По лезвию грани

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

КОГДА человек оказывается в трудных обстоятельствах, ему всегда стоит оценить сложившуюся ситуацию. Особенно когда он приходит в себя и обнаруживает, что не может пошевелиться.

Ричард отрыл глаза.

Давайте разбираться. Перво-наперво, он в клетке — факт болезненно очевидный из-за стальных прутьев, наложенных на всадников, едущих на фоне старого леса. Во-вторых, его руки связаны за спиной. В-третьих, тяжелая цепь приковала его ноги к стальному кольцу на дне клетки. В-четвертых, более толстая цепь крепила клетку к тележке, делая несколько петель, будто веса клетки, вклинившейся в остов тележки, было недостаточно, чтобы удержать ее на месте. Следовательно, он был захвачен работорговцами, и они боялись, что у него вырастут крылья, и он взлетит вместе с трехсотфунтовой клеткой.

Он не помнил, как попал в клетку. В какой-то момент его, должно быть, избили — лицо болело и, скорее всего, было в синяках. Он почувствовал на губах вкус грязи, вероятно, от чьего-то ботинка. Кроме того, судя по не очень приятному запаху, кто-то нашел время помочиться ему на грудь. Работорговцы, очаровательный народ, всегда рады предложить своим гостям сказочное гостеприимство.

Рана в боку совсем не болела, и, несмотря на все его ожидания, он все еще был жив.

Как, черт возьми, он еще дышит? Он получил достаточно ран, чтобы понять, что ранение в печень было опасно для жизни, даже если бы его каким-то волшебным образом перенесли на хирургический стол сразу после того, как он получил его. К тому же он еще добивал себя бегая часами по лесу.

Он вспомнил, как упал на какой-то дороге. Что-то произошло еще между этим падением и клеткой, что-то смутное. По какой-то причине у него возникло ощущение, что это связано с Элеонорой, бабушкой Розы, с которой он когда-то встречался. Всплыло еще одно воспоминание — женщина с серыми глазами и светлыми волосами. Ее лицо было расплывчатым, но он помнил ее напряженные и красивые глаза под взмахом темно-русых бровей… его туманная память заставила их светиться… и беспокойство, которое он прочел в их глубине, остановило его. Уже много лет никто не смотрел на него так. Это было такое прекрасное воспоминание, что он был почти уверен, что это был продукт его галлюцинирующего мозга, жаждущего чего-то светлого в его мрачной, пропитанной кровью жизни.

За исключением того, что кто-то исцелил его, потому что его рана исчезла. Колотые раны не исчезают сами по себе. Это придавало его расплывчатым воспоминаниям о женщине с серыми глазами некоторую достоверность, но исцеляющая магия была чрезвычайно редкой и высоко ценилась. Найти кого-то в Грани с ней было очень маловероятно. Грань была адским местом, куда ты отправлялся, когда ни в Зачарованном, ни Сломанном тебе не было места. Целитель с таким талантом, был бы очень ценен в Зачарованном.

Все эти размышления ни к чему не привели. У него не было никакого правдоподобного объяснения, почему он был жив, поэтому он должен был отложить это на некоторое время. Его более насущной проблемой была клетка и команда работорговцев, охранявших ее.

Невозможно было сказать, как долго он был без сознания, но вряд ли он был в отключке слишком долго. Они путешествовали по лесам Зачарованного, и магия текла в полную силу. Лес теснил их, массивные стволы деревьев, питаемые магией и богатой адрианглийской почвой, поднимались на невероятную высоту. На этом фоне всадники на едва видимой тропе казались незначительными и маленькими. Лошади двигались медленным шагом, им мешала повозка, в которой ехал он.

Ричард принялся перечислять знакомые лица. Некоторые из них были новыми, но он знал о половине из них, как о примерах отбросов, плавающих в сточной канаве человечества. Его память хранила их имена, краткие биографии и слабости. Он изучал их, как другие изучают книги. Некоторые из них были выходцами из семей, некоторые родились психопатами, а другие были просто жадными и глупыми. Большинство несли винтовки и клинки, их снаряжение было изношенным и не слишком чистым. Волкодавов он не видел и не слышал. Куда подевались все гончие?

ШАРЛОТТА вышла из грузовика. Впереди заросшая земляная дорога заканчивалась, переходя в лесную тропинку. Граница маячила перед ней. Она чувствовала ее до мозга костей, странное тревожное давление, которое угрожало выдавить из нее дыхание.

Работорговцы прошли через нее. Кусты все еще клонились, потревоженные всадниками. Она увидела следы копыт на земле и двойные борозды широких колес. У них была повозка, и не волшебная, как у современных фаэтонов, а старомодная, запряженная лошадьми повозка, какие до сих пор используют деревенские жители в провинциях. Тропа вела через границу, так что ей придется пройти этим путем. В последний раз, когда она пересекала ее, ощущение того, что ее магия исчезла, почти заставило ее повернуть назад.

Шарлотта глубоко вздохнула и переступила порог. Магия вцепилась в нее, сжимая ее внутренности, словно пытаясь выжать из них жизненную силу. Давление толкало ее вперед. Каждый шаг был сознательным усилием. На лбу у нее выступил пот. Еще один шаг. Другой. Давление давило на ее. Шарлотта сгорбилась. Она бы поползла, если бы пришлось.

Другой шаг.

Внезапно скрежещущая ноша исчезла. Магия затопила ее, омолаживая тело. Это было абсурдное ощущение, но она чувствовала, что раскрывается, как цветок, приветствующий утреннее солнце. Если бы у нее были крылья, они бы развернулись. Она медленно вдохнула. Вот она, знакомая мощная сила, которой она так привыкла владеть. За годы, проведенные в Грани, живя с полумагией, она забыла, как это чудесно.

Она никогда не понимала, почему Элеонора так и не переехала жить в Зачарованный…

Элеонора.

Ей нельзя было останавливаться. Она отстала от работорговцев по меньшей мере на полчаса, а может, и больше. Перед ней простирался старый адрианглийский лес, а впереди разветвлялась лесная тропинка. В какую сторону идти, направо или налево?

Шарлотта пригнулась к земле, стараясь идти по следам копыт. Ковер из старых сосновых иголок покрывал землю и тропинку, скрывая след. Она научилась кое-чему, когда была девочкой, у старого разведчика-ветерана, жившего в Ганерском Колледже, потому что считала это интересным. Но эти уроки были давным-давно, и она никогда не воспринимала их всерьез.

Из-под кустов слева донесся пронзительный, надрывный скулеж. Она обернулась. Два карих собачьих глаза смотрели на нее с большой черной морды.

Шарлотта замерла.

Пес опустил свою большую голову и снова тонко заскулил. Она почувствовала запах крови. Это подхлестнуло ее инстинкт целителя, как хлыст. Темная магия, бушевавшая внутри нее, исчезла, словно погасла.

— Теперь спокойнее. — Шарлотта нагнулась и подошла к собаке. — Спокойно.

Пес лежал на боку, тяжело дыша.

Шарлотта наклонилась к нему.

Губы пса задрожали, обнажив блеснувшие клыки.

Шарлотта остановилась, протянув руку.

— Если ты меня укусишь, я тебе не помогу. — Пес не мог понять ее слова, но тон ее голоса был для него ясен.

Она медленно потянулась вперед. Пес открыл пасть. Челюсти щелкнули, но не дотянулись до ее пальцев. Он был слишком слаб.

— Ха, если бы ты был здоров, ты бы откусил мне руку?

Шарлотта коснулась меха, посылая поток золотых искр через пушистое тело. Кобель, низкое кровяное давление. Пулевое ранение, проходящее через живот. Кто-то пристрелил собаку.

— Этот мир полон ужасных людей, — сказала она ему и начала исправлять повреждения. Пуля вошла в грудь, пробила левое легкое и вырвалась из бока собаки. Судя по состоянию раны и кровопотере, это произошло часов пять-шесть назад.

Шарлотта связала поврежденные ткани, восстанавливая легкое.

Пес наклонился и лизнул ее руку, быстро и коротко, словно стесняясь собственной слабости.

— Передумал, раз уже не так больно? — Она запечатала рану и погладила его холку. Ее рука скользнула по шипастому ошейнику. — Ты ведь больше не будешь собакой работорговцев, правда?

Пес поднялся. Он был огромным зверем — если бы они оба стояли прямо, он мог бы положить лапы ей на плечи.

Шарлотта встала.

— А где твои хозяева?

Пес посмотрел на нее, понюхал воздух и повернул направо.

У нее не было ничего лучше, кроме как последовать за ним.

— Верно, — сказала Шарлотта и пошла за собакой по тропинке.

ПОВОЗКА со скрипом преодолела корень.

— Достаточно далеко, — раздался скрипучий голос. Он принадлежал Вошаку Корвену, опытному работорговцу с дюжиной набегов за плечами. Неудивительно, подумал Ричард. Это был тот человек, которого Тулин обещал предать. Они, должно быть, договорились устроить эту маленькую ловушку вместе, и когда Ричард прорубил себе путь через команду Тулина, Вошак взял своих людей и пошел за ним.

— Мы разобьём лагерь здесь, — сказал Вошак.

— Мы всего в двух часах езды от границы, — крикнул высокий рыжеволосый мужчина. Ричард не узнал его. Должно быть, новый наемник. Работорговцам нужно было регулярно пополнять свое стадо — он продолжал его прореживать.

В поле зрения появился Вошак. Среднего роста, он был сложен с хрящевато-сухожильным типом силы: худощавый, но с высокой выносливостью. Он не был ни самым быстрым, ни самым сильным, но он пройдет дистанцию. Сеть шрамов рассекала его лицо. Без сомнения, у него была какая-то романтическая история о том, как он получил их, вместо того чтобы признать, что конюх разбил ему лицо вилами во время неудачного набега.

Волосы Вошака, светло-русая коса, которую он обесцвечивал, были его фирменным знаком. Она делала его запоминающимся. Так действовали работорговцы. Они использовали костюмы и образы, пытаясь выглядеть невероятно крутыми, и надеясь внушить страх. Они рассчитывали на этот страх. Можно бороться с человеком, но никто не может бороться с кошмаром.

Вошак сосредоточился на рыжеволосом.

— Мильхейм, я сделал тебя своим заместителем?

Мильхейм опустил глаза.

Сейрен, заместитель Вошака, скорее всего, мертв, в противном случае он был бы здесь, стаскивая Мильхейма с лошади и избивая его до кровавого месива. Интересно.

— Тогда не открывай свою тявкалку, — сказал Вошак. — Если мне будет нужно твое мнение, я выбью его из тебя. — Он обвел взглядом всадников. — Если кто-то из вас, идиотов, и беспокоится, то за нами никто не пойдет. Это Эджеры. Они заботятся только о себе, и никто из них не хочет поймать пулю. Прошло двадцать часов с тех пор, как мы в последний раз спали, и я устал. А теперь разбивайте этот чертов лагерь. — Он повернулся к пожилому одноглазому работорговцу: — Ворон, теперь ты мой заместитель. Проследи, чтобы они это сделали.

Ворон, широкоплечий, обветренный ублюдок, проревел:

— Поторопись!

Разумный выбор, на секунду подумал Ричард. Ворон был старше, имел опыт и много работал, чтобы внушать страх. Если его повязка на глазу и рост не делали этого, то тяжелая черная кожа и конский хвост черных как смоль волос, украшенных костями пальцев, сделали бы это.

Вошак повернул коня. Его взгляд остановился на Ричарде.

— Очнулась моя нежная девица? У тебя здесь что-то прилипло. — Работорговец коснулся левого уголка рта. — Что это такое?… О, так это дерьмо с подошвы моего ботинка.

Раздался смех.

Ричард улыбнулся, обнажив зубы.

— День всегда скрашивается твоим юмором, Левша.

На лице Вошака дернулся мускул. Он сжал поводья.

— Ты сидишь в клетке, Охотник. Когда мы доберемся туда, куда едем, ты запоешь, как птичка, когда я начну резать твои суставы.

— Что это было? Я плохо расслышал. — Ричард наклонился вперед, сосредоточившись на Вошаке. Намек на страх мелькнул в глазах работорговца, и Ричард впитал его. — Подойди ближе к клетке, Вошак. Не прячься, как маленький мальчик, прячущийся от своего папочки и его ремня.

Вошак вонзил шпоры в бока коня. Животное подпрыгнуло, и он ускакал. Трус. Большинство из них были трусами, жестокими и злобными. Храбрецы не похищают детей среди ночи и не продают их извращенцам, чтобы заработать на выпивку.

Всадники спешились. Двое охраняли лошадей, держась подальше от его клетки. Другие начали вытаскивать из седельных сумок оливковые и серые палатки, с вышитым на одной стороне красным логотипом COLEMAN. Палатки, должно быть, были из Сломанного. Несколько работорговцев сложили вместе несколько веток. Темноволосый мужчина намочил их жидкостью из фляжки, чиркнул спичкой и бросил ее на розжиг. Огонь вспыхнул, как оранжевый гриб. Он отшатнулся, потирая лицо.

— Павел, у тебя брови то остались? — крикнул Ворон.

Павел сплюнул в огонь.

— Разгорелось же, не так ли?

У клетки остановился работорговец. Он был худым, с грязными каштановыми волосами и светлыми глазами. Он забрался на повозку, открыл маленькую дверцу в верхней части клетки, едва достаточную, чтобы пропустить миску, и опустил ковш с длинной ручкой в ведро.

Ричард ждал. Во рту у него так пересохло, что он почти ощущал вкус воды.

Работорговец передал ковш в окно.

— Почему Левша? — пробормотал он.

— Так называл его отец, пока не избил в пьяном угаре, — сказал Ричард. — Его правое яичко так и не опустилось.

Работорговец поднес ковш поближе. Ричард выпил три глубоких восхитительных глотка, затем мужчина убрал ковш и закрыл дверцу.

Работорговцы начали успокаиваться. На огне стояла кастрюля, в которую были уложены два разделанных кролика. Вошак подошел и сел у огня лицом к клетке. Он наклонился, чтобы поворошить угли, и Ричард задумчиво посмотрел на белокурую макушку мужчины. Человеческий череп был такой хрупкой вещью. Если бы только его руки не были связаны.

Он должен был выжить и выждать время. Работорговцы везли его на Рынок, он был в этом уверен. Предоставленный самому себе, Вошак вздернул бы его на первом попавшемся дереве. Ричард усмехнулся. И после того, как его шея сломается, Вошак, вероятно, проткнет его труп несколько раз, утопит, а затем подожжет. На всякий случай.

Кто-то на вершине пищевой цепочки работорговцев, должно быть, понял, что рядовые команды работорговцев боятся Охотника. Они хотели поднять боевой дух, сделав из его убийства спектакль. Ричард мог бы работать целый год, чтобы попасть на Рынок, но он не собирался приезжать туда на их условиях. Возможность представляется сама собой. Он просто должен был признать это и сделать все возможное.

Если он сейчас потерпит неудачу, Софи займет его место. Эта мысль наполнила Ричарда ужасом.

Месть была заразной болезнью. Какое-то время она давала тебе силы идти дальше, но она пожирала тебя изнутри, как раковая опухоль, и когда твоя цель была окончательно уничтожена, все, что осталось — это пустая оболочка твоего прежнего «я». Затем родственники жертвы начали бы свою собственную охоту, и цикл продолжился. Он выучил этот урок в семнадцать лет, когда пуля враждующей семьи взорвалась в черепе его отца, разбрызгивая кровавый туман по всему рыночному прилавку. То, что он потерял, было невосполнимо. Никакая смерть не вернет его отца к жизни. Тогда Ричард уже был воином, убийцей, и он продолжал убивать, но никогда из мести. Он обрубал жизни, чтобы семья была в безопасности, и новые поколения никогда не почувствуют боли от того, что их родители вырваны из их жизни. Он боролся за безопасность остальных.

Он потерпел неудачу.

Память Ричарда воскресила Софи такой, какой она была раньше — веселой, красивой, бесстрашной девочкой. Перед Ричардом мелькнуло грязное болото. Когда он наконец нашел Софи в одной из ям, она стояла на теле убитого ею работорговца. Когда он вытащил ее, ее глаза горели страхом и ненавистью, которым не было места на лице двенадцатилетнего ребенка. Она пережила работорговцев, но уже никогда не будет прежней.

Он надеялся, что годы излечат эту напасть, но время только взращивало ее. Он беспомощно наблюдал, как страх и ненависть перерастают в отвращение к самой себе. Когда она пришла к нему с просьбой научить ее орудовать клинком, он воспринял это как отвлекающий маневр. Софи никогда раньше не воспринимала уроки всерьез — ни от отца, ни от сестры. Он думал, что ей станет скучно. Он и понятия не имел.

Ее ненависть к себе росла и перерастала в стальную решимость. Он видел это на лице Софи каждое утро, когда она поднимала меч, чтобы встретиться с ним на тренировке. У него заканчивались приемы, которым он мог научить ее. В один прекрасный день она решит, что достаточно хороша, возьмет свой клинок и отправится на охоту. Он не сможет остановить ее, поэтому решил опередить. То, что он делал, было не местью, а справедливостью. Мир подвел Софи, позволив работорговцам существовать. Он подвел ее, позволив страдать от их рук. Он надеялся вернуть ей веру и в то, и в другое.

Из леса вышла женщина. Она была высокой, около пяти футов восьми дюймов, и бледной. Грязь забрызгала ее светлые джинсы. Ее сиреневая футболка с глубоким вырезом была испачкана чем-то черным, грязью или, возможно, сажей. Ее светлые волосы были собраны на макушке в свободный узел. Рот у нее был полный, глаза — большие и круглые, а линия подбородка мягкая и женственная. Она была красива, утончена, но скована отсутствием эмоций и жутким, неестественным спокойствием.

Их взгляды встретились. Каждая клеточка его тела насторожилась. С такого расстояния он не мог разглядеть цвет ее глаз, но был уверен, что они серые.

Она была настоящей.

Его желудок тревожно сжался. Что ты здесь делаешь? Беги. Беги, пока они тебя не увидели.

Разговор замер. Работорговцы уставились на нее.

Ворон подхватил винтовку.

— Вот это я называю бесплатным товаром, — пробормотал Вошак со своего насеста на поваленном бревне.

— Здесь нет городов, — тихо сказал Ворон. — Откуда она взялась? Я говорю, пристрели ее сейчас.

— К чему такая спешка? — Вошак наклонился вперед. — Ни пистолета, ни ножа. Если бы она могла вспыхнуть, то уже сделала бы это.

— Мне это не нравится, — сказал Ворон. — Она может быть с ним.

Вошак взглянул на клетку. Ричард повернулся, чтобы посмотреть ему в глаза, и капитан работорговцев пожал плечами.

— Охотник — животное Зачарованного. На ней джинсы. А если она с ним, то ему понравится смотреть, как я вышибу ей мозги. — Вошак повысил голос. — Эй, милая! Заблудилась?

Женщина не ответила. Она все еще смотрела на него, и ее глаза говорили Ричарду, что она не заблудилась. Нет, она была именно там, где хотела. У нее был какой-то план. Как она сюда попала?

— А ты откуда? — спросил Вошак. — Поговори со мной. Твои родные беспокоятся о тебе?

Женщина ничего не ответила.

— Она немая, — предположил кто-то.

— Красивая женщина, которая не разговаривает. Боже мой, мы можем запросить двойную цену, — ухмыльнулся Вошак.

Из полудюжины глоток раздался одобрительный смех.

— Мне это не нравится, — повторил Ворон.

— Я уже видел такое раньше. — Павел сплюнул в огонь. — Она луни.

— Что за луни? — спросил молодой работорговец.

— Эджер или из Сломанного, — сказал Вошак. — Иногда они ошибаются на полпути через границу в Зачарованное и застревают. Недостаточно магии, чтобы идти в любом направлении. В конце концов, граница выплевывает их, но после этого они не совсем в порядке. Огни горят, но за рулем никого нет. Они просто бродят вокруг, пока не умирают с голоду.

— Слишком много магии. — Павел покрутил пальцами у виска. — Поджаривает им мозги.

— Мне… — начал Ворон.

— Да, мы знаем. Тебе это не нравится. — Вошак поморщился и улыбнулся. — Не волнуйся, милая, — крикнул капитан работорговцев. — Мы о тебе позаботимся. Садись рядом со мной. — Он похлопал по месту на бревне рядом с собой.

Женщина не шевельнулась.

— Давай, — подмигнул ей Вошак. — Все в порядке.

Женщина приблизилась, двигаясь с врожденной грацией.

Ричард наблюдал за ней. Усаживаясь на свое место, она мельком взглянула на него, и он увидел по ее глазам, что она все понимает. Нет, она не поджарилась. Нисколько. Но Вошак был прав. Оружия у нее не было. Даже если она была вспыхивателем, работорговцы были слишком рассредоточены. Кто-нибудь пристрелит ее раньше, чем она их всех достанет. Он должен выбраться из этой проклятой клетки.

— Передай мне собачью цепочку, — сказал Вошак.

Павел передал ему двенадцатифутовую цепь. Работорговцы использовали их как человеческие привязи — ровно настолько, чтобы рабы могли уйти в кусты облегчиться. Вошак улыбнулся и застегнул один железный наручник на лодыжке женщины, над ее ботинком. Второй он закрепил на собственной лодыжке.

— Ну вот. Практически обручились.

Женщина никак не показала, что поняла, что только что произошло.

Вошак наклонился к ней поближе и убрал прядь волос с ее длинной изящной шеи.

— Хорошая девочка.

Ричард мечтал о мече, ноже, гвозде. Обо всем, на что он мог бы натянуть свою вспышку. Первым ударом он перережет прутья решетки, а вторым отрубит пальцы Вошака. Смотреть, как он прикасается к ней, было все равно, как видеть грязь, размазанную по ее коже.

Вошак отпустил ее шею.

— Если бы ты была на пятнадцать лет моложе. Ты бы стоила вдвое дороже.

— Значит, ей что, должно было быть десять? — спросил юноша справа.

— Скорее пятнадцать, — сказал Вошак. — У нее все хорошо, но ты должен присмотреться. Видишь, никакого детского жира не осталось. Морщин еще нет, губы все еще полные, но лицо уже не выглядит таким свежим. Покупателям нравятся молодые. Ей тридцать, если не больше. Она все равно будет стоить приличных денег, но в нашем ремесле женщина после двадцати пяти уже не в расцвете лет. А некоторые из этих сучек к тридцати выглядят как ведьмы. Все зависит от того, насколько аккуратно они были использованы.

Женщина сидела неподвижно, не отрывая взгляда от пламени.

Вошак наклонился и заглянул ей в лицо.

— Я же говорил, — сказал Павел. — Никого нет дома.

— Это не так уж плохо, — сказал Вошак.

Ричард стиснул зубы. Ей потребовалось невероятное мужество, чтобы вот так войти в лагерь и сдаться под их физическую опеку. Она должна была знать, что они с ней сделают. Он видел последствия того, что происходило с хорошенькими женщинами в лагерях работорговцев. Они будут пускать ее по кругу и насиловать, и он не сможет их остановить. Ему придется беспомощно наблюдать. Он видел вещи и похуже, но никогда не сидел в клетке со связанными руками.

Ему хотелось закричать и броситься на решетку, но он не мог даже пошевелиться.

У нее должен быть какой-то план. Пожалуйста, кто бы ни был наверху, дайте ей план. Возможно, она собирается дождаться, пока они уснут, и вонзить нож в горло Вошака. Она не могла надеяться выжить после этого. Была ли это самоубийственная миссия?

Вошак полуобернулся к нему и провел рукой по спине женщины.

— Твоя подружка, Охотник?

Ярость кипела в нем. Ричард представил себе, как режет Вошака на куски.

— Нет.

— Держу пари, у тебя нет друзей, Охотник. Мы убили их всех, или ты просто придурок?

Магия коснулась его, тонким, нежным течением. Ричард заставил себя сидеть совершенно неподвижно. Магия снова коснулась его, нежно покусывая его тело, обвивая его. Он сосредоточился и почувствовал, как другие потоки скользят вокруг работорговцев. Он последовал за их источником обратно к женщине. Их взгляды встретились.

Ее лицо было таким спокойным, но глаза горели. Женщина отвела взгляд. Магический поток ускользнул от него, чтобы найти другую жертву.

Его магическая чувствительность зашкаливала — одно из преимуществ рождения в старинной семье Эджеров, но он понятия не имел, что она задумала. Что бы это ни было, их не помешает отвлечь, а он как раз подходит для этой работы.

— Давай поговорим о твоих друзьях, — сказал он, откидываясь назад настолько небрежно, насколько позволяли его путы. — Джереми Легс. Чад Галли. Блэк Нил. Изабель Сэвидж. Братья Страйкер. Анджело Кросс. Жермен Кутар. Кармен Шарп. Темпест Вульф. Джулиус Маганти.

Лицо Вошака исказилось от ярости.

Таинственные магические потоки плыли взад и вперед среди работорговцев. Гнев и страх отразились на их лицах, но он не видел никаких негативных последствий. Скользнувший мимо него поток был слишком легким, чтобы причинить какой-либо реальный вред. Возможно, ей нужно больше времени.

Ричард продолжал, вбивая каждое имя.

— Амброуз Клаб. Орвилл Фанг. Рауль Боде. Мой личный фаворит, Шакал Тулин. Где твои друзья, Вошак? Вернее, я хотел сказать «твои дружки», потому что у такого подонка, как ты, друзей нет. Моя ошибка.

Женщина уставилась в огонь. Возможно, ее магия не сработала.

Ричард мысленно выругался. Он пошел на риск и спровоцировал работорговцев. Они уставились на него, как стая беспородных собак. Если он будет продолжать их раздражать, ему грозит реальная опасность быть застреленным. Он должен выбраться из этой проклятой клетки, прежде чем они убьют его и ее, и он понятия не имел, как это сделать.

Ричард изобразил безразличие и пожал плечами.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал? Хочешь знать, как выглядел каждый из них, когда умер?

— Что, черт возьми, мы тебе сделали? — прорычал Вошак. — Мы изнасиловали твою жену, забрали твоих детей, что? Что это за чертовщина?

— Вы торгуете человеческими жизнями, что делает вас отклонением от нормы. Ваш вид не должен существовать. Вы ошибка, и я решил исправить это. Или, может быть, мне просто скучно, а вы глупы и вас легко убить.

Вошак выругался.

Магия становилась все гуще. Она все еще работала над этим, что бы это ни было. Ему нужно было создать некоторую борьбу. Пока они ругались между собой, они не обращали внимания на другие, более тонкие изменения. Он выбрал знакомое лицо. Дэрил Лонг, вспыльчивый, нервный и взрывной. Идеально.

— Дэрил?

Темноволосый долговязый работорговец вздрогнул.

— Две недели назад я убил твоего брата.

Дэрил отпрянул.

— Каждый раз, когда я приканчиваю кого-нибудь из вас, я надеюсь, что у него появится хоть какая-то выдержка, но твой брат умер не как мужчина. Прежде чем я отрубил ему голову, он предложил выдать тебя, если я его отпущу. Я все равно убил его, потому что мне от него ничего не было нужно. Видишь ли, Дэрил, я уже все знаю. Я знаю про старика. Я знаю про сарай. Я знаю, что вы с ним сделали, прежде чем перерезать ему горло, и знаю, почему вам пришлось поджечь это место.

Скудное самообладание Дэрила лопнуло. Он бросился к клетке.

— Я убью тебя. Я на хрен убью тебя!

Ворон взмахнул прикладом винтовки и ударил Дэрила в лицо. Удар отбросил его назад. Работорговец рухнул на землю, кровь залила его лицо.

— Никто не тронет этого ублюдка! — прогремел Вошак. — Приказ такой: он идет на Рынок, и мы доставим его туда, даже если мне придется вышибить ваши мозги.

Никто ничего не сказал.

— Мы поймали его. — Вошак указал на клетку. — Он прикован! Все, что он может — это говорить. Пусть тявкает. Тронете его — убью. У кого-нибудь есть что добавить?

Слева закашлялся Павел, тот, что разжег костер.

Вошак резко повернулся к нему.

Мужчина рядом с Павлом тоже закашлялся.

Павел снова закашлялся, сильнее.

— Вы двое думаете, что это смешно… — Конец фразы растворился в мокром кашле. Вошак напрягся. — Какого черта?

На другой стороне поляны кашлянул еще один работорговец, потом еще и еще.

— Все вы, прекратите, — рявкнул Вошак. — Я сказал, прекратите!

Кашель прекратился.

Павел напрягся, явно пытаясь сдержать свой кашель.

Вошак ткнул в него пальцем.

— Не делай этого.

Павел сжался, заткнул рот, сдерживаясь… Кашель вырвался из него красным потоком. Кровь хлынула из носа и уголков рта. Работорговец упал на четвереньки, его вырвало. Комок чего-то мокрого, мягкого и окровавленного выпал у него изо рта.

Вошак схватил пистолет.

Напротив Павла, по другую сторону костра, упал еще один человек, кашляя и истекая кровью. Люди хватались за оружие, озираясь.

— Что, черт возьми, происходит? — взревел Вошак. Его голос сорвался, он чихнул и уставился на свою руку, покрытую красным туманом и крошечными кусочками плоти.

Работорговцы падали, словно их рубил невидимый серп. Вошак повернулся, глядя налево, направо, его глаза были дикими.

— Женщина, — прохрипел Ворон, падая на колени. — Женщина!

Вошак резко повернулся к ней. Она все еще сидела на бревне.

— Ах ты сука! — Белокурый работорговец бросился на нее и упал, пошатываясь от очередного приступа кашля.

Ворон с трудом выпрямился, поднимая винтовку.

Знакомый волкодав выскочил из кустов и протаранил Ворона. Хлопнул выстрел, уходя далеко в небо. Собака впилась зубами в работорговца. Ворон вскрикнул, корчась на земле, и замолк.

Поток полупрозрачной тьмы, мерцающий красными искрами, закружился вокруг женщины. Точно такой же поток извивался в противоположном направлении, обвиваясь вокруг ее тела. Она медленно повернулась и посмотрела на Вошака, который, тяжело дыша, лежал на земле.

Ричард увидел ее глаза, и ее взгляд пронзил его до костей. Сила светилась в ее радужках.

Женщина встала. Темные потоки ее магии расширились и столкнулись. Искры вспыхнули темно-красным. Потоки разделились на десятки маленьких щупалец и вырвались наружу, ударив, как змеи, впиваясь в капитана работорговцев.

Вошак закричал. Его колени подогнулись, и он рухнул на землю.

— Помогите мне!

Тела не двигались.

Вошак попытался встать на ноги, но ноги не выдержали его веса, и он рухнул, кашляя кровью.

— Чего ты хочешь?

Она не ответила.

Вошак вскрикнул. Дрожь сотрясала его тело.

— Тебе нужны деньги? У меня есть деньги!

Женщина ничего не ответила.

— В чем дело? Что тебе надо?

— Ты убил Дейзи, — сказала она. — Ее хриплый голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. — Ты убил Элеонору.

Значит, его воспоминания о бабушке Розы не были сном или галлюцинацией. Ричарда захлестнуло сожаление. Косвенно или нет, но он стал причиной еще одной жертвы. Мальчики будут убиты горем.

Он убрал ее туда же, куда положил свою вину за все, что сделал.

Вошак корчился на земле.

— Я ненавижу тебя. Я чертовски тебя ненавижу. Я бы сделал это снова. Надо было убить и ту тощую сучку.

Щупальце темной магии вырвалось из нее, ужалив капитана работорговцев. Он содрогнулся, булькая.

— Элеонора была мне как мать. Ты проделал дыру в моей жизни. Ты убил девушку. У нее вся жизнь была впереди. Ты убил ее, и теперь ее сестре придется жить с ее смертью, — сказала женщина, ее лицо застыло. — Я хочу, чтобы ты понял, сколько страданий ты причинил. Я хочу, чтобы тебе было больно, прежде чем ты умрешь.

Вошак замахал руками, словно она его ударила.

Она смотрела, и боль ясно читалась на ее лице. Ричард удивился, почему она не продлила пытку для остальных работорговцев. Учитывая обстоятельства, мгновенная смерть была милосердием.

Вошак в последний раз судорожно вздохнул и затих. Запах гниения заполнил поляну. Ричарда душила тошнота. Тело Вошака начало разлагаться.

Темные потоки магии уменьшились, когда-то могучие драконы, а теперь просто домашние змеи скользили по коже женщины.

Она шагнула вперед. Цепь от кандалов на ее лодыжке натянулась от ноги Вошака. Кости работорговца развалились, гниющая плоть скатилась с них, и внезапно она перестала быть прикованной к кому-либо. Она шла к нему, пробираясь между телами, прекрасная и страшная, как ангел смерти.

Она подошла к его клетке.

Они посмотрели друг на друга сквозь решетку.

Ее глаза были такими же, какими он их помнил: сияющими силой и душераздирающе прекрасными, но на этот раз он не увидел в их глубине беспокойства. Его клетка сменила владельца. Было ли это к лучшему, еще предстояло выяснить.

Ричард взвесил все варианты. Произойдет одно из трех: она может убить его; она может уйти, позволив ему медленно умирать; или она может выпустить его. Если у него есть хоть какая-то надежда выбраться из этой передряги живым, он должен уговорить ее. Ему надо было выжить и закончить то, что начал.

Темные потоки ее магии лизали прутья клетки, искрясь красным на металле. Ричард взял себя в руки. По ее глазам он понял, что от того, что он скажет дальше, зависит, выйдет ли он из этой клетки свободным человеком или умрет от голода и жажды.

ОНИ были мертвы. Все они. Это было так невероятно хорошо — пережить их смерть. Тьма пела внутри нее торжествуя, в то время как остальная ее часть дрожала, отталкиваясь и ужасаясь. Она с болью осознала, что на поляне позади нее валяются трупы.

Ей потребовалась вся ее воля, чтобы спокойно сидеть и высасывать из них жизненную силу, ослабляя их тела и наращивая собственные резервы. Она думала, что это единственный способ убить их всех сразу и быстро. Наконец, она заразила их и использовала их собственную магию, чтобы подпитывать болезнь внутри них. Они ничего не чувствовали, пока магически ускоренная болезнь, наконец, не расцвела и не разорвала их жизни в несколько болезненных мгновений. Они не заслуживали пощады, но она хотела не столько их страданий, сколько их жизней. Им нельзя было позволить продолжать, и поэтому она быстро покончила с ними.

Со всеми, кроме их лидера. Что-то заставило ее убивать его медленно. Она наблюдала за его телом, когда оно сдавалось болезни, и чувство сильного насыщения, которое охватило ее, когда он лежал там, умирая, напугало Шарлотту до глубины души. Она должна была прервать это и убить, прежде чем начнет упиваться его болью.

Магия притягивала ее даже сейчас, шепча в ее разум, умоляя продолжать. Она заперла магию в клетке своей воли, заставляя ее утихнуть. Она нарушила клятву целительницы, но не была безмозглой мерзостью. Ещё нет. Она все еще могла держать ее в узде.

Ричард наклонился ближе к прутьям клетки, его длинные темные волосы упали на лицо. Она чуть не сделала шаг назад.

Шарлотта отметила, что у него хороший цвет лица. Стабильные показатели жизнедеятельности. Его тело было сильным и подтянутым, но все же он восстанавливался с удивительной скоростью. Его лицо было в грязи и синяках, а от одежды исходил запах застарелой мочи. Головорезы пытались избить и унизить его, но это не имело никакого значения. Он отказывался замечать это, как большинство людей сознательно принимают решение не обращать внимания на легкий дождь, когда спешат. Он не был унижен. Его не запугали и не избили. Расчетливый ум смотрел на нее его глазами. Он был похож на старого волка на цепи, смертельно опасного, хитрого, сдержанного на время, но выжидающего своего часа. От него исходила опасность. За годы своей врачебной практики Шарлотта лечила многих опасных людей: солдат, агентов, шпионов. Инстинкты подсказывали ей держаться от него подальше.

Ричард открыл рот.

Ее пульс тревожно забился.

— Ты настоящая, — сказал он.

Что?

— Ну да.

— Когда я очнулся в клетке, мне показалось, что ты мне приснилась.

Она не была уверена, что с этим делать.

— Ты был в бреду, когда мы встретились.

— Ты исцелила меня?

Она кивнула.

— Спасибо.

Она заставила себя сесть на груду сумок на земле. Собака работорговцев подбежала и легла у ее ног между ней и клеткой. Ричард поднял брови.

— Элеонора умерла, — сказала она. — Они убили ее, и они убили девушку, Дейзи. Потом они подожгли мой дом.

— Я сожалею.

В его голосе прозвучала неожиданная искренность.

— Ты навлек на меня этот кошмар, — сказала она.

Он кивнул.

— Да. Это не входило в мои намерения, но ответственность лежит на мне.

— Я хочу знать почему. Почему они так поступили с нами?

Ричард заерзал в клетке. Руки у него были связаны за спиной. Должно быть, это больно, поняла Шарлотта.

— Эти люди — работорговцы. Они совершают набеги на изолированные поселения в Зачарованном и Грани, а иногда даже в Сломанном. Они похищают мужчин и женщин и доставляют их на побережье к тайным местам встреч, где их забирают корабли. Оттуда пленников везут на Рынок, в тайный аукционный дом, где их продают тому, кто больше заплатит. Рабство было объявлено вне закона в течение трехсот лет, но они процветают.

— Как? Если рабство является незаконным…

Пограничным баронам всегда нужен корм для строительства и армии. Владельцы шахт используют рабский труд. Пользователи магии, которые связываются с запрещенными теориями магии, покупают объекты для своих экспериментов. А другие… ну, когда ты видишь богатого мужчину с молодой красивой женщиной под руку, тебе не приходит в голову спросить, свободна ли она?

— Это варварство.

Взгляд Ричарда стал жестким.

— Ты бы удивилась, узнав, сколько «слуг» приходит с Рынка.

Он был прав. Ей никогда бы не приходило в голову спросить кого-нибудь, не рабы ли их слуги. Она просто предполагала, что это не так.

— Работорговцев кормят свои собственные легенды, — сказал он. — Они одеваются в черное, вооружаются волкодавами, ездят на темных лошадях. Они появляются из ниоткуда посреди ночи, пожинают свой человеческий урожай, сжигают поселения дотла и исчезают, как призраки.

— Как ночной кошмар, — сказала она. Сволочи.

Ричард кивнул.

— Они хотят, чтобы людям снились кошмары, потому что бороться со своим страхом всегда труднее, чем с чем-то другим. Они видят себя вне закона, как волки, которые охотятся на овец. Большинство из них не добились многого, и они цепляются за свои иллюзии величия потому, что у них нет ничего другого, и потому, что они находят жестокость вдохновляющей. Так что, если ты хочешь получить честный ответ, вот он. Они убили Элеонору и Дейзи и сожгли твой дом, потому что это то, что они делают. Это не было личным или запланированным. Они даже не задумывались об этом. Они просто сделали это, потому что так они зарабатывают себе на жизнь. Жизнь же других людей не имеет для них никакого значения. Они работорговцы.

Его слова только подогрели ее ярость.

— А ты?

— Я охочусь на работорговцев. За последние месяцы я убил десятки. Они считают себя волками, поэтому называют меня Охотником. Они меня не любят.

— Я заметила.

— Я совершил ошибку, и они наконец поймали меня. Они везли меня на Рынок для публичной казни.

Это все объясняло. Работорговцы избили его не для того, чтобы причинить боль, он итак был без сознания, а чтобы сделать его менее пугающим. Они боялись его. Если они были ночными кошмарами, то он был их легендарным убийцей, а когда вы убиваете легенду, вы должны сделать это как можно более публичным, иначе это может не сработать.

— Их еще больше? — спросила она.

— Гораздо больше, — поморщился Ричард. — Сколько бы я ни убил, всегда найдется еще.

Гораздо больше. Это означало еще больше мертвых Дейзи и Элеонор, еще больше Тюли, плачущих над телами. Многие люди, как она, остались с зияющей дырой в своей жизни, не зная, как собрать осколки и двигаться дальше. Ее магия кипела внутри нее. Ее тело было на грани истощения, но ей хотелось кричать от ярости. Почему это продолжалось? Кто позволил этому продолжаться? Неужели они думают, что их никто не остановит? Потому что она могла, и она сделала, и она сделает это снова. Это не закончилось. Она еще не закончила.

— Расскажи мне еще, — попросила Шарлотта.

Он покачал головой.

— Только не через прутья клетки.

Она откинулась назад.

— Я не уверена, что это хорошая идея выпустить тебя. Я не знаю, что ты можешь сделать.

Его глаза встретились с ее.

— Миледи, уверяю вас, я не представляю для вас опасности.

— Говорит Охотник на волков.

— Ты считаешь меня опасным, но позволяешь собаке работорговцев с окровавленными зубами лежать у твоих ног.

— Я знаю собаку дольше, чем тебя.

Он улыбнулся ей.

— Могут ли два человека по-настоящему узнать друг друга через прутья человеческой клетки?

Шарлотта моргнула. Он процитировал «Балладу пленника», произведение, которое считалось одной из вершин Адрианглийской литературы. Она сидела на грязных сумках посреди поляны, заполненной трупами, и человек, который, по его собственному признанию, был серийным убийцей, только что процитировал ей философский трактат. Это, должно быть, какой-то сюрреалистический абсурдный сон.

— Я могу просто уйти и оставить тебя в клетке, — сказала она.

— Не думаю, что ты это сделаешь, — сказал Ричард.

— Почему ты так уверен?

— Ты исцелила меня, — сказал он. — Я помню твои глаза. Ты не приговорила бы человека к медленной смерти.

Он разгадал ее блеф. Оставить его умирать с голоду было выше ее сил, каким бы опасным он ни был.

— Если я открою эту клетку, ты ответишь на мои вопросы.

— Настолько честно, насколько это в моих силах.

— Прежде я выпущу на тебя тиф, малярию, красную смерть, эболу, туберкулез… У тебя есть какие-нибудь предпочтения? У меня много чего есть.

— Где? — спросил Ричард.

— Я ношу их спящие образцы в своем теле. Чтобы вылечить болезнь, нужно сначала понять ее, а иногда для вакцинации необходима преднамеренная инфекция. Если ты попытаешься напасть на меня, я прикончу тебя, Ричард. Оглянись вокруг, если у тебя есть какие-то сомнения.

— Я постараюсь, чтобы это не вылетело у меня из головы.

Шарлотта встала. Блондинистый работорговец был вожаком. Скорее всего, ключ у него. Она присела на корточки рядом с его телом… оно ужасно пахло, и обыскала его одежду, быстро вывернув карманы. Деньги, патроны…

— Ключа нет.

— Спасибо, но нам не обязательно его находить, — сказал Ричард. — Мне нужен только нож и свободные руки.

Она вытащила клинок из ножен на поясе работорговца, просунула руку между прутьями и распилила жесткую веревку, связывающую его запястья. Веревка оборвалась. Он расправил плечи и протянул руку.

Она могла бы пожалеть об этом, но она не могла просто оставить его в клетке. Шарлотта вложила клинок ему в руку. Ричард перевернул его. Она почувствовала, как магия потекла к клинку. Она стекала с его тела на металл, растягиваясь по краю тонкой светящейся бледно-белой линией.

Ричард разрезал цепь, обернутую вокруг его ног.

Металл развалился.

Она и раньше видела, как концентрированная вспышка разрубает тело, но никогда металл. Только не так.

Он ударил по цепочке, удерживающей дверь клетки, и та с грохотом упала на землю. Ричард толкнул дверь, выскользнул наружу и покачнулся, ловя себя на повозке. Она и не подозревала, какой он высокий, почти на шесть дюймов выше ее. Шарлотта подождала, пока он сядет, но он остался стоять. Настало явное напряжение.

И тут ее осенило. Она снова села на сумки, и Ричард тоже опустился на землю, прислонившись к колесу фургона. Нелепо. Ричард, возможно, и не был голубокровным, но вел себя как таковой, и укоренившиеся манеры Зачарованного не позволили бы ему сесть, если бы она стояла.

— У тебя были вопросы? — спросил он.

— Расскажи мне о своей связи с работорговцами, — попросила она.

— Ты знакома с Маршалом Южных провинций? — спросил Ричард.

— С графом Декланом Камариным? Мужем Розы, — сказала Шарлотта. — Элеонора довольно часто говорила о нем. Я никогда не встречалась с ним лично, но знаю его семью.

— Управление Маршала Южных провинций уже много лет борется с рабством, — сказал Ричард. — Безуспешно. Работорговцы имеют сложную организацию, и такие банды работорговцев, как эта, являются лишь самой низкой ее ступенью. Работорговцы нанимают грузоотправителей, бухгалтеров, брокеров и охранников. Список можно продолжать. За последнее десятилетие Маршал Южных провинций провел несколько операций против работорговцев и потерпел неудачу. Каким-то образом они точно знали, когда и где он нанесет удар.

— Кто-то их покрывает, — догадалась Шарлотта.

— Кто-то высокопоставленный и с хорошими связями, имеющий доступ к внутренней работе Министерства. Чуть больше года назад Деклан пригласил меня на беседу. Деклану нужен был кто-то снаружи, человек, который мог бы действовать не подчиняясь офису. Он спросил меня, хочу ли я стать таким человеком, и я согласился.

— Почему?

Ричард помолчал. Его глаза потемнели.

— Моя семья из Грани. У меня есть свои причины желать смерти работорговцам. Достаточно сказать, что мои доводы весьма убедительны.

Там была травма, она чувствовала это. С Ричардом поступили несправедливо. Она хотела знать, что движет им, но его глаза сказали ей, что это был единственный вопрос, на который он не хотел отвечать. И Софи, кем бы она ни была, должна быть частью этого.

— Я провел восемь месяцев, собирая информацию и собирая людей, которым мог доверять, и еще четыре, преследуя работорговцев. Я изучил их, а потом начал убивать. Я убивал их на открытом месте, несмотря на подавляющее превосходство. Я убивал их спящими. Я уничтожал их лагеря. Четыре капитана работорговцев погибли от моей руки. Но это никак не помогало. Они просто набирали новых головорезов. Я понимал, что должен подняться по их пищевой цепочке и снести голову главе организации. А для этого мне нужно было найти Рынок, где продаются похищенные. Во время моего последнего рейда я получил карту, на которой есть запись о том, куда причаливают корабли работорговцев, но карта зашифрована, и я не смог взломать шифр. Мне нужен был ключ.

— Так вот как ты оказался в клетке?

— Я заключил сделку с одним человеком и попал в ловушку, — сказал Ричард. — Это был просчет, и я не собираюсь его повторять. Они схватили меня, но я сбежал. Я знал, что Грань мой единственный шанс. К сожалению, я был в бреду, чтобы понять, куда иду, или попытаться кого-нибудь предупредить.

Он поклонился и склонил голову. Это был поклон сделал бы честь любому лорду голубой крови.

— Прости, что я навлек на тебя это. Я заставлю их заплатить. Это все, что я могу тебе предложить.

Он собирался закончить этот разговор и уйти, воспользовавшись шансом, что она захотела поговорить с ним. Нет, не получится, она этого не потерпит. Раны внутри нее еще кровоточили, воспоминания о пожаре слишком свежи.

— Не все, — ответила Шарлотта. — Я иду с тобой.

— Об этом не может быть и речи, — сказал он.

Она взяла себя в руки и посмотрела на него сверху вниз со всей надменностью, на которую было способно ее воспитание.

— Вы ошибаетесь, милорд. Я не спрашиваю.

— Мои извинения. В таком случае я должен предупредить вас, что не благосклонно реагирую на угрозы.

Пес поднял голову и оскалил зубы.

— Ты мне не враг, — сказала Шарлотта. — Я не хочу убивать тебя, Ричард. Я хочу покончить с этим, — она указала на клетку позади него.

Он вздохнул, и она впервые заметила признаки усталости на его лице.

— Возможно, мне следует уточнить некоторые детали. Я же упомянул, что мне нужен ключ для шифра?

— Да.

— У Шакала Тулина, одного из капитанов работорговцев, есть сестра. Месяц назад она подавала напитки в таверне. Вошак ударил ее бутылкой по голове и набросился на нее на глазах у дюжины свидетелей. Он сломал ей нос и вывихнул челюсть. Я видел ее лично, и эта женщина стала почти неузнаваема. Этот опыт оставил ее сломленной, и ее лицо наименьшая из ее травм.

Шарлотта взглянула на разлагающийся труп. Он больше никому не сделает больно. Это знание наполнило ее пугающей, дикой радостью.

— На улице поговаривали, что Тулин хочет отомстить, но слишком боится пойти на Вошака открыто. Я подошел к нему и предложил поквитаться. Мы заключили сделку.

Его голос сочился насмешкой, словно он описывал, как плывет по нечистотам.

— Мы пришли к соглашению. Он продаст мне шифр, а я позабочусь о смерти Вошака. Когда я встретил Тулина в лесу, чтобы доставить деньги, шестеро его людей напали на меня из засады, — усмехнулся Ричард. Это была жесткая, невеселая усмешка. — Тулин потратил несколько минут, чтобы удивить меня своим умом. Он намеренно подстроил изнасилование собственной сестры. — Ричард замолчал. — Он придумал этот план, обсудил его с Вошаком, а затем выполнил. И все для того, чтобы выманить меня. Уровень порочности просто ошеломляет.

От этого ее чуть не стошнило.

— Что было дальше?

— Я оставил его в двух частях. — Ричард подался вперед. — Когда Деклан пришел ко мне с этим предложением, он сказал, что эта миссия поглотит меня. Он выбрал меня по многим причинам, в основном потому, что мне нечего терять. Моя семья больше не нуждается во мне. Меня бросила жена. У меня нет детей.

Старая боль шевельнулась в ней. Она тоже была бездетной.

— Мне очень жаль.

Он замолчал, на мгновение потеряв самообладание.

— Спасибо.

Между ними повисло неловкое молчание.

Ричард прочистил горло.

— Я выбрал этот путь сознательно, и когда я начал, я думал, что я опытный. А оказалось, что не так. Я видел зверства на своем пути, которые ужаснули бы большинство людей, и я совершил некоторые из них, потому что должен был быть таким же безжалостным, как мой враг. В этом поиске нет места милосердию или состраданию, и нет пути назад. Это меняет тебя, и если я выживу, я не уверен, что смогу нормально жить. Не ошибитесь, миледи. Я чудовище. Не ходите за мной. Это путешествие в один конец. Здравомыслящие, добрые люди не должны вставать на этот путь.

— А что насчет массовых убийц? — спросила она. — Какова у нас политика?

Ричард покачал головой.

— Отправляйтесь домой, миледи.

— Мой дом сгорел дотла.

— Эти люди безжалостные, жестокие головорезы. Подумай, кем ты должна стать, чтобы охотиться на них.

Он ничего не понимал.

— Оглянись вокруг, — тихо сказала она. — Я ушла в Грань, чтобы спрятаться от своей магии. Я бежала, потому что как целительница, я обязана сдерживать ее и никому не причинять боль. Мне нужно было быть где-то, где моя сила была ослаблена и никто не знал меня. Кое-кто причинил мне боль, и я не была уверена, что смогу сдержать свои эмоции и не отомстить. Я пришла в Грань одна, и я чуть не умерла с голоду, когда Элеонора нашла меня. Она спасла меня, Ричард. Я перестроила свою жизнь. Я была довольна, а это, — она указала на трупы взмахом руки, — заснуло. А потом они убили ее, и они убили Дейзи.

Ее голос сорвался, и она сглотнула.

— Ей было всего двадцать три, Ричард. Двадцать три. Она едва начала свою жизнь, а они убили ее и вырвали сердце ее сестры. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу, как Тюли плачет над телом сестры. Я не могу это забыть. Я не могу просто так это отбросить.

— Ты должна попытаться, — сказал он. — Месть съест тебя живьем.

— Дело не в мести. — Она покачала головой. — Речь идет о том, чтобы остановить их. Ты пытаешься предупредить меня о пути, но я уже иду по нему. Ты слышал о клятве Целителя?

— Клянусь свято хранить человеческое тело, — процитировал он. — Я приложу все свои усилия, всю свою магию, все свои знания о процедурах и лекарствах, чтобы сохранить жизнь, вылечить болезнь, облегчить страдания. Я клянусь сознательно не причинять вреда с помощью моей магии или ремесла. Я не буду назначать никаких лекарств, когда они не нужны. Я не буду стремиться улучшить замысел Природы ради тщеславия, знания или человеческой страсти.

— Откуда ты ее знаешь?

— Один из моих родственников был дипломированным врачом, — сказал Ричард.

— Это еще не все, — сказала она. — Если я нарушу этот обет из-за своего невежества, я отдам себя на милость моих соратников. Я приму их приговор и свое бесчестье, и если они осудят меня, я перестану заниматься медициной. Если я нарушу эту клятву преднамеренным действием, я буду знать, что предал себя. Я утоплю своих учителей в чувстве вины и посею сомнения и подозрения на своих учеников. Пусть мое имя будет горьким привкусом на устах тех, кто знал меня, пусть мое лицо будет бесчестным, пусть я исчезну в ничто и буду забыт, кроме как останусь примером неудачи и слабости, ибо я стану мерзостью в глазах мира.

Он ждал.

— Я дипломированный целитель из Ганерского Колледжа. Сегодня я убила людей с помощью своей магии. Я сделала это добровольно. — Эти слова показались ей отвратительными на вкус. — Моя жизнь кончена. Понимаешь? Я пожертвовала всем, что у меня было, чтобы сделать это, потому что это моя обязанность как пэра королевства и человека уничтожить этот человеческий рак, прежде чем он причинит вред кому-либо еще.

Она указала на мертвые тела. Они, валяясь в безмолвии, обвиняли и свидетельствовали о ее грехопадении.

Шарлотта повернулась к Ричарду.

— Я сама отвечаю за последствия своих поступков. Мне нечего терять. Мне нужны твои знания и опыт, но я буду продолжать идти, с тобой или без тебя, и я не остановлюсь, пока работорговля не будет погребена. Ты можешь извлечь выгоду из этого союза, как и я. Подумай, каким ценным приобретением я могу стать. Не дай моей жертве пропасть даром.

РИЧАРД откинулся назад. Она смотрела на него, ожидая ответа.

Он сделал все возможное, чтобы убедить ее уйти, но все в ней, от холодности в ее глазах до настороженной позы, убедило его, что она этого не сделает. Он понятия не имел, кто она. Он знал только, что у них одна и та же цель.

Она была прекрасна и сияла. Он вспомнил тревогу в ее глазах. Та же тревога гнала ее и сейчас, подталкивая к актам насилия. На первый взгляд, было бы глупо отказать ей. Она была движима трагедией, как и он, и она будет неподкупна, как и он. Ему нужен был клинок, чтобы убить, но она могла убить десятки одновременно с пустыми руками. Она была смертью, и она только что попросила стать его союзницей.

Работа с ним сломает ее. Он так упорно боролся, чтобы избавить Софи от этого ужасного, пожирающего душу бремени. Он не мог заставить себя сказать «да» этой женщине.

— Как часто ты можешь это делать? — Он указал на трупы, оттягивая ответ.

Она нахмурилась.

— Процесс сложный. Когда я исцелила тебя, я использовала резервы своего собственного тела, чтобы ускорить твою регенерацию. Когда я раню, метод похож. Требуется очень мало магии, чтобы ввести патоген в организм, но чтобы заставить его убивать с неестественной быстротой, требуется много силы и контроля. Чтобы убить их всех, я заразила их всех, а затем выкачала естественную жизненную силу из их тел, пока она не переполнила меня. Существует высокая степень риска: если бы я вложила слишком много себя в процесс, я бы умерла, но я очень зла, и я никогда раньше не убивала своей магией, поэтому я рискнула. При достаточном отдыхе и подходящих обстоятельствах я смогу сделать это снова завтра.

— Ты бы рискнула без отдыха? — спросил Ричард.

— Если бы стимул был достаточно высоким, — сказала она.

Поэтому она ценила свою цель выше жизни. Ему придется принять это во внимание. Она, скорее всего, переутомится сама.

— А как насчет того, чтобы сделать это в меньшем, индивидуальном масштабе?

Женщина пожала плечами.

— Заразить одну цель гораздо проще.

— Ты все еще способна исцелять?

Она протянула руку и провела ладонью по его щеке, позволяя крошечным золотым искоркам проникнуть сквозь его кожу. Боль на его лице исчезла.

— Синяк все еще болит? — спросила она.

В его интересах было держать рот на замке, но он ничего не мог с собой поделать.

— То, что ты делаешь… это дар. Передумай.

В ее голосе звучала горечь.

— Слишком поздно.

— Ты в состоянии контролировать свою магию? Ты можешь его обуздать? — Ричарду приходилось учитывать все возможные непредвиденные обстоятельства.

— Да, — сказала она. — То, что я делаю, требует очень обдуманного намерения и концентрации. Я не буду заражать тебя во сне, потому что мне приснился кошмар.

— У тебя есть семья? Кто-нибудь, кого можно использовать, чтобы заставить тебя сделать что-то против твоей воли? — Любого, кого он мог бы использовать, чтобы отговорить ее от этого безумия.

— Нет.

— У тебя есть враги?

— Да. Элвей Леремин, мой бывший муж. Он боится меня и воспользуется любой возможностью отомстить. Кроме того, используя свое искусство и магию для убийства, я нарушила клятву Целителя. Если меня обнаружат в королевстве, Адрианглия казнит меня. Если ты не хочешь, чтобы это случилось, то использование моей магии должно быть более скрытным.

У него заканчивались вопросы.

— Есть еще одна вещь, о которой ты должен знать, — сказала она. — Я не могу исцелить себя. Если я буду ранена, мне придется восстанавливаться нормальными способами и средствами, если только мы не найдем другого целителя.

Она посвятит себя этому. Она встанет на этот путь с ним или без него, но ее шансы выжить будут намного выше, если он возьмет ее с собой. Она обладала огромной силой, но была уязвима. На этот раз ей повезло. Если он бросит ее сейчас, в конце концов, она окажется не в том лагере. Достаточно одного человека, чтобы застрелить ее или лишить сознания. Она спасла его дважды: один раз от раны, а второй от клетки. Не важно, как сильно он не хотел видеть, как она превращается в кого-то вроде него, он должен был защитить ее.

Ричард протянул руку.

— Последний шанс повернуть назад.

— Нет. — Она вложила свою руку в его.

— Мои условия таковы. Ты примешь мою власть. Если я скажу ждать в определенном месте, ты будешь ждать. Если я скажу убить кого-то, ты убьешь. Ты понимаешь, что твоя жизнь вторична по отношению к нашему делу. Если твое сострадание поставит под угрозу нашу миссию, я не смогу проявить милосердие. Если ты захочешь помешать мне, я тебя прикончу.

Он ждал, надеясь, что спугнул ее.

На ее лице не отразилось никаких колебаний.

— Согласна.

Они пожали руки.

— Меня зовут Ричард Мар.

— Шарлотта де Ней, — сказала она со вздохом.

Благородный титул. Она упомянула, что он у нее есть, но даже если бы его не было, он бы понял это по тому, как она держалась. Сама по себе кровь, благородная или нет, не давала никаких особых преимуществ. Он был живым доказательством этого — мелкая дворняжка, но он мог и много раз сходил за голубокровного. Правда он годами самообразовывался, и он распознал в Шарлотте изящество и уравновешенность, которые дает воспитание.

Приличия требовали, чтобы он отпустил ее руку. Он сделал это, хотя и не хотел.

— Начнем с трупов, — сказал Ричард. — Вошак должен иметь при себе копию шифра. И еще одно.

— Да? — Она удивленно подняла брови.

— Пес.

— Что насчет него?

— Ты же не собираешься брать его с собой.

Она удивленно подняла брови.

— Он волкодав, рожденный и выросший, чтобы охотиться на волков, а так как он принадлежал работорговцам, он был обучен охотиться на людей. Ты смотришь на 170 фунтов хитрого и злобного хищника.

— Я так рада, что ты считаешь его умным. — Шарлотта улыбнулась собаке. — Пес останется, Ричард.

Он вздохнул.

Шарлотта поднялась с груды сумок. Он прочел усталость в ее опущенных плечах. За ее магию пришлось заплатить. Он решил не спорить.

— Как пожелаешь. — Ричард протянул ей нож. — Нам нужно раздеть несколько трупов. Легче разрезать карманы, чем рыться в них. Нам, возможно, придется скакать изо всех сил, как только мы найдем то, что ищем. Ты сможешь это сделать?

Шарлотта подняла голову, ее взгляд был царственным и гордым.

— Конечно, могу.