Потому что ночь

Глава 8

Мы втроем провожаем Сэмюеля к ожидающему его лимузину. Затем Генри кивает Лукасу и уезжает в ночь. Похоже, он снова рыщет по окрестностям в поисках врагов. У меня на самом деле есть враги. Вроде того. Как странно. Не думала, что у меня когда-нибудь возникнет такая проблема, но вот, пожалуйста. Хорошо быть на ночном воздухе. Здесь так много запахов, видов и звуков. Во мне бушует нервная энергия. По крайней мере, похоть и голод пока успокоились. Или нет?

— За кем ты послал? — спрашиваю я, как только мы остаемся одни.

На высоком лбу Лукаса пролегли морщины. Это ферма морщин. Однако он по-прежнему красив как грех. Дело не только в острых углах его лица. В его глазах есть что-то проникновенное и мрачное. Как будто он слишком часто за свою долгую жизнь заглядывал в бездну.

— Скоро увидишь.

Так и хочется влепить ему пощечину от досады. Но я этого не делаю, так что бонусные очки мне обеспечены.

— Почему ты все же решил занять место в совете?

— Ты знала, что я живу в этом городе с 1862 года?

— Нет.

— Я оставался в других местах и дольше. Но когда я построил этот дом, то хотел пустить корни. Мне нравится город ангелов, и я не намерен его покидать, — говорит он, глядя вдаль на темную и пустую улицу. — А это значит, что нам нужно начать решать здешние проблемы. Давай вернемся в дом. Ты слышала, что сказал Сэмюель, тебе нужно держаться подальше от посторонних глаз, пока мы не получим больше информации.

— Что? Нет, — хнычу я. — Мне надоело сидеть без дела.

— Я заметил.

— И ты не слишком вникал в разговор. Половину встречи ты играл с моими волосами.

Засунув руки в карманы брюк, он возвращается в дом.

— Я пытался тебя успокоить. Все эти твои постукивания ногами и суетливость отвлекали.

— Я не животное, которое можно успокоить, погладив.

— Как скажешь. — Он спускается по лестнице в подвал. — Ты отлично справилась с задачей, быстро осмотрев дом, когда пришел Сэмюель. Я частично ожидал найти отпечаток твоего симпатичного лица на стене моей кухни.

— Я ни во что не врезалась, большое спасибо.

— Тогда, как насчет игры в догонялки?

Я сделала паузу.

— Что?

— Беги, — говорит он, вздернув подбородок. — Только придерживайся подземного пространства дома.

— Но я не могу тебя обогнать.

— Ты теряешь время. Беги.

— Черт, — бормочу я и срываюсь с места. Двигаться таким образом чертовски приятно. Как будто мое тело проносится через дом слишком быстро, чтобы его можно было заметить. Мир проносится мимо в мгновение ока, но мои рефлексы срабатывают так же быстро. Я уворачиваюсь, чтобы избежать мебели, стен и других неподвижных предметов.

Я никогда не была особенно спортивным человеком. Прошло несколько десятилетий с тех пор, как я испытывала острые ощущения от движения на настоящей скорости. Ощущение мощи и простого удовольствия от этого.

Вскоре я уже стою в гостиной подземного логова, а Лукас — прямо за мной. Проклятье. Гостиная просторная, но все же. Как бы я ни повернулась, он уже там, загораживает мне путь. И судя по клыкастой улыбке на его лице, ему это очень нравится. Но, черт возьми, мне тоже.

Он прижимает меня к стене, обхватывает руками по обе стороны, загоняя в клетку.

— Скай, ты даже не пытаешься.

— Пытаюсь.

— Ты просто сдашься и даже не будешь бороться, когда я тебя поймаю? — спрашивает он. — Для меня это слишком просто. Мы вампиры, охота на нас — обычное дело. Тебе нужна эта практика. Старайся лучше. Давай.

Я уворачиваюсь от его руки и бегу. И он отпускает меня. Конечно, отпускает. Иначе я бы ни за что не смогла от него убежать, даже с моими сверхспособностями.

Лукас стар, силен и хитер, как черт. В следующий раз он ловит меня, когда я прижимаюсь грудью к одной из запертых дверей в коридоре. Потому что куда еще, черт возьми, мне было бежать? Как бы мне ни хотелось, дверь не была таинственным образом отперта, обеспечив мне удобный побег. Нет.

— Давай поболтаем, — говорит он, прижимая меня к двери и сильно прижимаясь к моей спине. Этого более чем достаточно, чтобы напомнить мне, что без его разрешения я никуда не убегу. А также более чем достаточно, чтобы напомнить мне, что у него действительно есть член. — Мне вот интересно, ты все еще ненавидишь меня? Потому что я не думаю, что ненавидишь.

— Все еще хочешь секса из жалости, да?

— Это по твоим словам. — Его низкий смех делает со мной странные вещи. То, чего нельзя допускать. — Скай, запах твоей сладкой киски… если бы не знал лучше, я бы подумал, что твои пальцы не совсем справляются с задачей насытить тебя в конце концов. А теперь ответь на вопрос.

— Не лезь ко мне в штаны.

— Отвечай на вопрос, — рычит он.

— Ненавижу ли я тебя? Не знаю. Ты ведь убил меня.

— Это так, но я вернул тебя к жизни. Это должно что-то значить.

— Подожди. Что ты делаешь? Ты меня нюхаешь?

Сначала его нос и губы слегка прижимаются к моей шее. То, что я дышу так быстро, когда мне совсем не нужно дышать, довольно неловко. Затем кончик острого клыка проводит по моей голой коже, заставляя меня вздрогнуть.

— Лукас, — вздыхаю я. — Это щекотно.

— Щекотно? — говорит он с легким возмущением. Но он отступает на шаг и с ухмылкой на лице шлепает меня по заднице. — Вот и все. В следующий раз, когда я тебя поймаю, я тебя укушу. Беги.

— Нет. Никаких укусов.

— Я гребаный вампир. Кусать — это то, что я делаю. А теперь беги.

Коридор ведет в глубь холма, но все эти чертовы двери заперты. В одну из этих ночей я узнаю, что он скрывает.

Кончики его пальцев скользят по моей руке, когда я проскальзываю мимо него и направляюсь обратно в гостиную. Он просто играет со мной. В гостиной я сбиваю дорогую вазу, но он оказывается рядом и поправляет ее прежде, чем она успевает упасть. Слава богу. Через подвал к лестнице. Но, прежде чем я успеваю подняться в дом, он преграждает мне путь. От резкой остановки волосы летят мне в лицо, и я встаю на носочки.

— Я сказал оставаться под землей, — говорит он строгим голосом. — Разворачивай свою задницу.

Я делаю, как сказано, и мчусь мимо мебели, деревянных сундуков и винных стоек. Ничего не сломала. Ура. Его зубы предупреждающе щелкают возле моего уха, когда я огибаю гостиную. Затем его руки обхватывают меня за живот, и я падаю на персидский ковер. Но, видимо, это ситуация типа «поймал и отпустил». Потому что, когда я отталкиваюсь, он позволяет мне бежать дальше. Я прохожу по коридору и попадаю в его спальню, где пытаюсь захлопнуть дверь перед его носом. Но он быстро реагирует и отталкивает дверь, заставляя мои ноги в ботинках скользить по полу.

— Ты меня не укусишь!

— Тогда сделай мне встречное предложение, — говорит он. — Что, по-твоему, у тебя есть такого, что мне нужно?

— Ничего.

Он смеется, и дверь распахивается полностью с последним толчком его силы. Я сдаюсь и прохожу дальше в комнату. Оставить кровать между нами кажется разумной идеей.

Однако он, видимо, решил, что мы закончили играть. Двигаясь быстрее, чем я успеваю уследить, он хватает меня и бросает на матрас с такой силой, что я подпрыгиваю. Но через мгновение он уже прижимает меня к месту.

— Как я и говорил. — Он хватает меня за запястья, чтобы обездвижить. То, как по-хозяйски он чувствует себя в колыбели моих бедер, слишком хорошо. Затем он повторяет: — Что, по-твоему, у тебя есть такого, что мне нужно?

— Абсолютно ничего.

Он ухмыляется.

— Теперь ты знаешь, что это неправда.

Это не так уж и волнующе, когда он весь вот так лежит на мне. Моя похоть новорожденной только что ожила по какой-то другой причине.

— Дай подумать. Я могла бы дать тебе уроки смс.

— Генри уже научил меня этому днем, когда ты спала.

— А как насчет социальных сетей? Я могла бы показать тебе…

— Пас.

— Я не знаю, — говорю я. — Ты уже открыл для себя компьютерные игры? Я уверенна, что ты станешь фанатом Stardew Valley.

— Не интересно, — говорит он. — Думаю, вместо этого я возьму твой рот.

— Мой, что? — спрашиваю я надменным тоном. — Я не буду заниматься с тобой оральным сексом.

Он смеется.

— Я не это имел в виду.

— Оу.

— Как будто я подпущу твои зубы к своему члену, не убедившись предварительно в твоей привязанности.

Я смеюсь.

Затем, без лишних слов, он целует меня.

Сначала я слишком изумлена, чтобы отреагировать. Но он не колеблется. Его рот накрывает мой, язык проникает внутрь. Он действительно знает, как целоваться. Он прослеживает мои зубы и язык, попеременно то нежно, то требовательно. В мгновение ока он добивается от меня ответной реакции, насыщая меня глубокими и влажными поцелуями. Он проникает прямо в мою голову. Никто еще не вкладывал столько целеустремленности в то, чтобы превратить меня в кашу. Его тело давит на меня, а крепкая хватка, которой он держит мои запястья, становится моей погибелью.

Находиться с ним так близко — просто рай. Я могу признаться в этом, но не признаюсь в этом вслух. Он целует меня глубоко, крепко и искренне. Как будто все остальное не имеет значения. Как будто он копил это ночи напролет. Что не имеет смысла. Он богат, горяч, бессмертен и может иметь кого угодно. В то время как моя отличительная черта — неспособность держать рот на замке и не давать ему повода для беспокойства.

И все это не объясняет, почему мои ноги обхватывают его бедра, прижимая его ближе.

— Не припоминаю, чтобы мои тренировки с отцом были такими уж ласковыми, — говорит Генри, стоя у двери.

Лукас стонет и поднимает голову. То, как его ноздри раздуваются при виде незваных гостей, — это чистая ярость животного. Это даже захватывающе.

— Не нам судить, — говорит другой мужчина с любопытным акцентом. Полагаю, нордический. Из него получился бы отличный Тор. Высокий, крепкий, с длинными светлыми волосами и татуировками. — Может, для начала он научит ее борьбе. На кровати. С его языком.

— Где ты, блядь, был, Бенедикт? — спрашивает Лукас.

— То тут, то там.

— Ты должен был прикрывать мою спину.

— У меня были другие обязанности.

— А как же я? — возмущается Генри. — Я самоотверженно присматривал за тобой семьдесят долбаных лет. Где же благодарность!

— Я уверен, что ты сделал все, что мог, — говорит большой незнакомец. — Даже если тебя почему-то не было рядом, когда отец проснулся. Я уверен, что все, что ты делал, было очень важно. Я не осуждаю, младший братец.

— Ты хуже всех, Бенедикт. Абсолютно, блядь, худший.

Бенедикт кивает нам.

— Не стесняйтесь, возвращайтесь к своим тренировкам. Мы не хотели мешать.

— Ты же, конечно, понимаешь, что на самом деле он не собирается ее тренировать. Во всяком случае, не в ближайшее время, — говорит Генри.

— Почему?

— Ему нравится, когда она беззащитная. Это часть того, что делает ее аномалией в его мире. — Генри прислоняется к дверному косяку. — Например, она спит в его постели. С тех пор, как он ее обратил.

— Ты шутишь?

Лукас ворчит, но ничего не говорит. И остается лежать на мне. Чертовски неловко.

— Когда отец обратил меня, он бросил меня в свою темницу на несколько недель, оставляя кувшины с кровью у двери каждую ночь, — рассказывает Генри. — Он не выпускал меня, пока я не пообещал не кусать персонал и не ломать его драгоценную мебель.

— Меня он приковал к дереву, — говорит Бенедикт.

Генри удивленно приподнимает брови.

— Он приковал тебя к дереву? Ты серьезно? И почему я никогда не слышал об этом?

— Ты так много говоришь, что я едва успеваю вставить слово. — Бенедикт пожимает плечами. — Это был большой старый дуб. Очень красивое дерево, но все же… мне приходилось каждый раз зарываться в землю, чтобы укрыться от палящего солнца.

— Ты приковал его к дереву? — изумленно спрашиваю я.

— Это долгая история. — Лукас наконец слезает с меня и протягивает руку. — Он все время пытался меня убить.

Бенедикт кивает.

— Да, это правда. Наш король поручил мне отрубить голову злобной твари. Но Лукасу понравилось, как я сражаюсь, и он обратил меня.

— Средневековье было суровым. Я подумал, что берсерк из викингов может пригодиться.

Я моргнула.

— Ха.

— Чем ты питался, когда был прикован к этому дереву? — спрашивает Генри.

— Каждый день перед рассветом он стоял в отдалении и бросал в меня кроликов, — отвечает Бенедикт все тем же стоическим тоном.

Генри качает головой.

— Что? Живых?

— Нет, — говорит Лукас. — Это было бы жестоко. Я уже свернул им шеи.

— Позвольте мне еще раз извиниться за то, что мы прервали вашу тренировку, — говорит здоровенный чувак с басовитым голосом. — Хотите, чтобы мы ушли, пока вы не закончите?

— Заткнись, Бенедикт, — говорит Лукас. — Рад тебя видеть.

— И я тебя, старик.

Этот вампир, должно быть, почти семи футов ростом. Он просто огромный.

— А это, должно быть, моя новая сестра Скай, о которой я так много слышал.

Когда Бенедикт поворачивается в мою сторону, в голове возникает слово «любопытно». Но оно окружено светом теплых чувств. Как будто он счастлив быть здесь. Похоже, Лукас был прав насчет моего дара и его способности развиваться. Видеть чувство, связанное с этим словом, может быть очень полезно.

— Привет, — говорю я. — Я смотрю, вампиры бывают больших размеров. Как Арчи не украл тебя для своей охраны?

Бенедикт фыркает.

— Он пытался. Много раз. Насколько я понимаю, его больше нет с нами?

— Отец оторвал ему голову. — Генри ставит на проигрыватель пластинку Роберта Джонсона. — Ты же знаешь, какой он, когда в плохом настроении.

— Он бросил мне вызов, — говорит Лукас. — Типа того. Давайте поговорим в гостиной.

Бенедикт возвращается в коридор и устраивается поудобнее на причудливо выглядящем французском стуле. Генри забирается в кресло, а Лукас устраивается на диване. Второй раз за сегодняшний день он предпочитает сесть рядом со мной, что очень странно.

— Я не собираюсь плохо себя вести. — Я киваю в сторону большого старого кресла, которое стоит пустым. — Ты можешь идти и сидеть на своем троне.

Генри смеется.

— Любимое кресло отца действительно похоже на трон, не так ли?

— Мне хорошо и там, где я сижу, — говорит Лукас и кивает Бенедикту.

— Лейла прибудет в город на закате, — докладывает Бенедикт. — Она и ее люди немедленно отправятся в отель Boulevard. Она рассчитывает, что к рассвету он будет под контролем семьи.

— Мы будем там. — Лукас делает паузу. — Она уже решила, будет ли управлять этим местом?

— Она сказала, что посмотрит, что будет чувствовать, — говорит Бенедикт. — Но, между нами говоря, в последнее время ей было скучно. Я видел фотографии этого отеля. Он выглядит дерьмово. А ты знаешь, как она любит хорошие ремонты.

Я поднимаю руку.

— Что? — спрашивает Лукас.

— Кто такая Лейла?

— Ты познакомишься с ней завтра вечером.

— Но…

— Позже, — говорит Лукас. — Дай Бенедикту закончить.

— Что ты делаешь? — Бенедикт хмурится. — Новорожденных так не воспитывают. Ты должен развивать ее любопытство и интерес к этому миру, в котором она теперь оказалась. Как еще она сможет правильно приспособиться к новой жизни?

— Я как раз говорил об этом прошлой ночью, — говорит Генри, который абсолютно полон дерьма.

— Возможно, если бы ты больше времени уделял разговорам и меньше — тому, что ты делал с ней на той кровати… — Взгляд, которым Бенедикт осуждающе смотрит на Лукаса, делает мою ночь спокойной.

Генри кивает.

— Да, отец. Хорошая мысль, Бенедикт. Очень хорошая.

— Ты никогда никого не обращал, Генри, — говорит Лукас.

— Конечно, нет. — Генри морщит нос. — Я не хочу такой ответственности. Фу.

Лукас плотно сжимает веки, словно у него чертовски разболелась голова. Я изо всех сил стараюсь сдержать улыбку, но мне это не очень-то удается. Наблюдать за тем, как его собственная семья устраивает ему разнос, — одна из истинных радостей в моей новой жизни нежити.

— Скай, — говорит Бенедикт. — В нашей семье должность силовика занимает Лейла. Она была швеей у персидской принцессы и была обращена в 1300-х годах.

— О, я обожаю эту историю, — говорит Генри, садясь прямо. — Она бросила отцу вызов в одной игре. Это было что-то вроде ранней версии нард. Тот, кто проигрывал, должен был оказать другому услугу. Она, конечно, разгромила его, и ему пришлось сделать ее вампиром. Разве это не здорово?

Лукас нахмурился.

— Она не побеждала меня. Я хотел обратить ее. У этой женщины ум, который редко встретишь у другого.

— В чем разница между силовиком и наемным убийцей? — спрашиваю я.

— Оба они — отцовский сапог для надирания задниц, — говорит Генри. — В основном они выполняют его грязную работу. Но силовик делает публично то, что наемник делает тайно.

— Насколько велика наша семья? — спрашиваю я. — Что вообще вампиры понимают под семьей, если уж на то пошло?

— Не такая большая, как некоторые. Лукас тщательно выбирает тех, кого обращает, и поощряет нас быть такими же, — говорит Бенедикт. — Наша семья состоит из тех, кого обратил Лукас, а затем из тех, кого обратили мы, и так далее по векам.

— Какие должности занимаете вы с Генри?

— Он придворный шут, — говорит Бенедикт.

Генри игнорирует оскорбление.

— Я переговорщик. Моя работа — доставлять послания отца и вести переговоры с другими семьями, когда это необходимо.

— Но пока Лукас спал, а Генри был свободен, он работал со мной в качестве охранника. — Бенедикт почесал бороду. — Теперь, когда Лукас проснулся, я снова здесь, чтобы прикрывать его спину, а Генри вернется к своей работе — разговаривать с людьми.

Генри нахмурился.

— Я не просто разговариваю с ними. Все гораздо сложнее. А тут еще и шпионская сторона дела. Я очень важная персона, Бенедикт.

— Как скажешь, младший брат.

— Не забегай вперед, — говорит Лукас. — Я все еще не решил, будешь ли ты исполнять обязанности шпиона.

— А что случилось с предыдущим? — спрашиваю я.

Бенедикт ничего не говорит, но его взгляд перескакивает на Лукаса.

— К сожалению, ее убили. — Генри морщится. — Это печальная история. Давайте поговорим об этом в другой раз.

Лукас ничего не говорит, но его хмурый взгляд напряжен. Он протягивает руку вдоль спинки дивана и начинает играть с прядью моих волос. Снова. Он наматывает их на пальцы и потягивает — совсем чуть-чуть. Как будто я его игрушка или что-то в этом роде.

— Все вампирские семьи устроены таким образом? — спрашиваю я.

— Не все, — отвечает Бенедикт. — Не каждый вампир хочет или нуждается в обществе. Есть одиночки и кочевники. Связь с сиром может быть разорвана.

— Есть вампиры, которые просто хотят поймать вайб. — Генри скрестил ноги и покачал ногой взад-вперед. — Жить, учиться и получать опыт. Не ввязываться во все эти политики и войны. У нас более традиционная модель семьи. Но она все еще достаточно распространена. Основные семьи по всему миру действуют одинаково.

— Хорошо.

— Многие семьи распадаются из-за междоусобиц. Или из-за того, что их отец — властный придурок, — говорит Генри. — Но отец не склонен навязывать нам свою волю в заднице. И вообще мы все друг другу нравимся.

— Да. — Бенедикт кивает. — В основном.

Генри бросает ему в лицо шелковую подушку. Бенедикт, конечно, ловит ее и откладывает в сторону. Он поднимается и направляется в коридор.

— Мне нужно оружие. В аэропорту Лос-Анджелеса поднимают такой шум, когда я беру его с собой.

Генри вскакивает и следует за ним.

— Мне будет интересно узнать, что ты думаешь о новых поступлениях, которыми я снабдил арсенал. В частности, переносная ракета выглядит просто потрясающе.

— Мы находимся в центре города, — говорит Лукас. — Ты не будешь стрелять ракетами, Генри.

— Я просто сделаю вид, что не слышал этого.

— Генри, — рычит Лукас.

Генри тяжело вздыхает.

— Да, отец. Отлично. Никаких ракет.

Бенедикт нащупывает старый ключ на раме над одной из старых дверей в коридоре. Взяв его в руки, он отпирает дверь и входит внутрь.

— Ключи все это время лежали над дверью? — спрашиваю я не слишком приятным тоном.

— Да, — отвечает Лукас. — Всем нужен доступ. В конце концов, это семейный дом.

Мне нечего сказать. Абсолютно ничего. А еще я идиотка.

— Что это у отца на лице? — спрашивает Бенедикт своим низким хрипловатым голосом.

— Думаю, это его попытка улыбнуться. — Генри заходит в комнату, которую можно охарактеризовать только как оружейную, и мы все следуем за ним. — Ужасающе, не правда ли?

Это еще одна большая комната с каменными стенами. Но эти стены покрыты аккуратными стеллажами с приспособлениями для убийства. Кинжалы, мечи, копья, луки и стрелы, и так далее. Есть также щиты и различные виды доспехов. В центре комнаты стоят тяжелые деревянные стулья и большой стол, на котором аккуратно разложены щетки и тряпки для чистки оружия. В витрине лежит серебряный топор с выгравированными на металле рунами. А еще здесь есть оружие… много оружия.

Бенедикт машет на них рукой и говорит:

— Но они такие громкие, грязные и современные.

— Я видел тебя в толпе с мечом, старший брат. Вот это было громко и грязно.

— Это было простое недоразумение. Мы потом посмеялись над этим.

— С людьми, у которых к телу были прикреплены все еще целые конечности, — говорит Генри. — Конечно.

Бенедикт только презрительно фыркает.

Вампиры жестоки по своей природе. Я это понимаю. Мы более удалены от источника пищи, чем большинство людей. А еще нужно учитывать политику и междоусобицы. Но эта комната — это уже слишком.

— Здесь достаточно оружия, чтобы начать войну.

— Или чтобы закончить одну. — Лукас смотрит на топор в витрине. — Но будем надеяться, что до этого не дойдет.