Позволяю любить

Анна

Мальчика Колю привел к Ане главный врач.

В ее кабинете Артур Маратович указал на Аню широким жестом, как бы осуществляя тем самым знакомство матери больного мальчика и лечащего врача. Женщина встревоженно вглядывалась в ее лицо.

— Такая молодая! — ахнула она с разочарованием, безнадежно.

— Ну-ну, — ласково потрепал ее по плечу Артур Маратович. — Анна Сергеевна — лучший детский хирург. Такого и в Москве не найдете.

Главврач при этих словах с гордостью посмотрел на Аню.

— Папенька, на что жалуешься? — поинтересовался он у мальчика, участливо наклонившись.

— Папенька — это вы, — на полном серьезе ответил Коля, — а жалуюсь на кашель и мокроту, которые мучают меня три года и два месяца.

Сообразительный мальчик приглянулся Ане. Артур Маратович попросил ее осмотреть ребенка и доложить ему о результатах. И вышел, оставив Аню с Колей и его мамой.

— Сколько тебе лет? — спросила Аня.

— Четырнадцать, — солидно ответил мальчик.

Исхудавшему до прозрачности подростку смело можно было дать десять. В карих его глазах стояла тяжелая недетская печаль, точно такая же, как у большинства маленьких пациентов, что приходили к Ане, — словно болезнь придавала им некую раннюю взрослость.

— У нас уже руки опустились, — жалобно произнесла его мать и скорбно вздохнула. — Каким только врачам его не показывали, куда только не возили… Три года лечим — никаких сдвигов! Три месяца пролежали с пневмонией, после этого один день сходил в школу, а уже вечером прыгнула температура — тридцать восемь и три… Так что потом опять почти месяц провалялся в постели с обострением. Летом мы ездили в Евпаторию, на море. Там Коля повеселел, ему стало легче, температура повышалась редко, но как только вернулись в город, так у него сразу же случилась новая вспышка пневмонии, а за ней — еще… за один год — четыре обострения… Практически все время он у нас в кровати. В моче белок появился… Боюсь, почки откажут… В общем, нам посоветовали сюда обратиться, в вашу клинику — может, операция поможет?..

Говорила Колина мать сухо, с привычной скорбью в голосе — видно было, что превеликое множество раз она произносила эти страшные слова перед врачами всех мастей и давно уже потеряла обыкновенную человеческую надежду на избавление родного мальчика от болезни.

— Пусть Коля сам расскажет, с чего все началось, — предложила Аня. — Скажи, когда ты в первый раз заболел?

— В деревне, у бабушки.

…Колины родители отправили его на каникулы в деревню; он был необыкновенно счастлив, что на этот раз у него получилось такое чудное лето: плавай, загорай, катайся на лошадях. Мальчик даже пообещал своим новым друзьям, местной ребятне, что на будущий год приедет снова… А накануне отъезда в город он возвращался с дружками после рыбалки, и путь компании лежал через пшеничное поле. Ребята срывали колосья, разминали в ладонях, жевали мягкие, не успевшие затвердеть зерна. Коля зажал в зубах небольшой колосок, желая выбрать из него оставшиеся зернышки, и в этот момент один из мальчиков сделал ему из озорства подножку. Коля упал. Ничего страшного не произошло бы, он и сам нередко проделывал с приятелями такие штучки, но на этот раз вдруг сильно закашлялся и никак не мог остановиться… Он кашлял с надрывом, грудь, казалось, разламывало на куски, а глаза, повлажневшие от невольных слез, вот-вот готовы были лопнуть. Кашель сотрясал, скрючивал и бил. Испуганные ребята подхватили Колю под руки и потащили к дому. Родня вызвала деревенского фельдшера, тот дал какое-то лекарство, но кашель, лишь немного утихнув, так и не прекратился. А к вечеру поднялась температура…

Так Коля заболел впервые. Врач, которого из райцентра привезли родители, определил у Коли правостороннюю нижнедолевую пневмонию.

— Коля, а тот колосок ты выплюнул? — спросила Аня, внимательно выслушав его рассказ.

— Н-не помню…

— Постарайся вспомнить. Это важно.

Мальчик наморщил лоб.

— По-моему, я вдохнул его… Да-да! Ведь кашель с того и начался, что я поперхнулся. Помню — так!

Аня взяла рентгеновский снимок, посмотрела на свет.

— Коля, подожди, пожалуйста, в коридоре. Я тут с твоей мамой поговорю.

Его мать испуганно посмотрела на выходящего сына, потом перевела взгляд на озабоченное лицо врача.

Что сказать матери? Как объяснить всю фатальную безнадежность положения ее сына? У Ани почти не оставалось сомнений в том, что хлебный колосок, который Коля нечаянно вдохнул, застрял где-то в бронхах и явился причиной пневмонии. А значит — и последующего нагноения в легком. Очевидно и другое: если колосок не вышел с кашлем в самом начале заболевания, то теперь он окружен уже соединительной тканью и сам никогда не отойдет. Три года! Слишком поздно!

А пока колосок там, нагноение будет прогрессировать. И без того уже развились опасные осложнения — гнойная инфекция в организме, нарушение работы почек и сердца.

— Поражена вся нижняя правая доля легкого, начался распад. Ее срочно нужно удалять, — терпеливо объясняла Аня ситуацию его маме. — Без операции он не выздоровеет. Но и операция очень опасна — мальчик ослаблен, организм может не выдержать.

— Понимаю, понимаю. Но ведь другого выхода нет, — ответила бедная женщина. — Надо что-то делать. Я уже не могу смотреть, как болезнь просто съедает моего малыша…

Она говорила по-прежнему глуховатым ровным голосом, но сколько муки, однако, слышалось в ее словах!

— Но… дело в том, что существует еще одна проблема, — продолжала между тем Аня. — У вашего сына аллергия на наркоз… так по крайней мере указано в медицинской карте…

— И что теперь? — шокированно прошептала мать. — Оперировать без наркоза? Он же не выдержит! Ему и укол-то лишний сделать боишься.

— Ничего не поделаешь, мальчику можно делать только местную анестезию, — сказала Аня. — Если, конечно, вы согласны…

Разговор с главврачом тоже не принес облегчения. Артур Маратович долго рассматривал рентгеновские снимки.

— Уплотнение всей нижней правой доли легкого… оно сильно сморщено и тесно примыкает к средостению… — хмуро бормотал хирург. — Вряд ли вам, Анна Сергеевна, удастся перевязать нижнюю легочную вену… Сильно укорочена, вся плотная, с отечными стенками, а ведь на нее нужно наложить четыре мегатуры!.. Короче, возьметесь?

— Да, — подтвердила Аня. — Родители Коли уже дали письменное согласие на операцию. Они осознают весь риск, но без операции мальчишка обречен.

Тяжелым движением главврач отбросил снимки в сторону, уселся за стол и долго молчал. Пальцы его нервно выбивали по столу монотонную дробь.

— Что ж, так и быть, я даю добро, — сказал он наконец. — Как собираетесь готовить? Пациента лихорадит, пульс частит, обильная мокрота.

— Пока буду лечить терапевтически. Пусть полежит немного в больнице, будем вводить антибиотики прямо в гнойную полость легкого.

— А про анестезию что скажете? — продолжал допытываться Артур Маратович.

Самый тяжелый вопрос. Аня прижала пальцы к вискам, на несколько секунд прикрыла глаза.

— Годится только местная. Коля не переносит ни одного средства для общего обезболивания. Можно использовать нейролептаналгезию.

Разговор был прерван резким стуком в дверь.

— Артур Маратович, — решительно произнесла вошедшая медсестра, — я больше не могу так работать. Очень хорошо, что здесь Анна Сергеевна.

— У вас что же, опять конфликт с ней? — рассеянно поинтересовался Артур Маратович. Было видно, что мысли его блуждают на порядочном отдалении от зоны житейских разборок.

Аня, однако, вся подобралась.

— Да нет, это у нее, похоже, конфликт со мной, — возмущенно заговорила медсестра. — Кто дал ей право оскорблять меня в присутствии пациентов? Сегодня она выгнала меня из перевязочной!

Главврач недовольно повернулся к Ане.

— Что там у вас опять случилось? — ворчливо спросил он.

— Я отношусь к своим пациентам бережно и уважительно, — начала Аня. — А медсестра Степанова между тем позволяет себе относиться к ним грубо — она попросту кричит на больных. Вот я и сделала ей замечание, — твердо продолжила Аня. — Замечание, как мне представляется, заслуженное и правильное. Не нравится — пусть работает в другом месте. Здесь больные люди, однако она им беспрестанно заявляет: «Терпите! Подумаешь, больно…» — нежности, дескать, развели… Что это, Артур Маратович? Я считаю, Степанова таким образом расписывается в своем неумении выполнять необходимые процедуры и, значит, в своей слабой профессиональной подготовке. Раз так, пусть тренируется на лабораторных крысах. Но не на пациентах!

Последние слова Аня сказала, повернувшись к медсестре.

— Но пациент был истеричен, я же не виновата, что у него повышенная чувствительность, — категорично заявила та.

— Вовсе нет, — хладнокровно возразила Аня. — Проблемы не у него — у вас. Когда я вводила в абсцесс легкого раствор антибиотика шестилетней Оленьке, она сидела спокойно, разговаривала и даже улыбалась. На следующий день она уже не боялась идти в перевязочную, без слез и страха усаживалась на очередную пункцию. А потом… Что вы там с ней вытворяли за время выходных, я, к счастью, не знаю, однако ребенка почему-то спешно забрали родители — девочка отказывается подходить к больнице на пушечный выстрел, буквально заходится в истерике!.. — Аня судорожно перевела дыхание. — Короче, сейчас, в присутствии Артура Маратовича, я категорически требую, чтобы вы даже не приближались к моим пациентам!

— Все-все-все, — примиряюще вмешался главврач, — успокоились, инцидент исчерпан. Степанова, вы слышали? Постарайтесь работать без скандалов и, кстати, пока ассистируйте-ка другим врачам. А Анна Сергеевна пусть сама найдет себе подходящего помощника. Не так ли, Анна Сергеевна?

— Найду, — быстро ответила она. — Поставьте в мою смену Илясову, она с детьми хорошо ладит.

Степанова вскочила и выбежала из кабинета, хлопнув дверью.

— Спасибо за поддержку, — поблагодарила Аня начальника.

— А что там с вашей пациенткой Оленькой? — засуетился Артур Маратович. — Почему я ничего не знаю? Ее так и выписали с абсцессом легкого?

— Я перевела ее на дневной стационар, — пояснила Аня.

— Разве абсцесс можно вылечить дома? — засомневался тот. — Не рискуете, Анна Сергеевна?

— Я хожу к ней домой, там делаю пункции. Возвратить ребенка сюда, в больницу… я вижу в этом серьезный риск для ее психики.

Главврач усмехнулся.

— Уважаю ваше решение, Анна Сергеевна, — одобрил он. — Сами решились? Или родители упросили?

— Родители. — Она грустно улыбнулась. — Девочку жалко…