После развода. Один год спустя (СИ)

ГЛАВА 10

ГЛАВА 10

Живу дальше. Я такое чувство, что все начала с самого начала и это моя попытка номер два.

Утром — кофе на подоконнике, пять минут солнца на лице. Работа в издательстве — звонки, макеты, правки. По вечерам — парк, шаги в ровном темпе, плейлист из старых песен. Иногда — «солнышки» из моего сада присылают рисунки:

«Виктория Ивановна, смотрите, я теперь пишу в клеточку». Я смеюсь вслух. Дома прижилась тишина, в которой не страшно. Ремиссия — не фанфары, а просто возможность дожить день целиком и поставить галочку: «боролась и не сдалась».

Вечером — звонок в дверь.

Открываю. На пороге Тимур. Пальто, букет — он все такой же только словно лет на пять старше взглядом. Улыбка — выверенная. Голос — низкий, эфирный:

— Привет.

— Для чего ты тут?

— Дай мне немного времени, нам нужно поговорить.

Я держу ручку двери и чувствую, как ладонь становится сухой. Секунду просто смотрю. Внутри всё тихо. Ни злости, ни восторга. Тишина. Уверенность в нём — как на совещании: он привык, что двери перед ним открываются. И что я — тоже дверь.

— Заходи, — говорю.

Он проходит. Ставит букет на стол. Я достаю вазу. Он смотрит, как я «режиссирую» его жест. Молчит.

Чайник шумит. Я ставлю две кружки, сахар, мед. Он снимает пальто, кладёт на спинку стула. Садится. В лбу — складка, которую я знаю много лет. В локте — напряжение. Делает вдох:

— Вик, я… А давай начнём всё сначала. Люди любят истории про прощение. Это поднимет рейтинг.

Улыбается, шутит. А вот мне не до шуток совершенно.

Я молчу, просто поверить не могу в то, что слышу это. А он не дает мне времени много и продолжает.

— Я не прожил ни дня, не думая о тебе. Ни одного. Я ушёл, потому что боялся. Боялся потерять тебя полностью. Боялся смотреть, как ты… — он глотает ком в горле, — как ты угасаешь. Мне казалось, что если уйду, не буду добивать, не буду рядом «вращать нож». Это трусость, да. Но в тот момент мне показалось… правильным.

— Правильным — для кого? — спрашиваю. Без злости. Просто уточняю.

Он морщится.

— Для всех. Для тебя — чтобы без моего давления, без моих нервов. Для Леры — чтобы не видеть наши ссоры. Для себя — чтобы не сорваться, не сломаться рядом. Я боялся. Я… очень боялся тебя потерять. А ещё — боялся, что своей тяжестью сделаю хуже. Я думал, если отойду, ты на зло. Вопреки выкарабкаешься. И я смогу помогать издалека. Деньгами, связями, чем угодно. А потом… — он опускает глаза, — потом я сделал всё ещё хуже.

Мы молчим. Чайник щёлкает. Я разливаю воду, пар поднимается вверх. Ставлю чашку перед ним, другую — перед собой. Ложка звенит о стекло.

— Ты выбрал страх, — говорю. — А не меня.

Он кивает. Смотрит прямо:

— Да. Выбрал страх. Так проще. Я привык быть тем, кто «решает». А когда понял, что тут нельзя «решить» — я убежал. И ненавижу себя за это.

Я придвигаю к нему мед.

— Правду слышать приятно, пусть и столько времени спустя, — говорю. — Спасибо.

Он берёт ложку, крутит в пальцах, не кладёт в чай.

— Давай начнём сначала, — повторяет тише. — Даже если без камер и рейтинга. Просто я — и ты. Я готов. Понимаю, что обидел тебя. Хотел картинку. А ты — не картинка. Ты живая. Я это понял поздно.

— Я это знала всегда, — отвечаю.

Он сжимает ладони в замок:

— Я не прошу «забыть». Я прошу — шанс. Любой. Хоть маленький. Я всё исправлю. Я рядом. Я буду рядом. Я клянусь.

Я слушаю его голос и одновременно слышу, как у меня в голове отщёлкиваются месяцы. Онкоцентр. Пакеты с лекарствами. Лера, которая молча держала мою руку. Суп из дешёвой курицы. Моя первая короткая стрижка после «ежика». Смешной красный лак на ногтях «просто для себя». Мой блокнот с «сегодня — прожито». Моё «я справлюсь». И его «снимай кольцо».

Я опускаю ладони на стол.

— Тимур, — произношу его имя спокойно. — За этот год я научилась жить. Без образа лучшей жены для крутого политика, без твоего расписания и без твоих «я позже». Я вставала по утрам, когда никто не ждал, что я встану. Я платила счета, договаривалась с врачами, ругалась с ними же. Я смеялась с Лерой. Я возвращалась к работе. Я шла по лестнице, когда лифт не ехал. И знаешь что? Я не хочу больше быть чьей-то иллюстрацией. Ни «несломленного семьянина», ни «бедняжки с платком». Я — выжила и это не благодаря тебе. Не было никого кроме дочери рядом. Ты сбежал, хотя был опорой и знал это. Я сама выбираю кто находится со мной рядом и я больше не хочу быть чьим-то плюс один.

Он подаётся вперёд:

— Выбирай меня.

— Я выбираю себя, — отвечаю. — И тех, кто не бросает и не возвращается «для сюжета». Тех, кто остаётся, когда страшно, и молчит вместе со мной на кухне, когда слов нет.

Он зажмуривается на секунду, как от рези. Открывает глаза.

— Я не жил. Я существовал. Работа, встречи, камеры — всё как в аквариуме. Вика, я правда каждый день думал: «Как ты?» Хотел написать — и не мог. Стыдно. И страшно. Когда узнал про ремиссию — сел в машине и рыдал. А потом понял: я хочу быть с тобой не из жалости и не из страха. Я хочу быть, потому что иначе это не жизнь. Я… люблю тебя. Всегда любил. Я каждый день писал дочери, звонил ей и иногда она отвечала, пусть однословно, но отвечала.

Слово «люблю» падает тихо, без фанфар. Раньше от него бы заломило грудь. Теперь — просто тепло где-то в районе ключиц. Не больше. Не меньше.

— Любовь — это не «снимай кольцо», — тихо говорю. — И не «люди любят истории про прощение». Любовь — это суп в одиннадцать вечера и плед в два. Это сидеть в коридоре онкоцентра и считать вместе, сколько осталось на капельнице. Это отвечать на «я боюсь» — «я тоже, но я рядом». Ты этого не сделал. Тогда. Когда было нужно.

Он закрывает лицо ладонями, потом опускает их. Голос осип:

— Я виноват. И я заплачу любую цену. Только скажи, что есть шанс.

Я беру один из простых цветков из вазы. Кручу в пальцах. Смотрю на него. И понимаю, что не злюсь. И что люблю его уже по-другому: как прошлое, которое научило меня ходить даже, когда шторм.

— Шанса «как раньше» нет, — говорю. — И «сначала» — тоже нет. Есть мы как родители Леры. Есть твоё «прости», которое я слышу. Есть моё «спасибо» за правду. И есть моя жизнь, которую я только что заново получила.

Он долго молчит. Потом кивает. Встаёт. Пальто на руку.

— Я… если что, если тебе что-то потребуется… — он запинается, — я рядом. Позвони.

Смотрит в глаза: — И прости. За всё.

— Живи дальше Тимур, — говорю. — И не вешай на чужие плечи свой страх.

Он кивает ещё раз. На пороге оборачивается:

— Я правда думал о тебе каждый день.

— А я — о себе, — отвечаю.

Дверь закрывается тихо. Я стою в коридоре, дышу.

Ставлю воду на гречку. Включаю музыку.

Внутри горит в области сердца. Он испугался, просто испугался и бросил меня, сбежал и вот теперь, по его мнению, я просто должна впустить его обратно и жить дальше.

Смешно.