Песня любви

10

Камбуз отнюдь не самое замечательное место, где можно укрыться, особенно в разгар лета и в отсутствие океанского бриза. В открытом море будет не так ужасно, но сейчас, когда с раннего утра огромные, выложенные кирпичом плиты источали жар, а над котлами клубился дым, суля вкусный ужин, здесь было форменное пекло.

Повар вместе с двумя своими помощниками почти полностью сбросил с себя одежду, когда члены экипажа стали забегать сюда, чтобы быстро перекусить, — по одному, по двое, как кому удавалось отлучиться, поскольку часы, предшествовавшие отплытию, на судне самые напряженные. Какое-то время Джорджина наблюдала за суетой погрузки, вплоть до того момента, как все припасы были переправлены в трюм и на камбуз.

Потом она устроилась на камбузе, никому не мешая, не бросаясь особенно в глаза, присев на табурет напротив того угла, куда сложены съестные припасы; бочки и фляги, мешки с зерном и мукой — в таком количестве, что часть даже не поместилась и была отправлена в трюм.

Если бы не жара, Джорджине бы нравилось здесь, поскольку это, вне всяких сомнений, был самый чистый камбуз, когда-либо ею виденный. Впрочем, и весь корабль словно вчера сработан, да ей и говорили, что его только что отделали заново от мачт до трюма.

Между печами и плитой размещалась большая корзина с углем, сейчас полная им до краев. Длинный стол в центре комнаты заметно изрезан, один его конец приспособлен для забоя скота и рубки мяса; как раз сейчас спускали кровь из только что зарубленного животного, одного из многих погруженных на борт, чтобы по возможности обеспечить экипаж свежим мясом на протяжении всего плавания. Подобно любому другому камбузу этот заполняли всевозможные предметы: подвешенные мешочки со специями и горшки, ящики и утварь, все крепко прикрепленное к полу, стенам или потолку.

Хозяином всего этого являлся темноволосый ирландец со странным именем Шон О'Шон. Он был дружелюбным парнем лет двадцати пяти, с веселыми зелеными глазами, постоянно обшаривавшими его владения. Ирландец разрешил юнге побыть здесь, хотя и с условием, что тот кое в чем ему поможет. Она не возражала, и время от времени, когда оба его помощника были заняты, ей тоже приходилось подключаться к работе. Он был любитель поговорить и охотно отвечал на вопросы, однако и сам был тут новичком, так что не слишком много мог рассказать ей о судне и его капитане.

Среди матросов были представители самых разных народов, что обычно для корабля, совершающего далекие плавания, оставляющего своих моряков во всех портах мира и там же набирающего новых. Естественно, среди этого пестрого люда должно найтись несколько англичан, и таковые имелись.

Один из них был первым помощником капитана — Конрад Шарп, которого все запросто именовали Конни, хотя лишь однажды ей довелось услышать, как кто-то так осмелился назвать его в глаза. Он говорил, тщательно произнося каждое слово, будто принадлежал к числу этих мерзких аристократов, и чувствовалось, что шутить с собой этот человек не позволит. Он был довольно высок и не слишком широк в плечах, с волосами еще более рыжими, чем у Мака, массой веснушек на руках и, вероятно, на остальных частях тела. Но лицо его покрывал глубокий загар, и здесь уже не видно ни единой веснушки. Взгляд его карих глаз был столь пронзителен, что несколько раз у Джорджины буквально замирало сердце от мысли, что своим маскарадом она вряд ли кого обманывает. И все же она принята в члены экипажа. Он принял ее за чистую монету. В сущности, особо долгих переговоров с этим человеком не потребовалось, поскольку Маку ситуация была известна заранее. Либо они будут работать, либо вообще не ступят на борт «Мэйден Энн», что Джорджину устраивало. Мак уступил, лишь для порядка поворчав.

Ей не в чем было упрекнуть мистера Шарпа, по крайней мере пока что. Не нравился ей он просто из принципа. Что, по сути дела, несправедливо, однако Джорджи не было не до рассуждений о справедливости, когда дело касалось англичан, которых она относила к той же категории, что и крыс, змей и прочих омерзительных тварей. Чувства эти, однако, ей приходилось держать при себе. Не стоило такого человека превращать в своего врага: за врагами надо следить с близкого расстояния. Она же предпочтет, насколько это возможно, избегать его, да и других англичан на борту судна.

Она еще пока не видела капитана Мэлори, поскольку к тому времени, как она спустилась на камбуз, он еще не прибыл на пристань. Она знала, что ей предстоит явиться к нему и представиться, уточнить, нет ли каких-либо обязанностей сверх обычных. В конце концов, у каждого капитана свои вкусы. Дрю требовал, чтобы каждый день ему в каюте готовили ванну, даже если ее приходилось наполнять соленой водой. Клинтон любил, чтобы ему перед сном подавали стакан теплого молока, что входило в обязанности юнги, равно как и ухаживать за коровой, которая и давала это молоко. Юнга у Уоррена должен лишь следить за чистотой и порядком в каюте, поскольку тот любил, захватив свою еду, делить трапезу с командой. Мистер Шарп перечислил все обычные обязанности юнги, которые ей предстояло исполнять, но лишь капитан мог сообщить ей, что еще ему может требоваться от юнги.

Сейчас он наверняка весь в делах, но это ей только на руку. Однако сомнения не покидали ее. В конце концов, именно его приходилось сильнее всего опасаться в связи с маскарадом, потому что в его обществе ей придется находиться больше, чем в обществе кого-то еще. Первые впечатления были самыми важными, потому как они сильнее всего западали в память, влияя на все последующие суждения. Так что если удастся сделать так, что во время их первой встречи он не заподозрит ничего неладного, ей можно будет немного расслабиться.

Однако она не поднялась с табуретки, чтобы отправиться на его поиски. Имелось большое «если», которое удерживало ее на пышущем жаром камбузе, хотя одежда уже давно прилипла у нее к телу, а волосы под туго натянутым чулком и скрывавшей их вязаной шапочкой пропотели и свалялись. Коли капитан не заметит в ней ничего необычного, с ней все будет в порядке. Но что, если он тот самый единственный человек на корабле, которого ей не удастся провести? Вдруг он разоблачит ее еще до того, как они пройдут Ла-Манш? Их очень даже свободно могут ссадить на берег, вовсе и не запирая ее куда-нибудь до окончания плавания. Еще более скверным было бы, если бы ссадили с корабля ее одну. Мак, в сущности, гораздо более нужен, нежели юнга. И если капитан откажется отпустить Мака вместе с ней, фактически задержит его до того момента, когда ему уже будет поздно думать о береге, — вот с этим поделать они уже ничего не смогут.

И Джорджина так и продолжала сидеть на камбузе, где ее уже знали как Джорджи Макдонелл, когда Шон тяжело опустил ей на колени поднос с едой. По обилию серебра и изяществу приборов она поняла, что это предназначено не ей.

—Так он у себя в каюте? Уже?

—Господь с тобой, ты откуда свалился, парень? Тут все говорят, что башка у него раскалывается еще сильнее, чем у всех нас. Он как на борт поднялся, так в каюте и сидит. Швартовы отдать приказывал мистер Шарп.

Черт бы всех их побрал, отчего никто ей об этом не сказал? А что, если что-то потребовалось, если ее искали? Что, если он рассердился, потому что некому было помочь ему? Хорошенькое начало может получиться.

—Давай-ка, и побыстрее. Господи, да поаккуратней ты с этим! Тебе что, тяжеловато нести? Нет? Тогда ни о чем другом не думай. Если все это начнет на тебя валиться, нырни в сторонку, ясно?

Тарелки снова звякнули, когда Джорджина остановилась в дверях.

—А что если... О, Боже, не швырнет же он этим в меня, правда?

Дернув плечами, Шон растянул губы в улыбке.

—Мне-то откуда знать? Когда у человека башка от боли раскалывается, разве знаешь, чего от него ожидать? Будь готов ко всему, парень. Вот тебе мой совет, и думаю, стоит к нему прислушаться.

Великолепно. Заставить зеленого паренька нервничать еще сильнее... Она и не заметила, что у Шона О'Шона такое тонкое чувство юмора, чтоб ему сгнить.

Путь до кормовых надстроек, где размещались каюты капитана и другого начальства, был неблизким. Особенно он казался долгим, поскольку справа по борту все еще виднелись очертания Британии.

Джорджина старалась не обращать внимания на то, что берег был столь близок, и вместо этого высмотреть Мака, испытывая нужду в поддержке: несколько его слов могли придать ей уверенности. Но его нигде не видно, а тяжелый поднос требовал всех ее сил, так что ей уже было не до поисков Мака. В любом случае, еще задерживаться ей не на пользу. Холодная еда могла доставить мало радости мрачному, мучающемуся от мигрени мужчине.

И все же, оказавшись перед дверью капитанской каюты, рискованно поддерживая поднос одной рукой, чтобы другой постучать, она не смогла этого сделать, была не способна произвести этот легкий звук, который дал бы ей возможность войти внутрь. Она словно приросла к полу, будто парализованная, если не считать дрожи в руках и ногах, отчего поднос покачивался из стороны в сторону — так ее мучали бесконечные «а что, если», проносящиеся и мозгу.

Ей не следует так нервничать. Даже если случится худшее, это не будет означать конца света. Она достаточно изобретательна, чтобы найти другой способ добраться до дома... в одиночестве... по всей видимости.

Какого дьявола она не узнала хоть что-то об этом капитане, помимо его фамилии? Она не имела понятия, молод он или стар, злобен или добр, любят его или всего лишь чтут... или ненавидят. Ей известны некоторые капитаны, которые были форменными тиранами, им ударяло в голову всевластие над командой. Надо было бы расспросить кого-нибудь еще, если мистер О'Шон не мог ответить на ее вопросы. Но еще не поздно это сделать. Задержка на несколько минут, несколько слов, услышанных от кого-то, кто окажется поблизости, и она узнает, что капитан Мэлори — самый милый, мягкий пожилой джентльмен, под командой которого можно только мечтать плавать. Тогда ладони ее перестанут потеть, она позабудет обо всяких «что, если»... Однако когда она повернулась, чтобы отойти, дверь распахнулась.