Подтяжка

52. Нора

— Ну зачем я сотворила с собой это? — мычу я, катаясь по постели. Это просто агония! Боль оказалась сильнее, чем можно было предположить, чем предсказывал доктор Редклифф. Теперь, вспоминая этого самоуверенного франта за лекторским столиком в аудитории, где он читал нам, дурочкам, лекции по пластической хирургии, мне хочется засунуть его туфли от Гуччи в задницу их хозяину. Корчась от страданий, я представляю, как сказала бы: «О, не волнуйтесь о боли в анусе, доктор Редклифф. Через несколько дней она пойдет на убыль. Постарайтесь не думать о ней. Простите, если дала вам понять, что каблук в заднице причинит лишь некоторое неудобство, но знаете ли, у каждого свой болевой порог», — примерно то же самое, что сказал он, когда я пожаловалась на послеоперационные сложности.

Благодарение богу за то, что хотя бы прошла неудержимая рвота. Первые два дня все, что я делала, — только и блевала кровью. Бренда даже соорудила в ванной небольшую лежанку, чтобы я не теряла силы на путешествие туда из спальни.

Несмотря на то, что носом я дышать пока не могу, а голова моя раскалывается, должна признать, что, в общем и целом, чувствую себя лучше, чем три дня назад, сразу после операции. Теперь уже можно открыть глаза, не прибегая к помощи пальцев, отек лица слегка спал, а из носа больше не хлещет кровь. Не поймите меня превратно — я все еще будто в аду. Но, по крайней мере, появились признаки улучшения.

В десятый раз за день протягиваю руку к баночке с болеутоляющим, засовываю в рот таблетку, запиваю ее стаканом воды и забираюсь обратно под одеяло. Лекарство отчасти облетает боль, но полностью избежать мучений можно только во сне. Если получится уснуть. Лежу с зажмуренными глазами в надежде, что сон придет, но тут звонит телефон. Как можно осторожнее я протягиваю руку к аппарату, стоящему на прикроватной тумбочке.

— Алло.

— Привет! Это я, Оуэн.

Секунду я медлю, не зная, как отреагировать. На прошлой неделе мне пришло в голову соврать ему, что следующий месяц или около того я проведу в Нью-Йорке. Мое первое желание — положить трубку, но уже поздно. Теперь ему известно, что я дома.

— А… привет.

— Я звонил тебе а офис, собирался оставить сообщение на твоем корпоративном автоответчике, но кто-то ответил и сказал, что ты дома и отходишь от какого-то хирургического вмешательства.

— Что? Кто это сказал? — мой голос звучит жестче, чем когда-либо после операции. Единственный, кто знает о том, что я занялась пластикой лица — Бренда, но я даже не могу помыслить о том, что она могла выдать секрет.

— По-моему, она назвалась Гретчен.

Эта пронырливая стерва как-то пронюхала о моих проблемах!

— Она не объяснила, что это за операция. Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет, легкая операция, — заверяю его я. — Слушай, я сейчас очень устала. Ты мог бы перезвонить позже?

— Конечно. Но как насчет того, чтобы сначала впустить нас? Мы с Билли у тебя под дверью. Когда мне стало известно, что ты больна, я решил кое-что прикупить и завезти тебе.

Сердце подпрыгивает в груди, а в голове взрывается бомбой такая боль, что кажется, будто я сейчас потеряю сознание. Нет, он не должен видеть меня такой. Даже я сама не выдерживаю этого зрелища.

— Сейчас неудобно, Оуэн. Прости.

— Да ладно тебе. Мы на секунду, — говорит он, и кроме его голоса я слышу какие-то посторонние звуки. Надеюсь, что это шалит Билли. Но тут оказывается, что кто-то из моих соседей в этот самый момент открывает парадную дверь. — Твой сосед впустил нас в дом, так что мы сейчас будем у тебя, — произносит Оуэн и кладет трубку.

— Черт! Черт! Черт! — шиплю я, спеша к зеркалу. Черт подери — глаза и щеки в синяках и отеках. На горбинке носа пластырь, а на веках все еще видны швы. Никакой макияж даже на сотую долю не прикроет ужасных следов, которыми так щедро испещрено сейчас мое лицо. Да и страшно подумать, какую боль мне причинит любое прикосновение к лицу, я ее просто не переживу. К тому же я не принимала душ и не причесывалась уже несколько дней. Я похожа на женщин, пострадавших от насилия, чьи фото часто показывают в суде, или на жертву техногенной катастрофы, автомобильной аварии… «Авария!» — вот оно, спасительное объяснение. Да, авария!

Я хватаю щетку, пытаюсь причесаться и понимаю, что это бесполезно. Едва я бросила щетку на тумбочку, как раздался стук в дверь. Волна адреналина уже спадает, я ковыляю в прихожую, делаю глубокий вдох и поворачиваю ручку.

— Привет, — эх, сейчас на его лице отразится ужас.

— Привет, — отвечает он, и я замечаю лишь озабоченность и ничего больше. — Что случилось?

— Я собиралась в Нью-Йорк, ну, ты знаешь, я говорила об этом на прошлой неделе, так вот, я ехала в аэропорт, чтобы улететь в Нью-Йорк и попала в аварию.

— Боже мой! Ты как?

— Все будет в порядке. Я пробила головой лобовое стекло, так что нос сломан, и лицо пострадало. Но врачи уже все поправили. Теперь осталось дождаться, когда сойдут синяки и спадет опухоль.

— Ужасно, — говорит он, и тут я замечаю Билли. Мальчишка прижался к ноге отца, словно в поисках защиты. Я так внимательно следила за реакцией Оуэна, что не обратила внимания на малыша. Может, Оуэн и не пришел в ужас, но Билли смотрел на меня так, будто перед ним сам сатана.

— Привет, Билли. Не бойся. Я попала в аварию и сейчас лечусь.

Кажется, мои слова никак не успокоили ребенка. Он продолжает таращиться на меня и только крепче прижимается к ноге отца, как будто хочет спрятаться.

— Скажи Норе «привет», — говорит сыну Оуэн и поднимает его на руки. Паренек отворачивается и зарывается лицом в шею отца.

— Прости, он стеснительный.

— Да ничего страшного. Я бы тоже себя нынешней испугалась.

— Мы можем войти?

— Конечно, — отхожу в сторону, только сейчас сообразив, что так и не удосужилась пригласить их внутрь. Они идут за мной в гостиную, мы садимся на диван — Билли устраивается на коленях Оуэна.

— Мы к тебе ненадолго. Я неудачно припарковался. Хотел вот заскочить, проведать тебя, да завезти кое-что, — он ставит на стол сумку с продуктами, достает из нее журналы, банку с супом и имбирное пиво.

— Очень мило, — я искренне растрогана.

— Да не проблема, — он замолкает и пристально смотрит мне в лицо. — Боже, да тебе действительно досталось. Ты врезалась в другой автомобиль или…

— Да… ну… в общем, это в меня врезались. По крайней мере, так мне сказали. Даже не помню, что произошло. Оказывается, это довольно частое явление при автомобильных авариях.

Я быстро соображаю, что если притвориться, будто ничего об аварии не помню, то не придется сочинять детали.

— Я надеюсь, ты подала в суд.

Пытаюсь захихикать, но даже простая улыбка доставляет мне боль.

— Посмотрим, — отвечаю я.

Билли поворачивается ко мне — страх на его лице сменился любопытством.

— Почему ее лицо такое говубое? — спрашивает он отца.

Оуэн смотрит на меня немного виновато и переводит взгляд обратно на сына.

— Она попала в аварию на машине. Когда люди попадают в аварии, то иногда их лица становятся синими и опухают. Смотри на тетю спокойно, тебе нечего бояться.

— Это оцень больно? — теперь Билли спрашивает меня.

— Ну… да, Билли. Больно. Но терпеть осталось недолго. Я выздоравливаю.

— У меня тоже было говубое пятно, когда я стукнулся головой об стол.

— Правда?

— Да, но все пвошло.

— Это хорошо, — я была рада уже тому, что он больше не шарахается от ужаса и не жмется к папочке.

— Вот и твои говубые пятна заживут, — говорит он мне и тут же обращается к Оуэну. — Так, папа?

— Конечно, — улыбается мне Оуэн. — Скоро она будет как новенькая, — уверяет он и поворачивается к окну позади дивана. — Черт возьми! — вскрикивает он.

— Это пвохие слова, — укоряет его Билли.

— Они эвакуируют мою машину, — Оуэн поднимает Билли с колен и встает. — Подожди здесь, сынок, — бормочет он и обращается ко мне. — Я скоро вернусь.

Оуэн торопливо выходит из квартиры, быстро, чтобы сын не успел отреагировать на то, что папа оставляет его наедине с Медузой Горгоной. Закрывается дверь, а я поворачиваюсь к Билли. Тот стоит у дальнего края дивана. Некоторое время мы наблюдаем друг за другом. Глядя на этого малыша, я не могу не чувствовать уколов ревности. Его кожа мягкая, на лице ни морщинки. Нет такого, чего бы я не сделала, чтобы заполучить подобный цвет лица…

— Все в порядке. Оуэн… то есть твой папа скоро вернется. Посиди пока на диване.

Он продолжает таращиться.

— Ну, хорошо, — произношу я и выглядываю в окно. — Посмотри в окно. Через минутку сможешь увидеть там своего папу.

Билли следует моему совету, и через пару минут мы видим Оуэна, который яростно дискутирует с водителем эвакуатора.

— Вот и он. Скоро вернется обратно. Хочешь, я включу тебе телевизор? Может, мультфильмы какие-нибудь?

— «Губку Боба»?

— Кого?

— Ну, «Губка Боб» не идет сейчас?

Что за Губка Боб такой, к чертовой матери? Так называют контрацептивы!

— Хм… не знаю. Но давай проверим, — я поднимаюсь, чтобы найти пульт и, откинув в сторону пару журналов, чувствую, как горло у меня перехватило. — Сейчас вернусь, — бросаю я Билли и удаляюсь в сторону ванной со всей скоростью, возможной для человека с приступом удушья.

Вхожу в ванную и еле дышу — что-то встало поперек горла. Подхожу к зеркалу и стараюсь заглянуть к себе в рот, но не хватает света. Засовываю в рот руку и пытаюсь пропихнуть пальцы поглубже — но ничего не нащупываю. В панике возвращаюсь обратно в гостиную.

— Билли! Билли! — зову я мальчишку, перекосив рот. Господи, мне не хватает воздуха! Я подхожу к нему и становлюсь на колени. — Посмотри, пожалуйста, Билли. Там в горле ничего нет? — хриплю я, открыв рот, не позволяя себе отвлечься на весь абсурд ситуации, не до того.

Билли заглядывает мне в горло.

— Кафется, там кусок ваты.

«Вата? О, черт», — только этого не хватало. Затычка из моего носа! Она провалилась в дыхательные пути! Я снова сую в рот пальцы, но достать ничего не могу. Я уже представляю, как Оуэн войдет в мою квартиру и увидит своего сына, стоящего над трупом. Приедет «скорая», но слишком поздно. Так и вижу, как в графе «причина смерти» указано: «Смерть в результате глупого поступка».

Я судорожно шарю пальцами у себя в глотке, но тут Билли внезапно отводит мою руку, сует свою мне в рот и начинает вытягивать вату. Наверное, мне должно быть больно, но все происходит стремительно и заканчивается прежде, чем я успеваю отреагировать. Через пару секунд воздух начинает поступать в легкие. Рядом стоит Билли, в руках которого лежит запятнанный комок ваты.

Я с наслаждением делаю глубокий вдох и обнимаю мальчонку.

— Спасибо, мальчик мой дорогой, — говорю я ему, крепко прижав к себе.

— Ой, — восклицает он, и я разжимаю объятья.

— Прости, — я отстраняюсь и беру его за руки.

— Тебе нужна таблетка?

— Какая таблетка?

— Ну, таблетка. Когда мне плохо, папа дает таблетку.

— Нет, спасибо. Давай сходим в ванную и помоем тебе руки.

Он следует за мной в ванную, где я пускаю воду и берусь за флакон с жидким мылом.

— Я и сам могу, — говорит он и отбирает флакон. Я гляжу, как он намыливает руки и смывает пену.

«Упрямый малыш», — думаю я. Хочется ухмыльнуться, но улыбка вызовет боль, так что я воздерживаюсь от мимических проявлений собственных эмоций. Смешно получается: ребенок только что вернул мне возможность дышать, а я, в свою очередь, настойчиво стараюсь помочь ему вымыть руки. Наверное, я всегда считала детей этакой бездонной пропастью, требующей все новых и новых жертв. Но теперь, зная, что сделал для меня Билли, наблюдая за этим самостоятельным мальчуганом, я начинаю сомневаться в своих былых убеждениях. «Встречаться с мужчиной, у которого есть ребенок, не так уж и плохо», — прихожу я к окончательному выводу.

Билли сидит перед телевизором и смотрит, как он проинформировал меня, детскую программу, а я только закончила говорить по телефону с доктором Редклиффом. В этот момент возвращается Оуэн.

— Пришлось заплатить этому придурку пятьдесят долларов, чтобы он не увозил машину. Нам всем надо переквалифицироваться и стать водителями эвакуаторов. Денежная работа, если учесть все взятки…

Он хотел было продолжить тираду, но заметил, что я откинула голову и держу у носа окровавленный ватный тампон.

— Ты в порядке?

— Да. У меня тут несчастный случай с тампоном из носа произошел, пока тебя не было. Он провалился мне в горло.

— О, боже!

— Все в порядке. Твой сын поспешил мне на выручку, спас буквально.

— Правда? — поворачивается Оуэн к Билли, который даже не отводит от телевизора глаз.

— Да. Не волнуйся. Он помыл потом руки.

— Тебе не нужно в больницу, к врачу?

Когда секретарь доктора Редклиффа сказала, что мне следует ехать к ним в клинику прямо сейчас, а не ждать назначенного дня, я ответила, что постараюсь. Однако у меня нет ни сил, ни желания садиться за руль, а о поездке в общественном транспорте речи вообще идти не может.

— Да, но я поеду к врачу завтра.

— А почему не сейчас?

— Потому что не сейчас.

— Давай я тебя отвезу. Няня Билли взяла отгул на сегодня, так что я целый день провожусь с ребенком. Стало быть, свободен от работы. Мне не сложно тебе помочь, даже приятно, — с этими словами он улыбнулся.

Мелькнула мысль позвонить Бренде и попросить ее, но теперь, когда есть кому меня подвезти, острая необходимость отрывать ее от работы исчезла.

— Тебе точно не сложно будет? — переспрашиваю я. И пока мы обсуждаем этот вопрос, разум мой кипит, ведь надо придумать оправдание тому, что путь лежит к клинике пластической хирургии. Я планирую рассказать ему о том, что это нормально для хирургов — заниматься жертвами аварий, но потом решаю послать все к черту — слишком мне нравится этот парень и его сын. Коли я хочу развивать отношения с этим человеком, надо прекращать врать.

— Конечно, нет, — твердо говорит Оуэн.

— Я благодарна тебе, но мне надо кое в чем признаться.

— В том, что ты пережила пластическую операцию? — ухмыляется он.

— Как ты узнал?

— Швы вокруг глаз такие же, какие были у меня, когда год назад я подтягивал веки. Так и догадался.

— Ты делал подтяжку?

— Да. Сначала вел себя так же, как ты, хотел все утаить, но чем больше думал об этом тем отчетливей понимал, что стыдиться тут нечего. Я не стесняюсь того, что для поддержки формы хожу в зал и сижу на диете, так зачем скрывать то, что, пытаясь выглядеть хорошо, я сделал операцию?

— Ну, наверное, ты прав, и стесняться тут нечего, — мямлю в ответ и, хотя не произношу этого вслух, про себя думаю, что, наверное, нечего тут стесняться и мне.