Предатель. Секреты прошлого

Глава 22

Сижу на кухне нашей маленькой квартиры в Сосновске, машинально помешиваю остывший кофе и смотрю в окно на серое небо. Уже месяц прошел с нашей поездки к тайнику, а я все еще не могу прийти в себя. Письмо Максима лежит в моей сумке, свернутое в аккуратный квадратик. Я перечитываю его каждый день, пытаясь найти между строк какую-то подсказку, знак того, что он жив.

Катя сидит напротив, делает вид, что читает учебник по биологии, но я вижу, как ее глаза блуждают по странице, не фокусируясь на тексте. За этот месяц она еще больше замкнулась в себе. В школе говорит только по необходимости, дома отвечает односложно. Ночами я слышу, как она плачет, тихо, безнадежно. Мое сердце разрывается от беспомощности.

— Маша, — зову я ее по новому имени, хотя это все еще режет слух, — может, прогуляемся? Погода наладилась.

Она поднимает на меня глаза — темные, как у Максима, полные той же затаенной боли.

— Не хочу, — отвечает она тихо. — У меня контрольная завтра.

Знаю, что это отговорка. Но не настаиваю. Понимаю, что горе нужно выплакать, пережить. Я сама еще не закончила этот процесс.

Включаю телевизор, переключаю на новостной канал. Та же рутина: политические разборки, экономические сводки, сводки происшествий. Я уже собираюсь выключить, когда диктор произносит слова, которые заставляют мое сердце остановиться:

"В приграничном районе обнаружены два обгоревших тела в сгоревшем автомобиле. По предварительным данным, погибшие пытались незаконно пересечь границу. Одно из тел предположительно идентифицировано как Максим Воронцов, объявлявшийся в розыск в связи с экономическими преступлениями..."

Пульт выскальзывает из моих рук и падает на пол с глухим стуком. Мир вокруг начинает кружиться, звук в ушах становится приглушенным, словно я нахожусь под водой.

— Тетя Лена! — кричит Катя, но голос ее звучит как будто издалека. — Что с тобой?

Она подбегает ко мне, трясет за плечи, но я не могу пошевелиться. На экране показывают кадры с места происшествия: обгоревший остов машины, следователи в белых костюмах, желтая лента оцепления.

— Это не он, — шепчу я, глядя на экран. — Это не может быть он.

Катя поворачивается к телевизору, и я вижу, как ее лицо становится мертвенно-бледным. Она медленно опускается на диван рядом со мной, не сводя глаз с экрана.

— Предположительно идентифицировано, — повторяет она слова диктора. — Это значит, что они не уверены, правда?

Хватаюсь за эту соломинку, киваю.

— Да, не уверены. Тела сильно обгорели, сложно провести точную идентификацию.

Но глубоко внутри чувствую, как что-то окончательно ломается. Если это действительно Максим... если он мертв... тогда все эти месяцы ожидания, надежды, поиски смысла были напрасными.

Диктор продолжает:

"По версии следствия, Воронцов пытался скрыться за границей со своей сообщницей, но их автомобиль врезался в дерево и загорелся. Возможно, причиной аварии стало превышение скорости во время погони. В салоне автомобиля найдены крупные суммы наличных денег и поддельные документы..."

— Выключи это, — просит Катя дрожащим голосом.

Нахожу пульт на полу, выключаю телевизор. В квартире повисает тяжелая тишина. Катя сидит, обхватив колени руками, и раскачивается из стороны в сторону.

— Он не стал бы бежать без меня, — говорит она, и в ее голосе звучит детское упрямство. — Папа никогда не бросил бы меня.

— Может быть, у него не было выбора, — тихо отвечаю я, хотя сама не верю в свои слова. — Может быть, его заставили.

— Нет! — резко поворачивается ко мне Катя. — Тебе нужно позвонить этим полицейским, узнать подробности. Может быть, это не он!

Достаю телефон, набираю номер Сергея Игоревича. Он отвечает не сразу, и когда наконец берет трубку, голос у него усталый, официальный.

— Елена Павловна, — говорит он, и я слышу, что он тоже видел новости. — Я понимаю, зачем вы звоните.

— Это он? — спрашиваю прямо, не в силах тянуть с неопределенностью.

Долгая пауза. Потом тяжелый вздох.

— Мы пока не можем дать точного ответа. Экспертиза продлится еще несколько дней. Но... обстоятельства указывают именно на него.

— Какие обстоятельства?

— Машина зарегистрирована на подставное лицо, но документы в салоне... они соответствуют тем, что могли быть у Воронцова. И еще... — он запинается, — у одного из погибших была травма плеча. Именно там, где был ранен ваш муж во время перестрелки в туннеле.

Мир вокруг меня окончательно рушится. Травма плеча. Максим действительно был тяжело ранен в плечо, когда спасал нас. Это... это не может быть совпадением.

— Что теперь будет с нами? — спрашиваю я, думая о Кате, которая сидит рядом и пытается расслышать каждое слово разговора.

— Формально угроза для вас снижается, — отвечает Сергей Игоревич. — Если Воронцов мертв, то и большинству его врагов он больше не интересен. Но мы рекомендуем не торопиться с возвращением к прежней жизни. Дайте пройти еще нескольким месяцам.

Кладу трубку и смотрю на Катю. Она сидит, сжавшись в комочек, и по ее щекам текут слезы.

— Я знаю, что это не он, — шепчет она. — Я чувствую сердцем. Папа жив.

Обнимаю ее, прижимаю к себе. Мне хочется верить в ее интуицию, в материнское чутье, в чудеса. Но разум подсказывает, что нужно принять реальность. Максим мертв. Мы остались одни.

Вечером, когда Катя наконец засыпает после долгих рыданий, иду в свою комнату и достаю из сумки письмо Максима. Перечитываю его в сотый раз, пытаясь найти что-то, что упустила раньше.

"Катя, если ты читаешь это письмо, значит, со мной случилось что-то серьезное..."

Серьезное. Не смертельное, а серьезное. Есть ли разница? Или я просто цепляюсь за слова?

"Деньги в коробке — это чистые средства, не связанные с моими делами. Их хватит, чтобы вы жили спокойно несколько лет..."

Деньги. Мы их даже не трогали, они лежат в банковской ячейке, которую Сергей Игоревич помог нам оформить. Может быть, пора подумать о будущем практически? О том, как нам жить дальше, если Максима действительно больше нет?

Вдруг вспоминаю про паспорта, которые тоже лежали в тайнике. И про спутниковый телефон, который я тогда сунула в сумку и забыла. Достаю его — небольшой, простой аппарат с одним запрограммированным номером.

Долго держу телефон в руках, глядя на единственный контакт в памяти. Номер без имени, просто цифры. Что будет, если я позвоню? Кто ответит? И нужно ли мне это знать?

Но любопытство и отчаянная надежда побеждают. Нажимаю кнопку вызова.

Долгие гудки. Никто не отвечает. Конечно, никто не отвечает. Это мертвый номер, как и его владелец.

Кладу телефон на тумбочку и иду в ванную. Смотрю на себя в зеркало — бледная, осунувшаяся женщина с темными кругами под глазами. За эти месяцы я постарела лет на десять. Горе и стресс не щадят никого.

Ложусь в постель, но сон не идет. В голове крутятся кадры из новостей, слова Сергея Игоревича, лицо Кати, искаженное горем. Как жить дальше? Как помочь этой девочке справиться с потерей отца? Как справиться самой?

Около трех ночи меня будит странный звук. Не сразу понимаю, что это. Потом осознаю — звонит спутниковый телефон.

Сердце начинает колотиться как бешеное. Хватаю телефон дрожащими руками.

— Алло? — шепчу я в трубку.

Тишина. Потом искаженный электронным модулятором голос:

— Вы смотрели новости?

Не знаю, как отвечать. Кто это? Враг или друг?

— Да, — говорю я наконец.

— Не верьте всему, что там показывают. Вам нужно быть готовыми к переезду. Возможно, очень скоро.

— Кто вы? — спрашиваю я, но связь уже прервана.

Сижу в темноте с телефоном в руках и пытаюсь понять, что произошло. Кто-то знает этот номер. Кто-то следит за новостями. Кто-то предупреждает нас об опасности.

Или кто-то заманивает в ловушку.

Встаю, тихо прохожу в комнату Кати. Она спит, но даже во сне лицо у нее напряженное, болезненное. Поправляю одеяло, целую в лоб. Что бы ни происходило, я защищу ее. Это единственное, в чем я уверена.

Возвращаюсь к себе в комнату и сажусь у окна. За стеклом темная улица, редкие фонари, обычная жизнь спящего города. А у меня в руках телефон, который может изменить все.

"Не верьте всему, что там показывают", — сказал голос. Что это значит? Что новости неправдивые? Что Максим не мертв? Или что его смерть была подстроена?

До утра не сплю, прокручивая в голове возможные варианты. Когда встает солнце, принимаю решение. Нужно рассказать обо всем Кате. Она имеет право знать.

Завтракаем молча. Катя ковыряет вилкой яичницу, почти не ест. Наконец решаюсь.

— Маша, мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она поднимает на меня глаза.

— Ночью мне звонили, — говорю я и рассказываю о спутниковом телефоне и загадочном звонке.

Катя слушает, не перебивая. Когда я заканчиваю, она долго молчит.

— Значит, он жив, — говорит она наконец, и в ее голосе звучит не вопрос, а утверждение.

— Мы не знаем этого наверняка...

— Знаем, — перебивает она. — Папа оставил нам этот телефон не просто так. Он знал, что может понадобиться связь.

Хочу возразить, сказать, что не стоит строить иллюзии. Но смотрю в ее глаза и вижу первый за долгое время проблеск надежды. Может быть, это именно то, что нам сейчас нужно. Хотя бы призрак надежды.

— Что мы будем делать? — спрашивает она.

— Подождем, — отвечаю я. — Если это действительно важно, тот человек позвонит еще раз.

И я не ошибаюсь. Телефон звонит снова вечером того же дня.