Пекарня «уютный очаг» и её тихие чудеса

Глава 5. Первые подозрения

Первые лучи рассвета были ещё бледными и робкими, едва тронувшими кончики крыш Веридиана, когда Элли уже стояла у печи, растапливая её для нового дня. Но на этот раз её привычные, отточенные движения были механическими, лишёнными обычной медитативной сосредоточенности. Мысли её витали далеко от теста и заквасок – на чердаке, под самой крышей, где в пыльном укрытии спал её ночной гость.

Ночь прошла в тревожной дремоте. Каждый скрип дома, каждый шорох за окном заставлял её сердце замирать и биться чаще. Она прислушивалась к звукам сверху, но оттуда не доносилось ничего – ни плача, ни стука, лишь гнетущая, настороженная тишина.

Пока печь разогревалась, наполняя пекарню живительным теплом, Элли приготовила простой, но сытный завтрак. Тёплую овсяную кашу на молоке с большим куском сливочного масла и ложечкой мёда, ещё один ломоть хлеба и кружку слабого травяного чая с ромашкой – чтобы успокоить нервы. Всё это она аккуратно сложила на поднос и, сделав глубокий вдох, как будто собираясь нырнуть в холодную воду, поднялась по скрипучей лестнице на чердак.

Она постучала легонько в дверь, прежде чем открыть её.

– Лео? Я принесла тебе поесть.

В ответ – тишина. Элли осторожно приоткрыла дверь. В слабом свете, пробивавшемся сквозь запылённое слуховое окно, она увидела его. Он сидел, забившись в самый угол, на своём тюфяке, обхватив колени руками. Одеяло было сброшено. Он не спал. Его глаза, казалось, стали ещё больше от страха и бессонницы, и они пристально смотрели на дверь, словно ожидая, что она сейчас распахнётся и впустит что-то ужасное.

Увидев её, он не расслабился, а лишь слегка выдохнул, но напряжение не покинуло его хрупкое тело.

– Доброе утро, – тихо сказала Элли, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и обыденнее. Она поставила поднос на пол рядом с ним. – Я принесла тебе завтрак.

Он посмотрел на еду с тем же голодным интересом, что и вчера, но не двинулся с места. Его взгляд скользнул к слуховому окну, сквозь которое доносились утренние звуки просыпающегося города: крик петуха где-то вдали, скрип телеги, голоса первых торговцев. Каждый звук заставлял его вздрагивать и вжиматься в стену ещё сильнее.

Элли поняла. Его пугало не только её присутствие. Его пугал весь внешний мир. Каждый шум был для него потенциальной угрозой.

– Это просто город просыпается, – сказала она, садясь на корточки на почтительном расстоянии от него. – Ничего страшного. Это Веридиан. Здесь все друг друга знают. Здесь безопасно.

Он медленно, недоверчиво покачал головой. Его пальцы снова сложились в быстрые, выразительные жесты. Он указал на ухо, потом сжал кулак и прижал его к груди, изобразив гримасу боли.

– Тебе больно слышать эти звуки? – попыталась понять Элли. – Они тебя пугают?

Он кивнул, и в его глазах стояли слёзы.

Сердце Элли сжалось от жалости. Что же с ним сделали, что даже обычные уличные звуки вызывали у него такую панику?

Она оставила еду рядом с ним и спустилась вниз, в пекарню. Ей нужно было работать, нужно было открываться, но всё внутри переворачивалось от тревоги и сострадания. Она механически замешивала тесто для утренних булок, раскатывала его, посыпала корицей и сахаром, но её мысли были на чердаке.

Кто он? Откуда? Она перебирала в уме варианты.

Может, он сбежал от жестоких хозяев? Но его одежда, хоть и испорченная, говорила о достатке. Может, он потерялся в лесу? Но тогда почему он так боится людей и звуков? И что за странный ожог на руке? И тот обгоревший свиток…

Мысль о свитке заставила её вздрогнуть. Магия. В Веридиане к ней относились спокойно, как к части быта – как к целебным травам Мэйбл или к «счастливым» безделушкам Седрика. Но все знали, что где-то там, за пределами их уютного мирка, существует другая магия – тёмная, опасная, политическая. Та, что используется тиранами и культами для власти. И клеймо на руке мальчика, этот обгоревший свиток… они пахли именно такой, чужой и страшной силой.

Элли вздрогнула, отбрасывая от себя эти мысли. Нет. Не может быть. Он просто ребёнок. Испуганный, травмированный ребёнок.

Утренняя толпа покупателей была для Элли спасением и пыткой одновременно. Привычные лица, улыбки, сплетни – всё это погружало её в иллюзию нормальности. Но каждые пять минут её взгляд непроизвольно устремлялся к потолку, к той точке, где за деревянными балками скрывался её секрет.

Первой, как всегда, заглянула Мэйбл. Она влетела в пекарню, словно маленький ураган в юбке из мешковины, вся пропахшая полынью и мятой.

– Ну что, солнышко? – проскрипела она, усаживаясь на свой любимый табурет у прилавка. – Проспала свои тревоги? Или тот угрюмый поставщик опять в голове крутится? Говорила я – печеньем его, печеньем!

Элли, стараясь сохранять спокойствие, налила ей чашку чая.

– Всё хорошо, Мэйбл. Просто плохо спалось.

– Плохо спалось! – фыркнула травница, пристально разглядывая Элли своими острыми, как шипы, глазами. – У тебя под глазами круги, как у совы после полудня. И руки дрожат. Это не от недосыпа. Это нервы. Чай с ромашкой и мёдом пьёшь? Нет? Вот я так и знала. Подожди, я тебе щепотку своей смеси дам. – Она начала копаться в своей бездонной сумке. – Лаванда, мелисса, чуть-чуть корня валерианы… будешь спать как сурок.

В этот момент с чердака донёсся приглушённый, но отчётливый звук – будто что-то упало и покатилось по полу. Элли замерла, чайник в её руке дрогнул, и несколько капель горячей воды пролилось на прилавок.

Мэйбл насторожилась, подняв голову, как старый, опытный ёж.

– Что это? У тебя мыши на чердаке завелись? Или привидение? Говорила я Агате – надо было чердак как следует заговорить от нечисти. Она всё откладывала.

– Мыши, – быстро сказала Элли, чувствуя, как краснеет. – В самом деле мыши. Сегодня же куплю ловушку.

– Ловушку! – возмутилась Мэйбл. – Нехорошо это. Лучше я тебе травку дам, они её не любят. Мяту перечную положишь по углам – и никаких мышей. Гуманно и практично.

Элли лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Её сердце бешено колотилось. Она боялась, что Мэйбл что-то заподозрит. Но старушка, удовлетворившись объяснением, переключилась на рассказ о новом рецепте мази от радикулита.

Следующим посетителем стал Седрик. Он явился с театральным шиком, развевая полы своего сливового камзола.

– О, прелестная создательница вкуснейших изысков! – провозгласил он. – Явите милость и отпустите мне ещё полдюжины тех самых булочек! Вчерашняя была съедена с таким восторгом, что моя тётушка, а она, знаете ли, весьма строгих правил, чуть не станцевала джигу! Эффект поразительный!

Элли упаковала ему булочки, стараясь не смотреть на потолок.

– Я рада, что понравилось.

– Понравилось! Это слишком слабое слово! – Седрик понизил голос до конспиративного шёпота. – Между нами, я провёл небольшой эксперимент. Отнёс одну булочку старому Генриху, тому, что после инсульта слова связать не может и всё время хмурится. Так он, представляете, съел её и… улыбнулся! Просто улыбнулся! Явление, я вам скажу, почти мистическое! В вашей выпечке, дорогая моя, определённо есть какая-то… особая энергетика. Бальзам для души, если хотите.

Элли снова почувствовала тот же странный трепет, что и вчера. Седрик, сам того не ведая, указывал на то, о чём она начала догадываться. Но сейчас её больше заботило не это. Сверху снова донёсся шорох. На этот раз тихий, но явный – словно кто-то осторожно передвинул ящик.

Седрик приподнял брови, прислушиваясь.

– О! И мышиные аристократы у вас обитают? Слышно, что господа не из мелких.

– Да… – растерялась Элли. – Очень наглые. Скоро, наверное, потребуют свою долю от выручки.

Седрик засмеялся своим густым, бархатным смехом.

– Тогда советую обратиться к коту почтальона. Тот, говорят, настоящий профессионал. А лучше – заведите своего. Магический баланс в помещении требует присутствия кошки. Философия, знаете ли.

Наконец, он ушёл, и Элли смогла выдохнуть. Она чувствовала себя актёром, играющим в напряжённом спектакле, где любая ошибка может стоить ей всего.

В течение дня она несколько раз поднималась на чердак с едой и водой. Но Лео почти не прикасался к ней. Он сидел, сжавшись в комочек, уперевшись подбородком в колени, и вздрагивал от каждого звука снизу. Кажется, он не спал ни минуты. Его глаза были красными от усталости и слёз. Элли пыталась жестами объяснить, что ему ничего не угрожает, но её уверения разбивались о стену его панического страха.

К вечеру отчаяние начало подступать и к ней. Она не могла так продолжать. Он не выдержит. Он заболеет от страха и истощения.

И тогда ей в голову пришла мысль. Бабушка Агата всегда говорила, что имбирное печенье с мёдом – лучшее лекарство от «ночных тревог и дневных забот». Она всегда пекла его, когда Элли в детстве снились кошмары.

Не раздумывая, Элли принялась за работу. Она достала свежий корень имбиря, натёрла его, смешала с мукой, сливочным маслом, тёмным медом от местных пасечников и щепоткой… щепоткой чего-то своего. Пока она замешивала тесто, она не думала о магии. Она думала только о мальчике наверху. О его перепуганных глазах. Она вкладывала в тесто всё своё сострадание, всё своё желание защитить его, дать ему почувствовать себя в безопасности. Она представляла, как тепло печенья согревает его изнутри, как сладость мёда усмиряет горечь страха, как пряный аромат имбиря прогоняет дурные мысли.

Когда печенье было готово, оно издавало такой согревающий, уютный аромат, что сама Элли почувствовала себя немного спокойнее. Она взяла ещё один кувшин тёплого молока и тарелку с только что остывшим печеньем и поднялась на чердак.

Лео сидел в той же позе. Казалось, он даже не пошевелился с её последнего визита.

– Лео, – тихо позвала она. – Я принесла тебе кое-что особенное.

Он не отреагировал. Элли поставила поднос рядом с ним, взяла одно печенье и протянула ему.

– Попробуй. Это… чтобы не бояться. Чтобы спать.

Он медленно поднял на неё глаза. Взгляд его был стеклянным, отсутствующим. Но потом его ноздри дрогнули. Он уловил запах. Тёплый, сладкий, пряный, домашний запах свежей выпечки. Это был запах, который не ассоциировался у него с опасностью. Это был запас безопасности.

Медленно, будто двигаясь сквозь толщу воды, он протянул руку и взял печенье. Он поднёс его к носу и понюхал. Потом откусил маленький кусочек. Пожевал. Проглотил.

Элли замерла, наблюдая. Она не знала, что ожидать.

Он откусил ещё. И ещё. Вскоре всё печенье было съедено, и он потянулся за кружкой с молоком, запивая сладость.

И тогда произошло нечто удивительное. Не мгновенное чудо, а медленное, постепенное изменение. Напряжение в его плечах начало спадать. Веки его опустились, стали тяжелыми. Он зевнул – глубоко, по-детски, всем телом – и потер кулачками глаза. Его дыхание, до этого частое и поверхностное, стало глубже и ровнее.

Он посмотрел на Элли, и в его взгляде впервые не было дикого ужаса. Была лишь непреодолимая, всепоглощающая усталость. Он жестом показал на тюфяк, потом приложил сложенные ладони к щеке – всем известный детский знак «я хочу спать».

Слёзы навернулись на глаза Элли. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Она помогла ему улечься, укрыла одеялом. Он устроился на боку, подтянув колени к груди, – в позе эмбриона, позе абсолютного доверия и безопасности. Его дыхание стало совсем глубоким и ровным. Через несколько минут он уже спал – не тревожной дремотой, а глубоким, исцеляющим сном истощённого ребёнка.

Элли сидела рядом с ним на полу, поджав ноги, и смотрела, как поднимается и опускается его грудь. В пекарне внизу было тихо. День подходил к концу. Сквозь слуховое окно лился мягкий свет заката, окрашивая пыльные лучи в золотистые тона.

И только тогда до неё дошло. По-настоящему дошло.

Это сработало. Не просто печенье. А её намерение. Её желание помочь. Её бабушкин рецепт, в который Элли вложила всю свою силу.

Она вспомнила слова Седрика: «В вашей выпечке, дорогая моя, определённо есть какая-то… особая энергетика. Бальзам для души».

Вспомнила колкое замечание Каэла: «Сильно пахнет силой».

Вспомнила булочку, помирившую подруг.

Это была не случайность. Это был дар. Бабушкин дар. И он просыпался в ней.

Она осторожно встала, чтобы не разбудить мальчика, и спустилась вниз, в опустевшую пекарню. Подошла к бабушкиной книге, лежавшей на подоконнике. Положила ладонь на потёртую кожаную обложку.

Раньше Элли чувствовала лишь грусть и тоску по хозяйке этой тетради. Теперь же под её пальцами страницы словно излучали лёгкую, тёплую пульсацию. Словно книга наконец-то признала в ней не просто хранительницу, а продолжательницу.

Страх за Лео никуда не делся. Тревога о будущем никуда не ушла. Но теперь к ним примешалось новое чувство – благоговейный, почти мистический трепет. Она была не просто пекарем. Она была… кем? Ведьмой? Целительницей? Она не знала точного слова.

Но она знала, что в её руках была сила. Тихая, домашняя, пахнущая имбирём и мёдом. Сила, которая могла успокоить, исцелить, дать надежду.

И глядя на засыпающий город за окном, на первые зажигающиеся огни, Элли впервые за долгое время почувствовала не беспомощность, а странную, зрелую уверенность. Она спрятала мальчика. И она сможет его защитить. Не мечом, не заклинаниями, а тёплым печеньем и силой своего доброго сердца.

Она погасила свет в пекарне и поднялась к себе. На этот раз, ложась в кровать, она прислушивалась не к пугающим звукам, а к тихому, ровному дыханию, доносящемуся с чердака. Это был самый успокаивающий звук на свете.

И на этот раз сон пришёл к ней быстро и безмятежно.