После развода. Один год спустя (СИ)

ГЛАВА 21

ГЛАВА 21

Иногда кажется, что я живу на паузе. Нажал — и держу.

Утро, душ, зеркало. Смотрю в стену, вода шумит, сердце лупит так, будто бежал. Третий месяц подряд просыпаюсь с одним и тем же: Вика. Как улыбается, как морщит нос, как молчит, когда лучше молчать. Сны — как кино без цензуры: просыпаюсь — будто прожил ещё одну жизнь и снова остался один. Иду под холодную струю, чтобы остыло в голове. Прикрываю глаза и опускаю руку, представляя, что это она со мной. Что она трогает меня. Помогает на десять минут.

Я взрослый мужик. И да, за это время ни с кем. Не потому, что «обет», а потому что всё остальное — пусто и грязно. И рядом с этой мыслью — злость на себя: поздно дошло, поздно включился, поздно научился держать паузу. Но держу.

Гружу себя работой: комитеты, дворы, тексты, встречи. После — зал, бег, боксёрская груша. Ладони горят, плечи забиваются — легче. Ночью читаю — чтобы мозг устал, а не фантазировал. Психолог по субботам: криво, без красивостей, но честно. Учусь рот закрывать вовремя. Учусь не обещать, если не могу. Учусь ждать.

Встречи с Викой — как добровольная пытка и лучшая часть недели одновременно. Звонил — спрашивал: «Можно кино/театр/парк/ужин?» Она задаёт время и место — я прихожу без опозданий. Телефон — в кармане, звук — в ноль. В театре держу программку, чтобы руки не тянулись. В кино жую мятную жвачку, когда хочется ближе. В ресторане следую её темпу: если говорит — слушаю, если молчит — молчу.

Иногда сидим у неё дома. Лера рядом, мы втроём как семья: пицца, фильм, её комментарии с хрипотцой — «мам, не плачь на комедии». Я смеюсь. Делать вид, что легко — не делаю. Просто хорошо. И каждый раз, когда пора уходить, внутри всё сжимается: остался бы. Но нет. Не время. Вика провожает до двери, мягко — «спокойной ночи». И я уезжаю. В лифте хочется биться головой о стену от того, насколько не хочу уезжать. Но уезжаю. Потому что её «пока» важнее моего «остаться?».

Она не даёт двусмысленных намёков. Прозрачно и по-взрослому: «Мне хорошо с тобой сегодня. На завтра — не загадываем». И я благодарен за эту честность, даже если потом грызёт. Грызёт так, что по ночам делаю отжимания на кухонном полу и считаю до ста, чтобы прожечь лишнее.

Разговоры у нас тоже без сахара.

— Зачем тебе я? — спрашивает.

— Потому что рядом с тобой я настоящий, — отвечаю. — И хочу быть рядом.

— Я не обещаю тебе ничего, — говорит. — Только то, что не буду играть.

— Мне это и надо, — говорю. — Остальное — на мне.

Иногда ловлю её взгляд, и там — проверка. Сомнение. Страх подпустить. Я вижу и молюсь про себя: «Только бы не спугнуть. Только бы не наврать».

Засовываю все свои «хочу» глубже. Оставляю «уважаю» на поверхности. Это новая мышца — растёт больно.

Календарь набирает отметки: музей, бег на набережной, суп у неё на кухне, «караоке с нашими», домик в горах, юбилей Лиды. Каждый вечер — как шаг по тонкому льду. Слышишь треск — отступай, не геройствуй. И в этом есть странное счастье: наконец научился не брать силой, а ждать, пока дадут сами.

Сны не отступают. В них всё просто: мы вместе, без пауз. Утром просыпаюсь — никуда не делось желание, никуда не делась любовь, а добавилась выдержка.

Никогда не думал, что выдержка может так ломать и при этом собирать.

С отцом говорю чаще. Он коротко: «Не суетись. Делай. И молчи». Слушаю. Иногда хочется бросить всё, уехать с ней к чёрту на кулички и топить камин, пока не оттает любой лёд. В реальности — уважение, дела, не требовать, снова какие-то поступки». Смешно, но работает.

Бывают вечера, когда сидим у неё на диване, Лера уже ушла в комнату, фильм идёт, звук — тише. Вика рядом, плечо — в десяти сантиметрах. Запах её крема. И вот тогда мне хуже всего. Потому что мне хорошо, как никогда. И хочется сказать «пусти ближе». И я говорю другое: «Чаю?», и иду на кухню. Потому что если скажу раньше времени — всё сломаю.

Иногда она кладёт ладонь на моё предплечье мимолётом. Не задерживает — просто. От этого знака меня трясёт внутри, как от разряда. Эту тряску прячу в шутке, в делах, в «давай я завтра приеду пораньше и отвезу тебя к врачу».

Маленькими гвоздями прибиваю свою голову к реальности.

Я не знаю, хочет ли она меня так, как хочу её. Может — да. Может — нет. Я готов жить с этим незнанием, пока она не скажет что-то определённее. Готов — странное слово для человека, который раньше всё решал тут же. Но это и есть взросление, видимо: уметь стоять рядом и не перешагивать линию.

Ночью снова душ. Холодная вода. Лоб к плитке. И одна мысль, простая, без лозунгов: «Быть достойным. Каждый день». Не «добиться», не «уговорить», не «доказать». Просто — быть таким, рядом с кем спокойно. И если когда-нибудь она скажет «останься» — не обернуться в каменного. Остаться живым.

Закрываю воду. Вытираюсь на бегу.

И понимаю: да, это пытка. Но из тех, которыми лечат.