Песня любви

39

— Разве тебе не известно, что браки заключаются для извлечения прибыли или для объединения видных семейств... что никак не относится к нашему случаю, так ведь, любовь моя? Однако в наши дни происходит возврат к примитивным первоосновам, общество дает санкцию на похоть. И я бы сказал, на этом мы и сходимся с тобой.

За две недели, минувшие с того рокового дня, когда она пала жертвой обходительности и нежности Джеймса Мэлори, Джорджина не раз вспоминала эти слова, находя в них подтверждение того, что в проснувшемся у него желании ей не следует видеть чего-то большего. Она тогда всего лишь спросила, как он собирается относиться к их браку — уважать его или считать, что его не существует. Его ответ она бы не назвала ответом. И ей не было нужды выслушивать, что единственное, что их объединяло, — это вожделение, во всяком случае, с его стороны.

И тем не менее столько нежности было в этом вожделении; так часто, лежа в его объятиях, она ощущала, как ее лелеют, чувствовала, что она почти что... любима. И это сильнее всего заставляло прилипать язык к гортани всякий раз, как она снова собиралась задать вопрос об их будущем. Разумеется, получить от Джеймса прямой ответ почти что невозможно. Если ответ не был презрительным, отчего она расстраивалась и замыкалась в себе, то он был уклончивым. Как ей очень скоро стало очевидно, любое упоминание о случившемся в Коннектикуте или даже намек на сам факт существования ее братьев превращал его в огнедышащего дракона, готового спалить ее своим пламенем.

Таким и было их существование — они оставались любовниками, составными частями пары. Но имелось одно особое обстоятельство. Под запретом находились деликатные темы. Это напоминало неписаный договор о перемирии, по крайней мере, так на это смотрела Джорджина. И если ей хотелось сейчас отдаться наслаждению с Джеймсом, а таково было ее желание, то приходилось на время забыть о собственной гордости и своих треволнениях. Вот завершится их плавание — и вскоре станет ясно, что с нею будет: намерен ли Джеймс оставить ее рядом с собой или отослать домой.

А время летело быстро. Поскольку теперь «Мэйден Энн» не должна была бороться со встречным западным ветром, то уже примерно через три недели после отплытия из Америки судно вошло в устье Темзы.

С первой же ночи Джорджине стало ясно, что ей вновь предстоит посетить Англию, так как, обсуждая курс с Конни, Джеймс продолжал держать ее под мышкой. Ей даже не пришлось долго задаваться вопросом, отчего он не возвращается для завершения своих дел на Ямайку. Это была одна из запретных тем, так что она не стала расспрашивать его, а обратилась к Конни, у которого иногда можно было кое-что разузнать. Он ей и сообщил, что, ожидая, пока вся команда будет собрана на борту, Джеймс, к счастью, нашел агента, который и завершит дело о продаже собственности. Хотя не ощущала в том своей вины, она все же задавалась вопросом: станет ли ей когда-либо известно, почему Джеймс появился в Коннектикуте с такой жаждой мести.

И вновь Джорджине пришлось упаковывать чемоданы Джеймса в преддверии прибытия. На сей раз имелось и несколько предметов ее одежды, взятых, правда, взаймы. Однако когда она вышла на палубу, то увидела, что по обеим сторонам трапа, не скрывая что следят за ней, стояли Арти и Генри.

Ей показалось это забавным. Имей она возможность коснуться этой темы, то могла бы известить Джеймса, что в лондонском порту он никогда не смог бы увидеть судна компании «Скайларк». Так что он может не беспокоиться: бежать ей некуда. Если, разумеется, ему не все равно, исчезнет она или нет. К тому же ему было известно, что денег она не имела, от этого появление соглядатаев вовсе делалось абсурдом. Нефритовое кольцо к ней вернулось — в качестве свадебного, так как оказалось, что у Джеймса оно было на цепочке на шее, — однако она не собиралась и мысли допустить, чтобы с ним опять расстаться.

Кольцо на пальце служило напоминанием о том, что было так легко забыто — то, что она замужняя женщина. Так же легко забыта была и ее беременность, поскольку она не испытывала ни малейших неприятных ощущений, ни тошноты, не изменились и ее формы, разве что несколько увеличилась грудь. Между тем срок составлял уже два с половиной месяца. Однако больше ни разу она не упоминала об этом Джеймсу, и он об этом не заговаривал. У нее даже не было полной уверенности, что в тот день он расслышал, как она в гневе выкрикнула это, одновременно хлопнув дверью каюты и выскочив на палубу.

Пытаясь согреться, Джорджина плотнее укуталась тяжелым сюртуком Джеймса. Середина ноября, и от самого порта как бы веяло холодом. Промозглый, пасмурный день был так же мрачен, как и мысли, приходившие ей в голову, пока она стояла, ожидая Джеймса.

Что, в конце концов, ожидает ее здесь?

Джорджина узнала Пиккадилли. Она едва не сказала Джеймсу, что они с Маком останавливались в отеле «Олбэни», мимо которого как раз проезжал их взятый напрокат экипаж. Взгляд, брошенный на супруга, заставил ее передумать. Это выражение лица появилось у него в тот момент, как они сошли с корабля, вернее, с того времени, как на горизонте показалась Англия.

Она не стала выяснять, отчего он так помрачнел. Он бы отделался какой-нибудь пустяковой отговоркой, ничего ей не говорящей и способной лишь вызвать раздражение. К тому же она изо всех сил старалась не усугублять ситуации, не давать воли собственному дурному настроению. Однако ей представлялось, что Джеймса должно радовать возвращение домой. Она знала, что здесь у него семья, даже есть сын... Боже милостивый, как она могла запамятовать это? У него был семнадцатилетний сын, парень всего пятью годами моложе ее. Волновался ли Джеймс из-за того, что ему предстоит объяснять, почему он вернулся домой с женой? Потрудится ли он вообще что-то объяснять? Да и везет ли он ее домой?

О, Боже, как это было нелепо — даже минимальное общение могло бы внести покой в ее душу... или нет, как дело обернется.

—Джеймс?..

—Прибыли.

И тут же экипаж остановился, а он выскочил из него, прежде чем она успела посмотреть в окно.

—Прибыли? Куда?

Он поднял руки, помогая ей спуститься на тротуар.

—Городская квартира моего брата.

—Какого брата?

—Энтони. Ты его узнаешь. Черного, как смертный грех, — так, помнится, ты о нем однажды отозвалась.

Брови ее съехались к переносице, и внезапное подозрение вызвало взрыв ярости, наружу вырвались все тревоги, которые ее так долго мучали.

—Ты меня здесь выбрасываешь, да? Пороху не хватает взять меня с собой домой, и ты подкидываешь меня своему распутному братцу? Что же тебе не с руки объяснить своему сыну: что я американка или что я твоя жена?

—Это слово вызывает у меня презрение. Именуй себя как угодно, но, будь любезна, это слово вычеркни из своего словаря.

Спокойствие, с которым он это проговорил, разъярило ее еще сильнее.

—Прекрасно. «Шлюха» подойдет?

—Более приемлемо.

—Ты, ублюдок!

—Милая девочка, тебе бы не следовало потакать своей привычке к крепким выражениям. Ведь как обычно, размахивая нашим грязным бельем, ты доставила удовольствие массам.

«Массами» мог считаться Добсон, дворецкий Энтони, предупредительно отворивший дверь еще до того, как в нее постучали, так как услышал, что к дому подъехал экипаж. Джорджина сделалась пунцовой: ее брань услышал посторонний. Но взглянуть на этого англичанина с каменным лицом, и — не подумаешь, что он хоть слово услышал.

—Добро пожаловать домой, лорд Мэлори, — произнес тот, раскрывая дверь шире.

В этот момент Джорджину пришлось едва ли не силой втаскивать в дом. Несмотря на обличье юноши, с чем нельзя было ничего уже поделать, ей так хотелось произвести благоприятное впечатление именно сегодня, когда маячила встреча с членами семьи Джеймса. Но ведь он не отрицал, что намерен бросить ее здесь, у Энтони, а все, что ей довелось слышать от него об этом его брате вкупе с тем, что довелось видеть самой, привело ее к мысли: репутация Энтони не менее дурна, чем у Джеймса, так не все ли равно? И нечего ей стараться произвести впечатление на него. Конечно, слуги разнесут сплетни, а вот этот наверняка знает челядь всех членов семьи. Просто какая-то дьявольщина, и она была готова пнуть Джеймса за то, что, в конце концов, он вывел ее из себя.

Готов был пнуть себя и сам Джеймс — за то, что обострил с ней отношения, однако отказаться от свойственного ему стиля общения было выше его сил. Но она так чертовски ранима. Пора бы ей уже знать, что он вовсе ничего особенного в виду не имел. Однако она его кошмарно раздражала.

У него было более чем достаточно времени, чтобы теперь иметь представление, какие чувства она сейчас к нему испытывает, однако из уст ее не вырвалось ни единого звука. И за всю свою жизнь он не испытывал подобную собственную незащищенность. Единственное, в чем он не сомневался: она желала его столь же сильно, как и он ее. Но он знал слишком многих женщин, чтобы понимать: это никак не было связано с истинными чувствами женщины.

Правда, она не выражала желания выходить за него замуж. Она прямо об этом заявила братьям. И ему сказала об этом. Собиралась родить от него ребенка и все же наотрез отказывалась выйти за него. Ее, как и его, вынудили это сделать, и все ее последующее поведение приводило его к выводу, что она лишь выжидает благоприятной ситуации, чтобы вновь от него сбежать. Теперь же у нее появится столько подобных возможностей, сколько она пожелает, что и приводило его в чертовски скверное расположение духа. Но он вовсе не желал выместить его на ней. Ему следовало бы извиниться... Черта с два он станет извиняться.

— Полагаю, что в это время дня моего брата нет дома? — справился Джеймс у Добсона.

—Сэр Энтони в «Найтон холл», я полагаю, он, как обычно, отправился на тренировку по боксу.

—Я бы и сам с удовольствием немного этим занялся. А леди Розлинн?

—Навещает графиню Шерфилдскую.

—Графиню? Ах, да, правильно, Эмхерст не так давно женился на приятельнице Розлинн. — Его взгляд устремился на Джорджину, и он добавил: — Бедняга. — И был удовлетворен, заметив, что растерянность на ее лице сменил гнев. — А мой сын в школе, Добсон?

—Его на неделю отослали домой, мой господин, однако сэр Энтони уже направил жалобу на имя директора школы, и этим делом занялся его светлость маркиз.

—Наверняка парень виноват во всем, в чем его обвиняют. Паршивый бездельник. Оставишь его на несколько месяцев, и...

—Отец!

Обернувшись, Джорджина увидела юношу, буквально кубарем скатившегося с лестницы, чтобы уткнуться в кирпичную стену, являвшуюся ей теперь мужем, а ему, вероятно, отцом, хотя полной уверенности быть не могло. На семнадцать лет, — а ей было сказано, что ему столько, — парень явно не выглядел, скорее его возраст приближался к ее собственному. Рост? Такой же высокий, как Джеймс, хотя и не столь мощен. Скорее строен, хотя плечи обещают раздаться вширь. Сейчас, попав в медвежьи объятия, он смеялся, и, вздрогнув, она поняла, что сходства с Джеймсом вообще нет никакого, хотя никто не стал бы отрицать, что он не менее хорош собой.

— Так что же все-таки произошло? — спрашивал Джереми. — Ты так быстро вернулся. Решил сохранить плантацию за собой?

—Нет, — сказал Джеймс. — Просто нашел агента, который все устроит, и только.

—Значит, поспешил назад? Скучал по мне, а?

—Спрячь улыбку, щенок. Мне казалось, я тебя предупреждал, чтобы ты не попадал ни в какие истории.

Парень с укоризной посмотрел на Добсона — так поспешно поделиться подобными новостями! — однако снова повернувшись лицом к отцу, продолжал улыбаться без тени раскаяния.

—Но ведь она была лакомым кусочком. Что же я должен был делать?

—Так что же ты сделал?

— Чертовски мило провел время, вот и все. Но они не отнеслись с пониманием, обнаружив девчонку у меня в комнате. Тогда я им сказал, что она вошла туда вслед за мной и не желала выходить, угрожая поднять шум.

—И они этой байке поверили?

—Директор не поверил. — Джереми скабрезно усмехнулся. — А дядя Тони поверил.

Джеймс рассмеялся.

—Тони еще не так хорошо тебя знает. — Однако он отбросил свою веселость, заметив, с каким отвращением смотрит на них Джорджина. — Давай-ка впредь своими развлечениями занимайся за пределами школы, если вообще подобного шалопута возьмут обратно, и молись, чтобы они это сделали, иначе я таких пинков тебе по заднице надаю — будешь по всей улице от меня бегать.

Улыбка как была на лице Джереми, так и осталась — словно он сотни раз уже слышал эти страшные угрозы и никогда не принимал их всерьез. Однако он проследил за взглядом отца на Джорджину и теперь сам рассматривал ее. Все еще кутающаяся в тяжелый сюртук Джеймса, с волосами, подоткнутыми под шапочку, которую она продолжала носить, чтобы смягчить нелепость своего вида, ей показалось вполне понятным, что молодой человек проявил к ней минимальный интерес.

Но Джорджина все еще кипела после недавней стычки с Джеймсом, а то, что она услышала, только подлило масла в огонь. Мужчине было всего лишь забавно, что сын следует за ним по пятам... Еще один распутный прохвост будет выворачивать женщинам души.

Все это вкупе с ощущением неловкости, вызванной ее жалким внешним видом, толкнуло ее на язвительное замечание:

—Что-то он совсем на тебя не похож, Джеймс. Скорее, на твоего брата. — Она сделала паузу, насмешливо изогнув одну бровь. — Уверен, что твой?

—Понимаю, ты чувствуешь, что поквиталась, любовь моя, но зачем же на пареньке отыгрываться?

Он проговорил это тоном, который, вне сомнения, должен был внушить ей стыд за свою мелочность, и она действительно застыдилась, и весьма. Однако вместо того, чтобы усмирить ее ярость, это лишь еще больше ее разъярило. И, на свою беду, Джеймс этого не заметил.

—Джереми, — продолжал он. — Это Джордж...

— Его жена, — не без сарказма вставила она, отчего получила немалое удовлетворение, поскольку была уверена, что Джеймс бы об этом умолчал. А затем с невинным видом добавила: — Да, я запамятовала. Мне велено вычеркнуть это слово из моего словаря. Таким образом, я...

—Джордж!

Она всего лишь округлившимися, как у совы, глазами поглядела на него, вовсе не впечатленная его жутким ревом. У Джереми, однако, интерес резко обострился, и он придвинулся к ней поближе, хотя свой вопрос адресовал отцу:

—Жена? Так это девушка?

—Да, пол женский, — раздраженно ответил Джеймс.

Прежде чем она успела его остановить, Джереми сдернул у нее с голову шапочку.

—О, я вижу, — проговорил он с немалой долей чисто мужского восхищения, увидев, как по плечам рассыпались ее длинные темные волосы. — Мне надо поцеловать новобрачную?

—Но не так, как ты бы хотел, мерзавец, — весьма сердито проронил Джеймс.

Но Джорджине было интересно лишь одно.

—Почему же он не удивлен этим?

—Потому что не верит ни единому слову, — парировал Джеймс.

Она ожидала самой различной реакции, но только не полнейшего неверия. Парень считал, что они его разыгрывают. И в тот момент ей хотелось, чтобы это было так.

—Вот и распрекрасненько, — возмущенно воскликнула она. — Мне глубоко плевать, что там подумает твоя семья, Джеймс Мэлори, но ты можешь быть твердо уверен, что пока вся она считает, что я тебе не жена, спать я буду отдельно. — А затем со свирепым видом повернулась к дворецкому: — Можете проводить меня в комнату, удаленную от его.

—Как вам угодно, моя госпожа, — с тем же каменным лицом ответствовал дворецкий.

Глубоко всем этим возмущенная, Джорджина с важностью заявила:

—Я вам не «моя госпожа», друг мой. Я американка.

Реакции от него не последовало и на этот раз, да она и не рассчитывала на нее. Однако, когда она поднималась вслед за ним по лестнице, то закипела еще сильнее, услышав слова Джереми:

—Что за чертовщина — не станешь же ты селить здесь свою любовницу? Тетя Розлинн этого не перенесет.

—Твоя тетушка, парень, будет рада-радешенька. Можешь не сомневаться. Ведь Джордж носит фамилию Мэлори.

—Конечно, и я теперь законнорожденный.