Подтяжка

45. Нора

— Мисс Перес! Мисс Перес! — слышу я голос своей учительницы начальных классов. Она всегда называла учеников по фамилиям. За это я ее любила — она заставляла нас почувствовать себя взрослыми. Как здорово качаться на качелях в школьном дворе! Что же она так кричит — зовет меня обратно в класс! «Но я не хочу делать уроки, — думаю я, раскачиваясь и того пуще. — В школе скучно».

— Мисс Перес? — вновь доносится до моих ушей, я прихожу в себя и понимаю, что качели и школа мне приснились. Оказывается, я лежу на носилках. Пытаюсь открыть глаза, но они словно склеены. Ценой невероятного напряжения мне удается приподнять веки настолько, чтобы разглядеть медсестру, стоящую рядом.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает она.

Картинка, которую я могу рассмотреть, нечеткая, все расплывается перед глазами. Гляжу на медсестру, пытаюсь сообразить, где я нахожусь и что произошло, — на это требуется секунда-другая. Голова раскалывается, щеки словно сдавлены. Я не могу дышать через нос, а во рту так сухо, словно он набит ватой.

— Немного больно, — пытаюсь произнести я, но мой голос слаб и надломлен.

— Этого следовало ожидать. Доктор Редклифф сказал, что операция прошла великолепно.

Хотелось бы рассказать ей, что, по моим ощущениям, все далеко не так хорошо, но на то, чтобы произнести еще хоть одну фразу, у меня нет сил. Мне даже не поднять веки, не открыть еще раз глаза.

— Скоро я вновь вас проведаю. Пока что отдыхайте, — произносит медсестра, и я слышу ее удаляющиеся шаги. Я остаюсь один на один с болью в полной темноте.

Спустя несколько минут я чувствую, как что-то теплое капает мне на лицо и подбородок. В полузабытьи я пытаюсь вытереть лицо руками. С трудом открываю глаза, которые, должно быть, опухли так, что остались только узенькие щелочки, и вижу кровавые разводы на руках.

— Сестра, — пытаюсь позвать я, но голос мой слаб — и никто не слышит крика о помощи. — Сестра! — выдавливаю из себя вновь, но звук, который мне удалось издать, больше похож на всхлип. Я чувствую, как горячая кровь течет и течет по лицу, вижу пятна на простынях. Ощупываю постель и нахожу нечто, напоминающее пульт управления телевизором. Нажимаю изо всех сил на кнопку. Кровь собирается уже и во рту. Стараюсь не сглатывать, но ее становится так много, что я сдаюсь и пропускаю ее в горло. Наконец, медсестра возвращается.

— Все в порядке, — говорит она так, словно потоки крови из носу — обычное явление. — Не глотайте. Сплевывайте сюда, — она подает мне емкость, напоминающую формой человеческую почку. — Я сейчас вернусь, — обещает она и через пару секунд действительно возвращается. На руках у нее латексные перчатки, она начинает вытирать губкой мое лицо. Каждое прикосновение ощущается так, словно в ее руках наждачная бумага. Затем она дает мне салфетки и советует использовать их для того, чтобы промокать текущую из носа кровь.

Кушетка стоит таким образом, что я полулежу. Я подношу к носу салфетку и осторожно стираю с лица кровавые сопли. В этот момент в палату входит Бренда.

— Наконец-то они меня пустили, — говорит она, и ее улыбка медленно гаснет. Даже находясь в полузабытьи, я замечаю, как по лицу подруги скользнула гримаса ужаса. Она старается это скрыть, но вполне очевидно, что мой облик пугает.

— Я что, так ужасно выгляжу?

— А… нет… ты выглядишь неплохо.

— Вруша, — хриплю я и пытаюсь улыбнуться, но по лицу растекается такая атомная боль, что я вообще замираю и перестаю двигаться.

Бренда нервно смеется.

— Скажи, это также больно, как кажется… то есть, как ты себя чувствуешь?

— Больно. Очень больно, — отвечаю. Мне хочется плакать. Но я боюсь огорчить Бренду, да и не знаю — можно ли мне пустить слезы, не повредит ли это прооперированным глазам.

— Медсестра сказала, что через несколько часов ты будешь в состоянии поехать домой. Я могу что-нибудь тебе принести? — спрашивает Бренда. Скорее всего, она жаждет выполнить любую мою просьбу — все, что угодно, только бы убраться из палаты и не смотреть на меня.

— Нет, ничего не надо, я в порядке, — отвечаю я, хотя какой, к чертовой бабушке, порядок! Боль ужасная, а говорят, что сразу после операции она еще не так сильна, как будет, когда отойдет наркоз, и в процессе заживления. Боже! Неужели может быть еще больнее?

— Ну, ладно. Тогда я вернусь в приемную, а тебе надо отдохнуть.

— Ты не могла бы посидеть со мной чуть-чуть? — прошу я и слышу в собственном голосе страх и слабость.

— Не вопрос, — отвечает подруга и берет меня за руку. — Если ты хочешь, конечно.

Как хорошо, что она здесь, что держит меня за руку и старается приободрить. Ведь сейчас я беззащитна и очень напугана.

— Ты не представляешь, как я тебе благодарна, — это последнее, что я произнесла, перед тем, как вновь погрузиться в забытье.