно неподвижный, слившийся с тенью. Затем, оглядевшись по сторонам – не так, как оглядываются охотники, а как дикий зверь, проверяющий, нет ли опасности, – он быстрыми, неслышными шагами пересёк улицу и приблизился к её пекарне.

Но не к двери. Он обошёл здание сбоку, туда, где был маленький дворик, куда выходило окно кухни и где стояла дровница.

Сердце Элли забилось чаще. Что он задумал?

Она бесшумно поднялась с табурета и на цыпочках прошла в кухню, спрятавшись за занавеской у окна. Осторожно раздвинув ткань на сантиметр, она выглянула.

Каэл стоял у задней стены пекарни, прямо под окном чердака, до которого с земли было не дотянуться. Он снова огляделся, его движения были резкими, почти нервными. Потом он поднял голову, точно определяя место, и его взгляд на мгновение встретился с её взглядом в щели занавески.

Элли отпрянула, испуганная, что он её заметил. Но когда она рискнула выглянуть снова, он уже не смотрел в её сторону. Он делал то, за чем пришёл.

Каэл развернул свой свёрток. Внутри лежало несколько пучков свежих трав, перевязанных бечёвкой. Она узнала серебристые листья полыни, тёмные стебли зверобоя, нежные фиолетовые цветки лаванды. Травы, которые Мэйбл называла «успокоительным сбором для тревожных душ».

Каэл достал из-за пояса небольшой складной нож, подрезал стебли, чтобы аромат усилился, и, подобрав с земли несколько плоских камешков, начал аккуратно, с неожиданной ловкостью, прикреплять пучки трав под самым краем крыши, прямо под слуховым окном чердака. Он работал быстро и молча, его лицо было напряжённым и сосредоточенным.

Элли смотрела, не в силах оторвать глаз. Он не просто оставлял травы. Он вешал их особым образом, сплетая бечёвку в простой, но узнаваемый узор – защитную мандалу, которую иногда рисовали на дверях амбаров от дурного глаза. Это была не просто подачка. Это был тихий, ни к чему не обязывающий, но однозначный жест. Помощь.

Закончив, он ещё секунду постоял, глядя на свою работу, словно проверяя её. Потом его взгляд снова скользнул в сторону окна, и на этот раз он, казалось, смотрел прямо на неё, сквозь ткань занавески. Он не кивнул, не улыбнулся. Его лицо оставалось суровым. Но в его глазах, всего на мгновение, мелькнуло что-то… не то чтобы раскаяние, а скорее понимание. Признание того, что он поступил жестоко. И эта маленькая попытка загладить вину.

Затем он развернулся и исчез так же быстро и бесшумно, как и появился, растворившись в боковой улочке, ведущей к лесу.

Элли ещё долго стояла у окна, не в силах пошевелиться. В груди у неё бушевала буря противоречивых чувств. Облегчение? Да, ведь она была не совсем одна. Гнев? Конечно, ведь он мог сделать это открыто, а не тайком, под покровом теней. Недоверие? А вдруг это ловушка? Вдруг он хочет усыпить её бдительность?

Но сильнее всего было другое чувство – тихая, осторожная надежда. Как первый луч солнца, пробивающийся сквозь густые тучи после долгой грозы.

Она вышла во дворик. Воздух был холодным, пахло дровами и зимней сыростью. Она подошла к стене и подняла голову. Пучки трав, развешанные Каэлом, издавали слабый, горьковато-сладкий аромат, который смешивался с запахом печного дыма. Это был запах защиты. Запах его мира – дикого, сурового, но не лишённого своей собственной, жёсткой доброты.

Она вернулась внутрь, и её движения стали чуть увереннее. Она поднялась на чердак. Лео, как и ожидалось, сидел, съёжившись, в своём углу. Но когда она вошла, он не вздрогнул так сильно, как обычно. Его взгляд был менее остекленевшим.

– Лео, – тихо сказала она. – Подойди к окну. Понюхай.

Он не сразу понял её, но жестами она сумела объяснить. Мальчик неуверенно поднялся и подошёл к слуховому окну. Элли приоткрыла его. Вместе с потоком холодного воздуха в комнату ворвался свежий, терпкий аромат полыни и лаванды.

Лео глубоко вдохнул. И затем произошло нечто удивительное. Напряжение в его плечах ослабло. Он снова вдохнул, уже спокойнее, и его глаза, впервые за долгое время, потеряли выражение животного ужаса. Он обернулся к Элли и жестом спросил: «Что это?»

– Это чтобы не бояться, – ответила она, и сама поверила в эти слова. – Друг прислал. Чтобы мы были в безопасности.

Она не знала, можно ли называть Каэла другом. Но в данный момент это было единственное подходящее слово.

Она спустилась вниз и принялась за работу с новыми силами. Страх никуда не делся, но теперь у него появился противовес – крошечное, но реальное чувство, что кто-то ещё знает её тайну и не осуждает её. Кто-то, пусть и молча, пусть и на расстоянии, на её стороне.

Вечером, когда она закрывала пекарню, на пороге появилась Мэйбл. Она несла в руках небольшой горшочек с какой-то тёмной мазью.

– На, – сказала она, протягивая горшок Элли. – Для окон и дверей. Особенно для тех, что на чердаке. Старый рецепт. Запах не очень, но… нежелательное внимание отваживает. – Она многозначительно посмотрела на Элли. – И скажи своему гостю, чтобы спал спокойно. Лес шепчет, что некоторые стены стали чуть толще сегодня.

Элли смотрела на неё с широко раскрытыми глазами. Мэйбл хмыкнула.

– Что смотришь? Я старая, а не слепая. Да и нос у меня ещё в порядке. Чужая лесная полынь под окном – это тебе не мышиный писк. – Она повернулась к выходу, но на пороге остановилась. – И передай тому, кто её принёс, что если ему снова понадобятся травы для защиты, пусть лучше ко мне обращается. А то надергает чего ни попадя, ещё и ядовитое подмешает по ошибке.

И она ушла, оставив Элли с горшком мази и с чувством глубочайшего изумления. Каэл, Мэйбл… они знали. Они не говорили ничего открыто, но они знали. И помогали. Тихо, неброско, не афишируя своего участия.

Наконец, уже перед сном, раздался стук в дверь. Не громкий и настойчивый, как у серых плащей, а осторожный, почти застенчивый. Элли открыла. На пороге стоял Седрик. Он был без своего яркого камзола, в простом тёмном плаще, и в руках держал небольшой предмет, завёрнутый в бархат.

– Коллега, – сказал он торжественно, но тихо. – Преподношу вам дар. Для… э-э-э… укрепления домашнего очага. – Он развернул бархат. В его ладони лежал небольшой колокольчик из потемневшей бронзы. – Висячий колокольчик. Разместите его на двери. На самой верхней. Он будет звенеть только тогда, когда к двери приблизится тот, у кого в сердце есть злой умысел. Остальных он не потревожит. Проверено. – Он подмигнул и, не дожидаясь ответа, сунул колокольчик ей в руки. – Спокойной ночи. И помните – стены имеют уши, но у некоторых стен есть и голос.

Он удалился, растворившись в сумерках, прежде чем Элли успела что-то сказать.

Она закрыла дверь, заперла её и медленно поднялась по лестнице, сжимая в руке бронзовый колокольчик. Он был холодным и гладким на ощупь.

Она вошла в свою комнату, подошла к окну и выглянула наружу. Улица была пуста. Серых плащей нигде не было видно. Но где-то там, в темноте, возможно, стоял Каэл, охраняя свой молчаливый пост. Где-то в своём доме заваривала успокоительный чай Мэйбл. Где-то на площади в своей лавке разбирал древние монеты Седрик.

И они знали. Они не спросили, не потребовали объяснений. Они просто… помогли. Как умели. Тихо, без лишних слов.

Элли прикрепила колокольчик к гвоздику на входной двери. Он висел неподвижно и безмолвно.

Она легла в кровать, и впервые за много ночей сон не заставил себя ждать. Он пришёл к ней тёплым, глубоким и мирным. Она знала, что опасность не миновала. Что серые плащи всё ещё там. Что завтра снова придётся бояться и притворяться.

Но теперь она знала ещё кое-что. Она была не одна. Совсем не одна. И это знание было крепче любых стен и слаще любой булочки. Оно было тем самым проблеском доверия, который осветил её тёмную ночь, дав силы дожить до утра.