Потому что ночь

Глава 7

— Деревянные пули. — Лукас рассматривает боеприпасы в своей руке. — Удивительно.

— Добро пожаловать в двадцать первый век, отец, — говорит Генри. — Два покушения на твою жизнь за одну ночь. Вот когда понимаешь, что ты действительно добился своего. В следующий раз к нам в дверь постучит Дракула и вызовет тебя на танцевальный поединок.

Мы вернулись в дом, в гостиную на нижнем уровне. До рассвета еще несколько часов, но спуститься под землю было безопаснее всего. Руны не помешают снайперу выстрелить в нас через одно из окон наверху. Генри сказал, что это маловероятно, потому что деревянные пули не такие тяжелые и прочные, как металлические. Но я все равно думаю, не стоит ли поставить в доме пуленепробиваемое стекло. Единственная хорошая новость на сегодня — никто больше не пострадал в ночном клубе.

Мы убрались оттуда как можно быстрее. Потом Лукас позвонил Хелене, а Генри — кому-то еще, и все пришло в движение. Очевидно, наши задницы прикрыты в случае наличия камер слежения, а также в том, что касается местных властей. Похоже, политика вампиров очень похожа на организованную преступность. Насилие, деньги и секреты. Это если предположить, что все, что мне рассказывали о них по кино и телевидению, правда.

По дороге домой я выпила пакет крови. Хорошо, что в «Роллс Ройсе» был холодильник. В «Торн Групп» действительно обо всем подумали.

Лукас ставит пластинку Луи Армстронга, а я прижимаю к груди шелковую подушку с вышивкой.

— Мы предполагаем, что речь идет об Арчи?

— Похоже на то, — говорит он. — Скай, как ты узнала?

Мой взгляд перескакивает на его лицо.

— Пистолет еще не был на виду, когда ты среагировала, — продолжает он. — Ты спрашивала ранее о возможности получения дополнительных даров при обращении. Ты хочешь мне что-то рассказать?

Я тщательно подбираю слова.

— Сначала я не была уверена, что это что-то значит. В основном это было просто случайное слово, появляющееся в моей голове время от времени. Как будто оно давало мне намек на то, о чем кто-то думает.

Он кивает.

— Потом я посмотрел на водителя «Эскалейда», он уставился на нас, и я услышала в голове слово «пистолет», — говорю я. — Учитывая, что они только что опустили заднее стекло, я пришла к выводу, что они намеревались выстрелить проезжая мимо, а мы были целью, и отреагировала соответствующим образом.

— Ты услышала только одно слово?

— Да.

Генри нахмурился.

— А что, если это слово похоже на «или» и «и»?

— Это было бы невероятно бесполезно, — говорю я. — Но, видимо, все не так. Когда мы были в клубе, я услышала от тебя слово «разочарован». Кажется, это случайная смесь того, что чувствуют люди рядом со мной. И это не постоянно, только время от времени.

— Например, когда я подумал, что ты домовитая, — говорит Лукас.

То, как я колеблюсь, говорит о моих чувствах больше, чем мне хотелось бы.

— Да.

— Отец, — вздыхает Генри. — Как грубо. И вопиюще неверно, хочу добавить. Она великолепна.

— Интересно, можно ли, потренировавшись, научиться настраиваться на разум? — Лукас отстукивает такт на подлокотнике кресла. — Я встречал всего пару вампиров с подобным даром. Один мог перемещать предметы силой мысли, а другой — читать предметы. Чувствовать, где они были, и тому подобное. Эти вампиры были ценными и хорошо охраняемыми членами своих семей. Но оба их дара развились со временем.

— Если бы об этом узнали, другие бы точно захотели ее заполучить, — говорит Генри, его взгляд сужается на мне.

Лукас тоже смотрит так, будто оценивает меня заново. Как будто он удивлен, что у меня есть неожиданная скрытая ценность. Честно говоря, это немного чересчур после всего.

Я поднимаюсь с дивана.

— Я собираюсь принять ванну.

Покрытая песком с тротуара и следами пепла, я бы не отказалась помыться. Старая ванна на когтистых лапах наполняется не сразу. Я сбрасываю свою дизайнерскую одежду на пол и залезаю в нее. Вода восхитительно горячая, а комната полна пара.

Не знаю, почему и когда я начинаю плакать. Опять. Последние две ночи были очень напряженными. Я хочу поговорить со своей лучшей подругой и узнать ее точку зрения на все это. Я хочу услышать голос мамы. И я очень хочу в последний раз выйти на солнечный свет и почувствовать тепло на своем лице. Горе мне.

Дверь с треском распахивается, и Лукас заходит внутрь, закрывая ее за собой.

— Мне не нравится вкус твоих слез.

— Ты чувствуешь вкус моих слез? — спрашиваю я, фыркая. Я прижимаю колени к груди и скрещиваю руки, чтобы прикрыть грудь. — Это так странно. И я была бы очень признательна, если бы ты нашел ключ от этой двери, чтобы я могла запереть ее, когда захочу уединиться.

— Я все равно могу просто выбить ее, если захочу войти.

— Учитывая, как ты расстраиваешься, когда я что-то ломаю, думаю, ты этого не сделаешь, — говорю я.

— Твоя грусть наполняет воздух.

— Уходи, пожалуйста.

— Ты видела меня голым, — говорит он. — Мне запрещено видеть тебя?

— Я не смотрела на тебя. И да, не без согласия с моей стороны.

— Опять согласие. Я же ничего не вижу, пока ты сидишь в такой позе. — Он опускается на колени у ванны, упирается руками в бортик и чувствует себя как дома. Ладно, это его дом, но все же.

— Зачем ты пришел сюда, Лукас? Что тебе нужно?

— Я не знаю. — Он нахмуривает лоб, как будто искренне озадачен. — Я просто не мог сидеть и ничего не делать, пока ты плачешь.

— С каких пор тебя это волнует?

— Опять. Не знаю. Это на меня не похоже. — Он обдумывает это. — Похоже, во время сна я претерпел некоторые изменения.

— На что это было похоже?

— Какое-то время было больно. Первые несколько месяцев голод был нестерпимым, но я был полон решимости переждать его. Потом мое тело начало слабеть, а разум — дрейфовать, перебирая старые воспоминания и тому подобное. Это было похоже на то, что я помню, как сон.

— Почему ты так поступил с собой? — спрашиваю я. — Просто потому, что тебе было скучно?

Он слабо улыбается.

— Нет. Я был… чем-то расстроен. Отвернуться от этого мира на какое-то время показалось мне самым безопасным.

Я киваю. Не то, чтобы я понимала хоть одно чертово слово.

— Время от времени кто-то из древних теряет контроль над разумом. Они становятся дикими, убивают свои семьи и всех, кто находится поблизости. Наводят хаос, пока их не остановят.

— Ты боялся, что это случится с тобой?

Он пожимает плечами.

— Мой гнев был очень велик.

— А теперь?

Край его рта слегка приподнимается.

— Намного лучше, спасибо, что спросила.

Я не стыжусь своего тела, но общаться со случайными, незваными парнями в голом виде — это что-то новенькое.

— Ладно. Я перестала плакать. Можешь идти.

— Тебе не нужна моя помощь, чтобы… — Он просто смотрит на меня, ожидая.

— Веришь или нет, Лукас, но я прекрасно умею мастурбировать. И я думала, ты сказал, что это единоразовая акция. Секс из жалости. Что-то насчет того, что увлечение новорожденного — это плохо и неудобно?

Он поднимается на ноги, весь изящный и сильный. Выражение его лица, однако, просто офигевшее.

— Как ты это назвала, секс из жалости?

— Убирайся.

— Скай, — говорит он, дожидаясь, пока я обращу на него внимание. Затем он говорит: — Ты никогда не была домашней. Я просто вел себя как мудак.

— Я знаю.

На это он кивает головой.

— Приятного купания.

На следующий вечер я просыпаюсь от того, что Лукас снова лежит на кровати рядом со мной. От его элегантного костюма остались только брюки. Все впадины и плоскости его груди выставлены напоказ. Его выпуклые бицепсы, в частности, так и зовут меня. Впрочем, он весь как произведение искусства. Видимо, неестественная похоть все еще дает о себе знать. Потому что я отказываюсь испытывать влечение к этому монстру в обычных условиях. Я должна быть умнее. Конечно.

Сегодня вечером он занят не книгой, а цифровым блокнотом. Когда я вошла к ним, они с Генри играли в «Барбареллу» на ноутбуке, время от времени читая вслух из «Женской мистики», а также обсуждая движение за гражданские права, войну во Вьетнаме и высадку на Луну. Казалось, они устроились на целый день, чтобы подробно обсудить и подискутировать о каждой эпохе, которую Лукас пропустил.

Не будучи жива в 1960-е годы и не надеясь идти в ногу со временем, я легла спать в своей новой черной шелковой пижаме. Это был определенный шаг вперед по сравнению с моими обычными трусиками и старой футболкой. И снова я отключилась, как только моя голова коснулась подушки. Новорожденный вампир нуждается во сне — это не шутка.

— Как ты думаешь, ты из команды Джейкоба или из команды Эдварда? — задумчиво спросил Лукас. — Потому что, честно говоря, мне трудно определиться.

— А оборотни существуют?

— Да. Правда, их обычно не встретишь поблизости, потому что они не любят города. Оборотням нужно пространство, чтобы бегать.

— Ого. Следующий вопрос. Ты знаком с понятием «личная жизнь»?

Его брови сошлись.

— Это моя спальня.

— Нам нужно больше кроватей. Что вообще находится в других комнатах? Этот коридор уходит к середине Голливудских холмов, но все двери заперты.

— Вещи, которые я собирал годами.

— Ты — барахольщик, — говорю я. — Ты ведь знаешь об этом, да?

— Кстати говоря… на прикроватной тумбочке есть кое-что для тебя.

Я переворачиваюсь — и о боже мой! Меня ждут три знакомые тонкие книги в твердой обложке, в красном переплете с золотыми буквами.

— Это то самое первое издание «Гордости и предубеждения», которое было наверху?

— Генри заметил, как ты им любовалась, — говорит он. — Он сказал, что ты расстроилась из-за того, что потеряла все свои вещи во время пожара.

Я не знаю, что сказать.

Лукас вдруг поднимает глаза, бросает блокнот на кровать и выбегает из комнаты. Без единого слова. Как будто он животное, которое уловило запах.

Скорость, с которой я следую за ним, примерно в два раза меньше, чем у него. Но моя реакция работает хорошо, я ни во что не врезаюсь. Я воспринимаю это как победу. Потом Лукас, Генри и я оказываемся на крыльце и смотрим на незнакомца, терпеливо ожидающего в арочных воротах каменной ограды. Он красив, со смуглой кожей и короткими волосами.

— Лесник.

— Отцовское прозвище с давних времен, — шепчет Генри. — Не совсем комплимент. Длинная история.

Лукас бросает на меня раздраженный взгляд.

— Тебе следовало остаться внизу.

Я пожимаю плечами.

— Капитан, — говорит Генри с улыбкой. — Ты наконец-то готов принять мое предложение как следует пообщаться? Мы сто лет не проводили время вместе!

— С 1863 года после осады Виксбурга. — Незнакомец кивает на Генри. — Я усвоил урок, как проводить с тобой время, когда люди попытались сжечь церковь, в которой я спал.

— Откуда мне было знать, что они так обидятся на то, что мы нежить и все такое? — Генри улыбается. — Мы все-таки помогли им победить. Немного благодарности не помешало бы. Но ты не поверишь, Скай, как хорошо на мне сидела эта форма. Синий цвет очень подчеркивал мои глаза.

Незнакомец качает головой.

— Я так и не понял, почему ты обратил его, Лесник.

— Во многом из-за моей развлекательной ценности, — говорит Генри. — Кто-то же должен был быть придворным шутом.

— Мы оба знаем, что в вашей семье ты играешь не эту роль. — Незнакомец вопросительно поднимает бровь. — Ты собираешься пригласить меня войти?

— А Роза знает, что ты здесь? — спрашивает Лукас.

— Знает.

Лукас хмурится, делает паузу, а затем кивает.

— Входи, Сэмюель.

— Давайте дадим им время, хорошо? — Генри обнимает меня за талию и ведет обратно в дом. Конечно, мы останавливаемся у холодильника, чтобы взять для меня пару пакетов с кровью. Затем мы направляемся в гостиную под землей.

— Давным-давно отец был шпионом и силовиком у одного из древних вампиров. Того, кто его обратил. Отец предпочитал полагаться на сарафанное радио, которое делало за него его работу. Он всегда был сторонником того, чтобы работать не столько усердно, сколько умно. Каждое утро, когда детей-вампиров укладывали спать, их предупреждали, что если они не будут вести себя хорошо, то Лесник их заберет.

— Есть дети-вампиры?

— Нет, блядь. Кому нужен бессмертный малыш или малышка? Ты можешь представить себе что-то столь ужасное? — Генри откидывает светлые волосы с лица. — В тот период отец носил с собой этот ужасающий, большой окровавленный топор. Он до сих пор где-то здесь. В основном его работа заключалась в том, чтобы наказывать непослушных. Он отрубил не одну голову и конечности нежити, скажу я тебе.

— Так вот почему они до сих пор его так боятся?

— Милая, за те сорок восемь часов, что ты была вампиром, ты уже видела, как он вырывает сердца и отрывает головы. Я бы сказал, что их страх оправдан, не так ли?

— Тебе разрешено говорить мне об этом? — спрашиваю я. — Вчера ты даже не сказал, сколько ему лет.

Он делает глоток из моего пакета с кровью и гримасничает.

— Фу. Честно говоря, не понимаю, как ты можешь это пить.

— Сосредоточься, Генри.

— Не думаю, что он будет возражать, если я расскажу тебе об этом.

— Я возражаю, — раздается голос со стороны входной двери.

— Упс. — Генри вздрагивает. — Пожалуйста, не отрывай мне голову, отец. Я буду хорошим мальчиком, обещаю.

— Заткнись и иди проверь, нет ли здесь непрошеных гостей. — Лукас входит в подземную гостиную вместе с Сэмюелем. — Скай, не высовывайся, пока он не даст тебе разрешение.

Генри уходит, не сказав больше ни слова. К тому времени, как я допиваю второй пакет крови, он возвращается, и официально заявляет, что использование наземной части дома абсолютно безопасно.

Одна особенность вампира — температура больше не является проблемой. Дует лютый холодный ветер. Не то, чтобы он меня особенно беспокоил. Но я нахожу в шкафу черный свитер и джинсы в тон, а также пару дизайнерских ботинок. В моем гардеробе нет ничего лишнего. Быть членом этой семьи — значит, видимо, одеваться соответственно. Мои волосы завязаны в хвост, и я готова. Нет необходимости общаться с незнакомцами в пижаме.

Когда я спускаюсь вниз, они уже сидят в гостиной. Лукас одет в черную рубашку на пуговицах и туфли. Видимо, не стоит принимать гостей полуголыми. Он жестом приглашает меня присоединиться к нему в шезлонге.

Я делаю, как просят, но оставляю между нами полфута свободного пространства. По крайней мере, я принимаю участие во всем этом. Генри тем временем наигрывает мелодию на рояле, а Сэмюель устроился в кресле в углу.

Снаружи тихая ночь. Если не считать различных насекомых и прочей живности. Соседи слева смотрят кино, а те, что справа, ужинают. Далеко слышен гул транспорта, доносящийся со стороны Сансет-Стрип. Но мне все лучше удается отгородиться от всего этого. Я могу сосредоточиться только на той информации, которая мне нужна здесь и сейчас.

— Когда ты уехал из Лондона? — спрашивает Лукас.

Сэмюель кладет лодыжку на противоположное колено и делает вид, что устраивается поудобнее.

— Чуть больше тридцати лет назад.

— Логично, что она захотела, чтобы ты был с ней во время отбора. Кто-то, кому она могла бы доверить прикрыть ее спину.

— Мы провели достаточно времени порознь.

Генри поднял глаза от клавиш.

— Роза и Сэмюель женаты уже несколько веков, Скай. Это настоящий эпический роман. Они поженились в Марокко в 1762 году. Вот это была вечеринка.

— Ты должна простить нас. — Сэмюель одаривает меня очаровательной улыбкой. — Вампиры такие отъявленные сплетники, что мы полагаем, будто все уже знают о наших делах.

— Отец компенсирует этот факт тем, что ничего ей не рассказывает, — говорит Генри.

Лукас хмурится.

— Я не настолько плох.

— Эх, — говорю я, потому что обратная связь очень важна.

— Сэмюель и Роза — пара. В конце концов они всегда возвращаются друг к другу, — заканчивает Генри.

— То есть, как родственные души? — спрашиваю я.

Лукас качает головой.

— Нет никаких доказательств того, что они существуют.

— И это говорит сверхъестественное существо. — Генри ухмыляется. — Считайте меня романтичным дураком, но я встретил одну очаровательную пару в Берлине некоторое время назад. Это было, когда рухнула стена. Они были вместе даже дольше, чем Сэмюель и Роза. Они познакомились, когда Чингисхан вторгся в Индию, и с тех пор редко покидали друг друга. Представляете?

Лукас поднял брови.

— Провести с кем-то целую вечность? Нет, спасибо.

— А мне показалось, что это было прекрасно. — Генри надулся. — Не то, чтобы я подписывался на это или что-то в этом роде. А ты что думаешь, Скай? Ты ведь на моей стороне, не так ли?

— Мои самые долгие отношения длились едва ли год. — Я улыбаюсь. — Откуда мне знать?

Лукас прочищает горло.

— Тебе следует знать кое-что, Скай. В семье Розы, Сэмюель играет роль шпиона.

— Я, конечно, не могу подтвердить, правда это или нет. — Сэмюель молча смотрит на меня. — Твоя Скай — первый новорожденный вампир в городе за последние тридцать лет. В Лос-Анджелесе давно не было новой крови. Охраняй ее как следует. Некоторые будут завидовать тому, что тебе удалось обойти правила. А некоторые просто набросятся на нее, пытаясь выставить тебя слабаком.

— Что произошло на самом деле? — спрашивает Лукас. — Как в Лос-Анджелесе появились правила и ограничения?

Сэмюель проводит языком изнутри по щеке.

— Самая большая семья в России была недовольна своими охотничьими угодьями. Они решили, что им нужно больше, и обратили свой взор на наш прекрасный город. Руководил операцией наследник Лев. У него хватило денег, чтобы купить себе многочисленную клиентуру среди жадных и глупых. Затем он пополнил их число новорожденными, причем в большом количестве. Все эти существа каждую ночь выходили на улицы, устраивая бедлам и убивая без разбора. В кратчайшие сроки в Лос-Анджелесе начались беспорядки. Семьям ничего не оставалось, как посылать своих охранников ночь за ночью, чтобы разобраться с нарушителями порядка.

— И тогда Лев попытался их убрать? — спрашивает Лукас.

— Да. — Сэмюель смотрит в пустоту. — Ему удалось уничтожить несколько средних семей. Были также попытки покушения на Арчи, Хавьера и Розу. Совет был созван наспех, и они не доверяли друг другу. Казалось, они вряд ли придут к единому мнению. Но все же совет был созван, просто потому, что они так отчаянно искали решение. Льву, к сожалению, удалось сбежать из города и избежать поимки.

— Я был так близок к тому, чтобы разбудить тебя, отец, — говорит Генри, держа два пальца на расстоянии полудюйма друг от друга. — Это было дерьмовое шоу.

Лукас хмурится.

— Лос-Анджелес далеко от России.

— Древние любят захватывать земли. Ты это знаешь. А кровавая большая война всегда на время избавляет от скуки.

— Зачем тридцать лет придерживаться всех этих правил и норм? — спрашивает Лукас.

— Ты должен понять, что то, что произошло здесь в девяностые годы, не было чем-то уникальным, — говорит Сэмюель. — Популяция вампиров повсюду выходила из-под контроля. Нас было больше, чем можно было безопасно разделить с этим миром и его охотничьими угодьями. Проблема усугублялась тем, что мы стали беспечными. Век науки на какое-то время облегчил выживание. Люди стали более рационально мыслить и больше не прислушивались к старым историям. Многие отвернулись от религии и тех, кто мог бы предупредить их о том, что происходит ночью. Но и их на какое-то время стало меньше. В человеческих войнах прошлого века погибло сто миллионов человек. Но вот что хорошо: они трахаются как кролики и быстро размножаются.

Генри играет пару тактов какого-то произведения в быстром темпе. Возможно, это его вариант классической порномузыки.

— Но, что еще важнее, изменились технологии. Изменилось управление. Люди больше не пропадают без вести, не получая никаких результатов от властей. Существуют базы данных отпечатков пальцев и ДНК.

— Генри объяснил мне, как далеко шагнула наука, — говорит Лукас. — Меня не удивляет, что люди несут свою индивидуальность даже в крови. Любой вампир мог бы сказать тебе то же самое.

— И дело не только в ДНК, — продолжает Сэмюель. — Камеры повсюду, и способов отследить нас множество. Наша раса не может позволить себе иметь глупцов или беспечных новорожденных, подвергающих всех нас риску. Мир стал намного опаснее для вампиров, чем раньше, — говорит Сэмюель. — Не только мы принимали решение о мерах по сокращению численности вампиров. Многие семьи запрещали создавать новорожденных и создавали стаи, чтобы уничтожать любых существ, забредших на их территорию. Повсюду вспыхивали войны за охотничьи угодья. Большинство семей уменьшилось. Некоторые даже были полностью стерты с лица земли.

— Это опасные времена. В прошлом году один дурак сидел на пляже на Ибице и ждал, когда взойдет солнце. Он транслировал это в прямом эфире в социальных сетях, чтобы весь мир увидел. Это списали на трюк для рекламы нового фильма ужасов. Повезло, что наши тела, превращаясь в пепел, не оставляют никаких следов. — Генри начинает играть произведение Шопена. — Девяностые годы стали чисткой для нашего вида. Есть предположения, что наша популяция сократилась почти на семьдесят процентов.

— Это все еще происходит? — спрашивает Лукас.

— Нет. По крайней мере, не в таких масштабах, — отвечает Генри. — К новому столетию наша численность достаточно снизилась, чтобы все могли расслабиться. Но, судя по полученным мною отчетам, мир там все еще не такой уютный, как раньше, отец.

— Нам следовало поговорить об этом раньше, — укоряет Лукас.

Генри откидывается на спинку сидения рояля.

— Я только что вернул тебя. Прости меня, если я хотел несколько ночей повеселиться, прежде чем подробно рассказать о том, как мир превратился в дерьмо, пока ты спал.

Лукас опирается рукой на спинку шезлонга и возится с кончиком моего хвоста. Подхватывает прядь волос и наматывает ее на палец. Такое поведение, по меньшей мере, странно. Мы не трогательные друзья. Мы даже не друзья. Хотя, похоже, это серьезный разговор, который лучше не прерывать. Поэтому я слежу за его движениями, но держу рот на замке. Однако мой ботинок нервно сдвигается к персидскому ковру у моих ног. Сегодня вечером мое тело хочет двигаться; сидеть на месте — отстой. Я как неугомонный ребенок.

— Почему ты здесь, Сэмюель? — спрашивает Лукас. — Что тебе нужно?

— Ты должен занять место Арчи, — отвечает он. — В любом другом случае совет будет выглядеть слабым и оставит их открытыми для противостояния. Ты вынудишь их действовать против тебя. Как ты понимаешь, законы были встречены с прохладой. Совет уже публично заявил о своем намерении смягчить их, а также сократить присутствие охранников членов совета на улицах. Но Лев был замечен в Сиэтле. Мы знаем, что его семья не очень хорошо восприняла его неудачу здесь. А беспорядок, который сейчас царит на твоей территории, может понравиться любому, кто ищет место, чтобы создать неприятности.

— Дом на озере Комо прекрасен в это время года, — говорит Генри. — Или пентхаус в Копенгагене. К черту. Даже старый замок со сквозняками в Шотландии был бы терпим, учитывая обстоятельства. На всякий случай, если кому-то интересно, о чем я думал.

— Дело в том, что тебя не было здесь, чтобы помочь разобраться с этим дерьмом, когда нам чертовски нужна была помощь, Лукас, — говорит Сэмюель грубым тоном. — Если ты собираешься остаться в этом городе, ты должен сделать шаг навстречу. Мы не хотим еще одной резни. Но, если Лев снова начнет устраивать хаос, у нас может не остаться выбора.

— Что произошло с семьей Арчи, после его смерти? — спрашивает Лукас, меняя тему.

— Некоторые скрываются. Некоторые присоединились к другим семьям, — сообщает Сэмюель. — Но даже после того, как его семья уменьшилась, один из охранников Арчи, Джошуа, предпринимает шаги. Ходят слухи, что он был семейным убийцей, но нам трудно это подтвердить. Я считаю это маловероятным, поскольку мои источники подтвердили, что именно он заказал убийство тебя прошлой ночью возле того клуба.

— Почему бы ему не сделать это самому, если он действительно убийца? — спрашивает Лукас.

— Я тоже об этом подумал.

— Погоди. Кто-то по имени Джошуа пытался нас убить? — резко спрашивает Генри. — Ты серьезно?

Сэмюель пожимает плечами.

— О, его голова, блядь, моя. Черта с два Джошуа будет платить людям, чтобы те стреляли в нас.

Лукас поднимает руку, призывая к молчанию. Ту, которая не занята игрой с моими волосами. Он делает небольшую паузу, прежде чем сказать:

— Я не помню, чтобы кто-то с таким именем был особенно близок к Арчи. Он был назначенным наследником? Унаследовал ли он семейные деньги?

— Нет. Это и есть самое интересное. — Улыбка Сэмюеля медленная и какая-то злая. — Арчи держал свой кошелек в узде, а свое богатство хорошо скрывал. В случае его печальной кончины все это должно было достаться его любимчику. Но вы уже убрали Кристоса. Джошуа понадобится время, чтобы выяснить, как именно Арчи распорядился всем этим.

— А пока у Джошуа нет никаких собственных средств. Ему всего чуть больше века, и, судя по сообщениям, он не очень-то разбирается в финансах. Он также сделал предложение одному из недовольных членов охраны Хавьера. Тот, кто открыто заявлял о своей неприязни к совету. Джошуа предложил ему серьезные деньги за голову его сына.

— Откуда мы это знаем?

— Хавьер нанял хакера.

— Это человек, который может взламывать компьютерные системы, — объясняет Генри. — Перехватывать электронную почту, сообщения и так далее.

— Кто-то финансирует Джошуа? — спрашивает Лукас. — И если да, то кто?

— Вот в чем вопрос, — говорит Сэмюель. — Но он залег на дно, и я не могу его найти. Я даже не смог найти стрелка, которого они использовали во вчерашнем нападении. Скажу, что такого уровня организации и секретности я не ожидал. Пока мы не выясним, поддерживает ли его кто-то влиятельный, мы понятия не имеем, будут ли продолжаться покушения на вашу семью и насколько серьезными они будут.

Генри вздыхает и играет несколько низких, дрожащих нот.

— Тебе придется послать за ними, отец.

— Я уже послал. — Лицо Лукаса безучастно. — Хорошо, Сэмюель. Пожалуйста, передай совету, что я согласен занять это место.