ГЛАВА 7
Начало девятого. Ключи звякнули. Муж вернулся.
В руках пакет из нашего любимого ресторанчика: паста, салат, пирожные в маленькой коробке. Пахнет тёплым сыром и базиликом. Он молча раскладывает всё на тарелки, достаёт нормальные приборы (не те, что «пусть будут»), ставит стаканы, воду. И — я сначала думала, что мне показалось — зажигает тонкую свечу в стеклянном подсвечнике. На нашем кухонном столе. На будничной скатерти с крошечными лимонами.
— Ты чего? — у меня правда рот приоткрылся. — Праздник?
— Пятница, — отвечает, улыбается. — И ты дома.
Леры нет — осталась у подруги «с кино и разговорами». В квартире тихо. Тихо по-хорошему.
Мы садимся. Он снимает пиджак, закатывает рукава. Под глазами — тень, щетина выбрита идеально, но усталость не сбрить. Пахнет знакомым его запахом и чем-то аптечным — то ли мои кремы, то ли он в коридоре уткнулся в мой шарф.
— Ешь, — он пододвигает мне тарелку. — Тёплое ещё.
Я пробую — вкусно. Тело благодарно, но куски только могу употреблять маленькими. Он смотрит, не торопит. Сам ест быстро, как в дороге привык.
— Вика, — начинает, убирая вилку, — я хочу сказать кое-что. Без пафоса, ладно?
— Давай, — опускаю вилку, разворачиваюсь к нему.
Он выдерживает паузу, как на заседаниях, только здесь голос мягче:
— Ты — самая лучшая вещь в моей жизни. Не «вещь», — морщится, — человек. Самый близкий. Самый важный. Если бы не ты, я бы не дошёл туда, куда дошел. От слова «совсем».
Он перевёл взгляд на свечу, потом снова на меня:
— Я много работаю не потому, что хочу сбежать из дома. А потому что не могу остановиться. Нам нужны деньги, связи, люди. Твоё лечение — это не марафон на один круг. Я не позволю болезни тебя одолеть. Поняла?
Я киваю. Горло сжалось, как от крепкого чая.
— Иногда я бываю резким, — он отодвигает тарелку, — и это… это не потому, что ты меня раздражаешь. Это потому, что мне тоже страшно. Я просто… так держусь. Плохо держусь, да.
Он неожиданно встаёт, обходит стол, садится прямо на пол у моих ног. Обнимает колени. Смотрит снизу вверх — редкое для него «снизу». Глаза блестят от света свечи, и я впервые за долгое время вижу в них не броню, а живого человека.
— Вика, всё в моей жизни — ради семьи. Ради тебя и Леры. Если что-то «не так» — это не злость. Это я туплю от страха. Я могу быть грубым, закрытым, но не потому, что мне всё равно. Наоборот.
Я кладу ладонь ему на макушку, провожу по волосам. Он тяжело выдыхает, лбом — к моим коленям, как будто наконец нашёл опору.
— Я знаю, — говорю тихо. — Я вижу, как ты пашешь. И вижу, как тебе тяжело.
Пауза.
— Просто иногда мне нужно не «держаться», а чтобы меня подержали. Как сейчас.
Он кивает не поднимая головы. Руки у него горячие. Я слышу, как у него сердце стучит — быстро, непривычно. На пальцах — еле заметная дрожь. Я запоминаю это всё: запах свечи, тёплый пар от пасты, свет на его щеке, красную полоску на запястье. Маленькие детали, которые делают вечер живым.
— Давай договор, — говорю. — Ты не грызёшь себя и не грызёшь меня. Придёшь — ешь, спишь, обнимаешь. Я лечусь, не геройствую. И мы оба говорим правду, как можем. Дом — это место, где не нужно держать лицо. Хорошо?
Он поднимает взгляд. Вздыхает.
— Хорошо. — И чуть улыбается. — У нас, кажется, наконец семья и устав.
— И свеча, — показываю на огонёк.
Мы возвращаемся к столу. Он подкладывает мне ещё ложку салата и ругает себя, что забыл купить обычный хлеб. Я смеюсь — «переживу». Он рассказывает что-то про работу — без фамилий, просто «там двигается, здесь тормозит». Я слушаю половиной уха и половиной — его паузы. Сегодня они мягкие.
После ужина он моет посуду — вдумчиво, как медитацию. Я сижу на табурете, смотрю, как его плечи чуть опускаются. Включаем на фоне старую музыку, ту, под которую когда-то делили последний кусок шарлотки. Он подходит, целует в лоб, задерживается.
— Спасибо, — шепчет.
— За что?
— За то, что есть ты.
Перед сном он проверяет мой органайзер с таблетками — в очередной раз убеждается, что всё по дням, и смеётся над собой: «Контролёр». Я завязываю платок, он поправляет узел: «Вот так лучше». Ложимся. Его дыхание рядом наконец ровное. Телефон он оставляет экраном вверх — как знак: «я здесь с тобой».
Я лежу и думаю — не о страшном, не о завтра. О простом. Что сегодня в девять вечера мой муж пришёл домой с ужином, зажёг свечу и сел у моих ног, как мальчишка, который боится потерять. И что я могу гладить его по голове, как когда-то Леру после первого провала на контрольной.
Где-то внутри всё равно шевелится маленькая заноза — что он очень старается быть «правильным». Но я её не трогаю. Не сегодня. Сегодня — свеча. Паста. Тепло. И «мы справимся», не как лозунг, а как тихое: «я рядом».