Плохой для недотроги. Я тебя испорчу

Глава 42

Ангелина

2 октября, четверг

Я распахиваю дверь в комнату мамы, сердце выбивается из груди, и внутренний страх скручивает меня в узел. Вокруг все будто замедляется, а гул в ушах становится невыносимым. На кровати я вижу её — безжизненно лежащую, словно тень своей прежней жизни.

Два пустых блистера из-под таблеток лежат рядом, как два черных пятна, поглощая свет и надежду. Мне кажется, что времени нет, будто я застываю в этом моменте, не в силах поверить тому, что вижу. Мама — моя мама, та, кто всегда была рядом, сейчас выглядит так, будто она уходит навсегда.

— Мама! — мой крик разрывает тишину, смешиваясь с пустотой вокруг. Я врываюсь в комнату, ноги словно не слушаются, и я чуть не падаю на пол. Страх охватывает меня с головой, сверкая в глазах слезами и безмерной паникой. Подбегаю к кровати, покрытой горьким чувством безысходности, и становлюсь на колени.

— Пожалуйста, не оставляй меня! — я молю, будто мои слова способны вернуть её. Руки дрожат, и я беру её за ладонь, чувствуя, как холодок пробегает по моей коже. Всё внутри меня сжимается, и в каждой части моего существа звучит одно и то же: я не могу этого допустить.

Слёзы текут по щекам, смешиваясь с паникой, с отчаянием, с тем ужасом, который заполнил моё сердце. Я чувствую себя потерянной в этом бескрайнем океане боли и страха — как будто всё вокруг рушится, будто я одна, и больше никого нет. Я не хочу, чтобы так всё закончилось.

— Мама, пожалуйста! — куда делись все мои горести, все мои обиды? Они теряются в этом мгновении, не имея значения. Я только хочу, чтобы она проснулась, чтобы снова увидеть её светлые глаза.

Я прижимаюсь к ней, надеясь, что она почувствует мою теплоту и поймет, как я её люблю. В этот самый момент её глаза медленно открываются, и мне становится невыносимо тяжело. Я вижу в них боль, утрату и тот самый холод, который на мгновение повергает меня в шок.

— Зачем ты мешаешь мне? — её голос звучит так, будто каждое слово пропущено через великие страдания.

Я вижу в её взгляде такую ненависть, будто я — самая последняя падшая. У меня сжимается сердце, и слёзы льются ещё сильнее.

— Мама, я… — начинаю, но слова застревают в горле. Я не знаю, как объяснить, что именно произошло. — Нужно вызвать скорую! — оглядываюсь в поисках телефона, но не могу встать с колен.

— Ты уже сделала свой выбор в лице Адама, — говорит она с горькой усмешкой. — Зачем возвращаться? Зачем мешать мне уйти, когда ты выбрала его?

Я чувствую, как её слова обжигают меня, как если бы она воткнула нож мне в сердце.

— Нет! — кричу я почти в отчаянии. — Я не выбирала… Ты мне дорога… Нужно позвонить в скорую, — заставляю себя сгруппироваться и оттолкнуться от пола. — Я не хочу, чтобы ты умирала. Я люблю тебя, мама, и я не могу представить свою жизнь без тебя.

— А я не могу представить себя и тебя рядом с ним! Скажи, что бросишь его! Скажи, что больше никогда не посмеешь ему дотронуться до тебя! Если же нет… Тогда не вызывай скорую, — глухо стонет.

Эти слова, словно острые осколки, взрывают пространство между нами. Внутри всё сжимается от боли, и каждый стук сердца отдается болезненным ударом. Мне хочется закричать «нет!», оттолкнуть от себя её обвинения и непонимание. Но в этот момент в голове всплывает разговор с Селицким. Мама даже не осознаёт, что расставание с Адамом было неизбежно, предначертано самой жизнью.

— Хорошо, — произношу я с трудом, подбирая слова, словно касаясь опасной грани. — Если это то, что тебе нужно, я скажу… Адама больше не будет в моей жизни.

Смятение в её глазах говорит о том, что она сама не ожидала услышать это откровение.

— Ты действительно это говоришь?

— Да, я… — делаю глубокий вдох, ловя её взгляд. — Клянусь! — вместе с клятвой ощущаю решимость. Хватаю телефон и набираю номер скорой.

Пока идут гудки, смотрю на пустые блистеры.

— Как ты себя чувствуешь? Что ты выпила? Мама… — мой голос срывается. — Ты ведь дождешься скорую?

— Дождусь. Времени прошло не так уж много. К тому же сейчас вызову рвоту. Помоги встать и дойти до туалета, — командует мама.

Вызвав скорую, подхватываю маму под руки, чтобы она смогла встать. Меня трясет от ужаса происходящего, и мир вокруг начинает расплываться в размазанные оттенки.

— И не вздумай сказать врачам, что я напилась таблеток, — вдруг повышает голос мама. Я даже немного пугаюсь. — Скажем, что отравилась несвежим салатом из супермаркета.

— Почему? Нужно же хорошо всё промыть, — пытаюсь противиться, но её решимость вызывает у меня растерянность.

— Ты не понимаешь, — на её лице появляется тень страха. — Если они узнают правду, это будет хуже. Попытка суицида… Нет! Не стоит, чтобы об этом знал кто-то, кроме нас.

Я колеблюсь, невольно глядя на её искажённое страданием лицо. Она явно испытывает страх перед тем, что может произойти, если врачи узнают правду. Но моё сердце разрывается от терзающих мыслей о том, что они спустя рукава выполнят свои обязанности. Да и сама идея обмана кажется отвратительной.

— Мама, мы не можем так рисковать… — начинаю, но её резкий взгляд заставляет меня замолчать.

— Ты снова споришь со мной?

Я стараюсь собрать мысли и, стиснув зубы, отрицательно киваю.

— Нет. Не спорю.

Мы медленно и с трудом доходим до туалета. Каждый шаг, будто преодолеваем длинные дистанции. Чувство безысходности вновь настигает меня, как тёмные облака, готовые обрушиться дождем. Я стараюсь не думать о том, что происходит, сосредоточившись на маме.

Скорая приезжает быстро. Внутри меня все сжимается от тревоги, но я стараюсь сохранять спокойствие. Врач, который входит в комнату, выглядит серьезным. Осмотрев маму и внимательно выслушав её, он быстро принимает решение о госпитализации.

— Нам нужно забрать вас в больницу для дальнейшего наблюдения и лечения, — говорит он уверенно.

— Оставьте меня пока наедине с дочерью. Мне нужно переодеться.

Когда мы остаемся наедине, мама окидывает меня пристальным взглядом.

— Ты виновата! — обрушивает на меня оглушительную правду. — Пока меня не будет… Вымаливай у Бога прощение.