Предатель. Секреты прошлого

Глава 29

Осенний дождь стучит по окнам больницы уже третий день. Я сижу в кресле возле кровати Максима, перебирая журналы, но не могу сосредоточиться ни на одной статье. Моё внимание постоянно возвращается к его лицу — осунувшемуся, бледному, но уже не такому измученному, как неделю назад. Постепенно к нему возвращаются силы.

Дверь палаты приоткрывается, и входит Катя с подносом кофе. За две недели, прошедшие после операции, она стала взрослее, серьёзнее. В её глазах появилась глубина, которой не было раньше.

— Как он? — спрашивает она тихо, ставя передо мной бумажный стаканчик.

— Лучше, — я благодарно киваю. — Доктор Ветров сказал, что температура наконец нормализовалась. Инфекцию победили.

Катя облегчённо вздыхает и садится на второе кресло. Мы часами дежурим у постели Максима по очереди. Я — днём, она — вечерами, после уроков, которые ей организовали дистанционно. Наша жизнь превратилась в замкнутый круг: больница — временная квартира — снова больница.

— По телевизору опять показывали Крылова, — говорит Катя, делая глоток своего чая. — Его вели в суд. Выглядит как обычный человек, даже не скажешь, что...

Она не договаривает, но я понимаю, что она хочет сказать. Даже не скажешь, что этот человек разрушил столько жизней, включая нашу.

— Монстры редко выглядят как монстры, — отвечаю я, глядя на спящего Максима. — Иначе было бы слишком просто их распознавать.

Телевизор в углу палаты показывает новости без звука. Мы просим медсестёр не включать его громко, чтобы не тревожить Максима, но сами следим за происходящим, не отрываясь. Каждый день приносит новые сенсации: аресты высокопоставленных чиновников, разоблачения в полиции, громкие отставки. Империя Крылова рушится на глазах всей страны.

Я уже почти привыкла видеть своё имя в новостях. "Жена офицера спецслужб", "супруга героя операции "Чистые руки"" — такими эпитетами награждают меня журналисты, хотя никто из них понятия не имеет, через что мне пришлось пройти. Никто не знает, как я рыдала ночами, думая, что муж предал меня. Никто не видел, как я сжигала наши свадебные фотографии в камине дома Дениса и Лены. Никто не чувствовал той боли и унижения.

— Алиса, — Катя прерывает мои мысли, — как ты думаешь, мы сможем когда-нибудь вернуться к нормальной жизни?

Я смотрю на эту храбрую девочку, которая потеряла мать, фактически никогда не знала отца, а теперь сидит в больнице, боясь, что потеряет его снова, едва обретя.

— Конечно, сможем, — отвечаю я, хотя внутри меня нет такой уверенности. — Просто... эта нормальная жизнь будет отличаться от того, что было раньше.

— Из-за папиной работы? — её глаза полны беспокойства.

— Из-за всего, что случилось, — я стараюсь говорить спокойно. — Но это не значит, что она будет хуже. Просто другой.

Максим вдруг шевелится, его веки дрожат. Мы обе замираем, наблюдая, как он медленно возвращается к сознанию. С каждым днем эти периоды бодрствования становятся всё дольше, разговоры — осмысленнее. Врачи говорят, что это хороший знак.

— Катя? — его голос хриплый, слабый, но в нём уже нет той пугающей отрешённости первых дней после операции.

— Я здесь, пап, — она тут же оказывается рядом, берёт его за руку. — Как ты себя чувствуешь?

— Как человек, который схватил две пули, — он пытается улыбнуться, но гримасничает от боли. — Но жить буду.

Я подхожу к кровати с другой стороны, проверяю капельницу, поправляю подушку — эти простые действия стали для меня спасением. Пока я занята практическими вещами, мне не нужно думать о более сложном — о нас, о нашем будущем, о том, могу ли я простить.

— Алиса, — Максим поворачивает голову ко мне, и я вижу в его глазах то же самое мучительное вопрошание, что и каждый день. Тот же немой вопрос, на который у меня до сих пор нет ответа.

— Тебе нужно отдыхать, — говорю я, избегая прямого взгляда. — Доктор сказал, что швы заживают хорошо, но тебе нельзя волноваться.

— Мне нужно кое-что сказать, — настаивает он, пытаясь приподняться, но тут же морщится от боли.

— Пап, не надо, — Катя встревоженно смотрит на датчики. — Твой пульс опять подскочил. Давай потом.

— Нет, — он крепче сжимает её руку. — Я должен сказать сейчас. Пока есть силы.

Я сажусь на край кровати, готовясь слушать. Я знаю, что это важно для него — выговориться, очистить душу. Но готова ли я услышать то, что он скажет?

— Катя, Алиса, — он делает глубокий вдох, и я вижу, как это даётся ему с трудом. — Я... я подвёл вас обеих. Тебя, дочка, я бросил в детстве, думая, что так будет безопаснее. Тебя, Алиса, я предал, устроив тот спектакль с Ульяной. Я не заслуживаю прощения, знаю. Но хочу, чтобы вы поняли: я делал это не из трусости или эгоизма. Я пытался защитить вас единственным способом, который знал.

Слезы наворачиваются на мои глаза, но я сдерживаюсь. Сейчас не время для моих эмоций.

— Когда погибла твоя мама, Катя, — продолжает он, с трудом подбирая слова, — это была не случайность. Её убили из-за меня, из-за того, что я узнал о делах Крылова. И я боялся, что они доберутся до тебя. Поэтому... поэтому я сделал самое трудное в своей жизни — я отказался от тебя, чтобы никто не смог использовать тебя как рычаг давления на меня.

Катя тихо плачет, не вытирая слёз. Я вижу, как ей больно слышать правду, но одновременно — как это необходимо.

— А когда я встретил тебя, Алиса, — его взгляд переходит на меня, — я поклялся себе, что больше никогда не пожертвую семьёй ради работы. Я хотел всё бросить, уйти, начать сначала. Но было слишком поздно. Они уже следили за мной, за нами. И если бы я просто ушёл, они бы убили нас всех.

Он закрывает глаза, собираясь с силами.

— Тот спектакль с Ульяной... это был единственный способ убедить Крылова, что я полностью под его контролем, что я отрезал все пути к отступлению. Я думал, что смогу завершить операцию быстро, а потом всё объяснить тебе. Но всё пошло не так.

Я чувствую, как внутри меня борются противоречивые чувства. Часть меня хочет кричать от боли и обиды — он лгал мне, предал меня, пусть даже ради благой цели. Но другая часть понимает его выбор, его отчаяние, его желание защитить тех, кого любит.

— Я не прошу прощения, — продолжает он тихо. — Я знаю, что некоторые вещи нельзя простить. Но я хочу, чтобы вы знали правду. Всю правду.

В палате повисает тяжёлая тишина, нарушаемая лишь писком приборов и шумом дождя за окном. Катя крепче сжимает руку отца, не зная, что сказать. А я... я не могу найти слов, которые не звучали бы фальшиво или жестоко.

Дверь палаты открывается, и на пороге появляется Ульяна. Она выглядит лучше — рана на плече заживает, в глазах появился прежний блеск. На ней строгий деловой костюм — она только что с очередного допроса по делу Крылова.

— Прошу прощения, — говорит она, заметив наше напряжение. — Я зайду позже.

— Нет, — останавливает её Максим. — Останься. Ты тоже часть этой истории.

Ульяна нерешительно входит и закрывает за собой дверь. Она всегда двигается плавно, уверенно, но сейчас в её походке чувствуется напряжение. Она не знает, как себя вести в этой странной ситуации — муж, жена, дочь и... кто она? Коллега? Сообщница? Та, кто помогла разрушить семью, а потом спасти её?

— Сергей Игоревич передаёт привет, — говорит она, обращаясь к Максиму. — Сказал, что Крылов наконец заговорил. Называет имена, даты, суммы. Его империя разваливается на глазах.

— Хорошо, — кивает Максим. — Значит, это было не зря.

Ульяна подходит ближе, и я вижу, что она держит в руках какую-то папку.

— Я принесла документы, — говорит она, протягивая папку Максиму. — Наше начальство предлагает варианты... дальнейшего устройства.

Я напрягаюсь. Какие варианты? О чём она говорит?

Максим открывает папку, просматривает бумаги. Его лицо становится задумчивым.

— Программа защиты свидетелей? — спрашивает он. — Снова?

— На этот раз всё будет иначе, — отвечает Ульяна. — Международная программа, полная смена идентичности, максимальный уровень безопасности. Крылов арестован, но его сеть огромна. Вам троим будет безопаснее начать новую жизнь где-нибудь за границей.

Я смотрю на эту женщину, на её профессиональное, собранное лицо. И вдруг понимаю, что она не включает себя в это "вам троим". Она остаётся здесь. Сама выбирает уйти из жизни Максима.

— Я не хочу снова бежать, — внезапно говорит Катя. — Я устала прятаться, жить чужой жизнью.

— Это ненадолго, — мягко отвечает Ульяна. — Год-два, пока суд не закончится и не будут арестованы все основные фигуранты. Потом вы сможете вернуться, если захотите.

— А ты? — спрашивает Максим, глядя на Ульяну. — Ты поедешь с нами?

Она улыбается — впервые за всё время я вижу её настоящую улыбку, не ту маску, которую она носила, играя роль любовницы.

— Нет, Макс, — отвечает она тихо. — Моё место здесь. Дело ещё не закончено. Кто-то должен довести его до конца.

Я вижу, как что-то мелькает в глазах Максима — сожаление? Облегчение? Благодарность? Не могу разобрать.

— Вы заслуживаете шанса на нормальную жизнь, — продолжает Ульяна, глядя теперь на меня. — Все трое. Настоящая семья, без лжи, без страха.

Катя первой нарушает молчание:

— А куда нас отправят? В какую страну?

— Есть несколько вариантов, — отвечает Ульяна, открывая папку и показывая какие-то фотографии. — Испания, Португалия, Франция. Тёплый климат, хорошие условия, всё необходимое будет предоставлено.

Я смотрю на фотографии — уютные домики у моря, солнечные улочки, яркие цветы. Это выглядит как рай после всего пережитого нами ада. Но могу ли я представить себя там? С Максимом? После всего, что было?

— Нам нужно подумать, — говорю я, не глядя на Максима. — Это серьёзное решение.

— Конечно, — кивает Ульяна. — У вас есть неделя. Потом начнётся подготовка документов.

Она встаёт, собираясь уходить, но Максим останавливает её:

— Ульяна, подожди. Я хочу поговорить с тобой. Наедине.

Я чувствую, как внутри всё сжимается, но заставляю себя сохранять спокойствие.

— Катя, пойдём выпьем кофе, — говорю я, вставая. — Дадим им поговорить.

Катя колеблется, не желая оставлять отца, но потом кивает и следует за мной. В дверях я оборачиваюсь и на секунду встречаюсь взглядом с Ульяной. В её глазах — понимание и что-то ещё, похожее на тихое прощание.

В коридоре Катя молча берёт меня за руку, как делала в детстве. Я крепко сжимаю её пальцы, чувствуя, что эта девочка, не связанная со мной кровью, стала мне по-настоящему родной.

— Ты простишь папу? — спрашивает она, когда мы устраиваемся в больничном кафетерии с чашками дрянного кофе.

Я долго молчу, не зная, как ответить. Правда в том, что я сама не знаю. Могу ли я простить предательство, даже если оно было совершено из любви? Могу ли я снова доверять человеку, который так мастерски играл свою роль, что я, его жена, не заподозрила обмана?

— Я не знаю, Катя, — честно отвечаю я. — Часть меня понимает, почему он это сделал. Но другая часть... всё ещё болит.

— Он очень любит тебя, — говорит она тихо. — Я вижу, как он смотрит на тебя, когда ты не видишь. Как будто... как будто ты солнце, а он цветок, который не может жить без света.

Я улыбаюсь этому поэтичному сравнению. В свои шестнадцать Катя порой рассуждает мудрее многих взрослых.

— Дело не только в любви, — вздыхаю я. — Дело в доверии. В правде. В том, сможем ли мы построить что-то новое на руинах старого.

— А ты хочешь попробовать? — её глаза полны надежды.

Вопрос застаёт меня врасплох. Хочу ли я? После всех слез, всей боли, всех сомнений? Хочу ли я рискнуть снова?

— Да, — вдруг понимаю я. — Да, хочу.

Это осознание приходит внезапно, но с такой ясностью, что у меня перехватывает дыхание. Я хочу попробовать. Не ради прошлого, которое невозможно вернуть, а ради будущего, которое ещё можно построить.

Когда мы возвращаемся в палату, Ульяны уже нет. Максим лежит, глядя в окно на дождь. Его лицо спокойное, умиротворённое, словно он принял какое-то важное решение.

— Где Ульяна? — спрашивает Катя, оглядываясь.

— Ушла, — отвечает Максим, поворачиваясь к нам. — Навсегда.

Я чувствую, как что-то меняется в воздухе между нами. Что-то важное произошло в наше отсутствие, какие-то слова были сказаны, какие-то решения приняты.

— Что ты ей сказал? — спрашиваю я, садясь рядом с кроватью.

— Правду, — он смотрит мне в глаза. — Что благодарен ей за всё, что она сделала. Что уважаю её выбор остаться и закончить дело. И что... мой выбор — быть с вами. Если вы меня примете.

Катя тут же бросается к нему, осторожно обнимая, стараясь не задеть раны.

— Конечно, примем, папа! — восклицает она сквозь слезы. — Мы семья!

Максим обнимает дочь одной рукой, а другую протягивает мне. Я смотрю на эту руку — сильную, надёжную, несмотря на капельницу и синяки от уколов. Руку человека, который прошёл через ад, чтобы защитить тех, кого любит.

Я медленно вкладываю свою ладонь в его.

— Алиса, — он смотрит на меня с такой надеждой и страхом, что у меня сжимается сердце. — Я знаю, что не имею права просить о втором шансе. Но если ты согласишься...

— Я согласна попробовать, — перебиваю его. — Не ради прошлого. Ради будущего. Нашего общего будущего.

Его глаза наполняются слезами — первый раз за всё время я вижу, как этот сильный мужчина плачет. Он прижимает мою руку к губам, целует пальцы.

— Спасибо, — шепчет он. — Клянусь, я больше никогда...

— Не клянись, — останавливаю его. — Просто будь честным. Всегда. Даже если правда болезненна.

Он кивает, понимая. За окном дождь постепенно стихает, и сквозь тучи пробивается луч солнца. Символично, думаю я. Как будто сама природа подаёт нам знак, что после бури всегда наступает просветление.

— Испания, — вдруг говорит Максим. — Я выбираю Испанию. Солнце, море, новые имена, новая жизнь. Что скажете?

— Я за! — немедленно отзывается Катя. — Я всегда хотела жить возле моря.

Я смотрю на этих двоих — отца и дочь, так похожих друг на друга не только внешне, но и внутренне. Таких сильных, таких храбрых. Моя новая семья. Моя настоящая семья.

— Испания, — киваю я. — Начнём с чистого листа.

В этот момент в палату заходит Сергей Игоревич. Его лицо серьёзно, но в глазах — удовлетворение.

— Хорошие новости, — говорит он, пожимая руку Максиму. — Крылов пошёл на сделку со следствием. Сдаёт всех. Его империя рушится, как карточный домик.

— Значит, всё было не зря, — тихо говорит Максим.

— Ни одна жертва не была напрасной, — кивает Сергей. — Ульяна сказала, вы обсуждаете варианты релокации?

— Да, — отвечаю я. — Мы выбрали Испанию.

— Отличный выбор, — улыбается он. — Подготовка займёт около месяца. Как раз успеете восстановиться, — он кивает на Максима. — А пока... наслаждайтесь моментом. Вы заслужили.

Когда он уходит, мы остаёмся втроём — Максим, Катя и я. Три человека, прошедших через предательство, боль и страх, но нашедших путь друг к другу. Три человека, готовых начать новую жизнь.

— Я люблю вас, — говорит Максим, глядя на нас. — Больше жизни.

И в этот момент я понимаю, что готова поверить ему снова. Не сразу, не полностью — раны слишком свежи. Но постепенно, шаг за шагом, мы построим новое доверие. Новую семью. Новую жизнь без секретов и лжи.

За окном окончательно проясняется, и солнечный свет заливает палату. Символ надежды. Символ нового начала.