Призраки стекла

Глава 24

Уитни Дарлинг

Я стояла у входа в оранжерею на первом этаже, на пороге дома, так близко от цветника, что можно было повернуться и убежать. В нескольких шагах передо мной, впервые за все время существования дома, была открыта старинная синяя дверь.

Мы с Эфраимом вернулись из больницы не более часа назад, и на этот раз нас встретили мигающие огни полицейских машин. По дороге домой Эфраим позвонил офицеру Эвансу и рассказал, что врач сказал о том, что Адель толкнули. И они отправили еще одну группу на расследование.

И они провели осмотр, каждый из них ходил взад-вперед по комнате с привидениями, ничего не ощущая. Разумеется, они ничего не нашли. Это было не их проклятие.

Но это не помешало им промчаться мимо нас, когда мы вошли в дом, с белыми лицами и в явном шоке. Я слышала, как они шептались о Дарлингах, о наших призраках, о странных вещах, которые происходили в старом особняке у моря.

Я не могла их винить.

За пределами таинственно открытой двери не было никаких признаков присутствия постороннего. Ни на одной из камер ничего не было видно. Во всяком случае, на тех камерах, которые работали.

Естественно, те, что находились в зимнем саду, не работали. И мы все знали, что это не изменится.

Пока мы не избавимся от нее.

От безумной, зловещей твари, которая навлекла на нас это проклятие.

Запах затхлости и старости, аромат давно забытых вещей доносился из открытой синей двери, заполнив пространство передо мной и заставив нос дергаться, а горло сжиматься. Все одиннадцать замков свисали с дверной коробки, сломанные и вырванные со своего места. Я изучала их формы, потускневшую латунь, которая держалась десятилетиями.

Я больше не собиралась бежать.

Теперь я разозлилась. И была в ярости на того, кто так поступил с Адель. Что бы это ни было, я собиралась найти и уничтожить. Меня не запугать. Больше нет.

Пульс стучал в кончиках пальцев, когда я сжимала пучок шалфея и кедра, который дал мне Соломон.

Даже здесь, едва войдя в зимний сад, я чувствовала, как она улыбалась мне, невидимая мертвая тварь в углу.

В углу давно закрытой комнаты.

Спрятанные скелеты всегда в конце концов находили.

— Свободен, — прошептало оно.

Свободен.

Что вырвалось на свободу теперь, когда замки были сломаны? И кто их сломал?

Что-то более сильное, чем синяя краска.

Между тем, этому призраку не было дела до синей краски. Он не боялся воды.

Пыталось ли оно убить Адель? Столкнуло ли оно ее с лестницы?

— Почему? — я подошла поближе к затененной комнате. — Что тебе нужно?

Столько лет я проносилась мимо, избегая этого места. Сет дразнил меня за это, но я никогда не видела его близко.

Но я должна была знать. Знать, чтобы исправить то, что натворила все эти месяцы назад. Эта проклятая склянка с могильной грязью нашла путь из-под дома, и я была настолько глупа, что подняла ее с земли.

— Зачем ты это делаешь?

Ответа не последовало.

Но я почувствовала, что оно улыбалось.

Мне было все равно. Я перестала бояться.

Находиться перед зияющей дверью было все равно, что стоять по колено в клокочущем черном океане, под поверхностью которого таились всевозможные тайны. Некоторые из них прекрасны. Некоторые — ужасны, с бездушными глазами и острыми зубами, способными разорвать меня на части.

Я сделала шаг вперед, затаив дыхание и ожидая, что бледные тонкие пальцы обхватят дверную коробку, прежде чем затащить меня внутрь.

Но ничего. Только едкая затхлость и старость. И тишина.

Тусклый свет из окон зимнего сада заливал помещение. Это была простая грязная комната, размером не больше шесть на шесть футов¹⁵. Совершенно обычная. То, что можно было ожидать найти у подножия лестницы рядом с дверью в сад.

Но в центре комнаты стояли выцветшее кресло и старинная детская кроватка.

Я достала из заднего кармана мобильный телефон и включила фонарик, а затем шагнула внутрь.

Внутрь к мертвой твари.

В комнате было холодно. Холоднее, чем в гримерке у Бо. Мое дыхание вырывалось яркими белыми струйками, отражаясь в резком свете телефона. Я протянула руку и провела пальцем по краю люльки, доказывая себе, что она действительно там. Паутина покрывала старое полированное дерево, как забытый муслин. У изголовья матраса лежала маленькая, выцветшая подушечка из розового атласа, похожая на кукольную, в центре которой была вышита изящная буква П. Кресло в гостиной было обито такой же розовой тканью. Комплект. Одно для матери. Другое — для ее ребенка.

Я направила дрожащий луч света за детскую кроватку, заглянув в каждый угол. Но там не было ничего, кроме облупившейся краски и старых полов, искореженных и потускневших от старости.

Пальцы потянулись к траурному кулону на шее, большой палец нежно провел по прозрачному стеклу и тщательно сохраняемым под ним золотистым волосам.

— Что случилось?

Ледяной порыв воздуха коснулся моей щеки.

Тап.

Тап.

Тап.

Желчь поднялась в горле, позвоночник покалывало, умоляя бежать. Но я оставалась на месте.

Я представила себе Адель на больничной койке, ее лицо, покрытое синими, фиолетовыми и зелеными синяками. Я представила Сета, борющегося с течением, которое уносило его прочь. Алистера и его улыбку, которую я больше никогда не увижу.

Я не позволю никому больше умереть.

— Чего ты хочешь? — мой голос дрожал, но не от страха, а от гнева. — Скажи нам, чего ты хочешь, и мы попытаемся сделать это. Пожалуйста. Уходи. Оставь нас в покое.

Звук, похожий на скрежет ногтей по дереву, заставил мою кожу покрыться мурашками.

Позади меня. Между мной и зимним садом.

Я резко обернулась.

Нога зацепилась за что-то, и я с криком полетела вперед, тяжело упав на колени.

Мои глаза расширились. На полу между моими руками неровными буквами была нацарапана надпись.

Бриллиант. Я хочу его вернуть.

Я зажмурила глаза.

Напротив невидимой мертвой твари, присевшей рядом со мной. Наблюдавшей за мной.

Я застыла, и по моей коже поползло странное, покалывающее онемение.

Бриллиант.

— Гораций? — прошептала я.

— Уитни! — голос Эфраима отразился от стен, вернув жизнь в мои конечности, и я на животе проползла небольшое расстояние до выхода из комнаты.

Сильные руки рывком подняли меня и оттащили в сторону.

— О, черт возьми, — прорычал Эфраим. — Детская кроватка? Серьезно?

— Прекрати, Эфраим. Есть кое-что…

— Что? Он слушает? — вена на его лбу грозила лопнуть, когда он крепче прижал меня к себе. — Тогда я буду говорить громче. — Он повернулся к комнате. — Оставь нас, черт возьми, в покое!

— Мы можем выйти на улицу?

Дрожа от гнева, он поднял меня на руки и понес в сад, а затем рухнул вместе со мной на прохладную траву.

— Ты сошла с ума?

Я зарылась лицом в его плечо и пыталась успокоить дыхание, вдыхая его пряный аромат и наслаждаясь стуком его сердца, его твердой силой под моими пальцами.

— Я должна была убедиться в этом сама.

Он покачал головой.

— Удовлетворена?

— Не совсем.

— Дарлинг-Хаус небезопасен, Уитни. — Он вздохнул, выглядя искренне сожалеющим.

— Знаю, — сказала я, борясь с внезапным приступом слез. — Дарлинг-Хаус никогда не был безопасным.

Он провел рукой по волосам.

— Мы уезжаем. Сейчас же. Фрэнсис и остальные члены семьи уже едут в город.

— Нет.

Он рассмеялся, но его глаза были жесткими, как камень.

— Нет?

— Я не поеду. Что бы здесь ни происходило, это не может быть решено из центра города. Я должна остаться здесь.

— Не так давно побег из Дарлинг-Хауса был твоей главной целью в жизни.

Я встала, отмахнувшись от его слов.

— Все меняется.

У него отвисла челюсть, и он смотрел на меня, казалось, целую вечность.

— Если я заставлю тебя уехать, ты ведь вернешься сюда, не так ли?

Настала моя очередь смеяться.

— Ты не можешь заставить меня ничего делать, Эфраим.

Он вскинул бровь, пытаясь доказать, что я ошибалась.

— Слушай внимательно. Мы попробуем сделать по-твоему. Но есть два условия.

— Каких?

— Первое. Никаких блужданий по дому в одиночку. Ты со мной. Двадцать четыре на семь. Если ты помнишь, я уже несколько раз обращался к тебе с подобной просьбой.

Я сделала шаг назад.

— А второе?

Он протянул руку и взял траурный кулон на моей шее, затем осторожно расстегнул тонкую цепочку. И протянул его мне.

— Перестань носить это. Он меня пугает.

Недовольная, я взяла кулон и сунула его в карман.

— Полагаю, это справедливо.

— Более чем справедливо. — Он указал на дорожку, которая вела на кухню. — Пойдем. Если мы собираемся погрузиться в роман Агаты Кристи, мне нужна чашка кофе.

Часом позже, после обильного употребления кофеина, пончиков и напряженного разговора с Фрэнсисом, объясняющего, что мы пока не собирались присоединяться к ним на Джонс-стрит, мы с Эфраимом вошли в кабинет Алистера. Я улыбнулась, слегка успокоенная блуждающими лучами фонариков за стеклянными дверями веранды — свидетельством того, что служба безопасности Эфраима трудится не покладая рук.

Я щелкнула торшером, и комнату залил теплый свет. Затем подошла к стене с книжными шкафами и осмотрела огромную коллекцию старых кожаных корешков.

— Вот что нам известно, — сказала я. — За последние месяцы было два взлома. Ничего не похищено. В нашем распоряжении проклятая склянка с кладбищенской грязью, старинный траурный кулон и старая фотография Джулии и ее потерянного ребенка Пенелопы. На фотографии нога Джулии опирается на то, что похоже на огромный бриллиант. — Я устремила на Эфраима пристальный взгляд. — У нас также есть статья о пропавшем бизнесмене и его бриллианте. И, наконец, у нас есть мстительный призрак, который, очевидно, хотел бы вернуть драгоценность.

Эфраим тяжело вздохнул.

— Не могу поверить, что я внимательно тебя слушаю.

— Если под ногой Джулии лежит египетский бриллиант Горация, это означает, что Дарлинги завладели им после исчезновения Горация, потому что Джулия держит на руках ребенка, а она была еще беременна, когда пропал Гораций.

Эфраим прищурился.

— В связи с этим возникает вопрос…

— Откуда у Уильяма и Джулии бриллиант Горация?

— Готов поспорить, что ответ на этот вопрос и есть причина, по которой Дарлинги оказались прокляты. — Эфраим указал на полки с книгами позади меня. — Итак, что мы здесь ищем?

— Семейное древо, — сказала я. — Какие-то записи о генеалогии, восходящей к Уильяму и Джулии. Если предположить, что ребенок на фотографии — Пенелопа, то нам нужно подтвердить дату ее рождения, — я прочистила горло, — или смерти, чтобы быть уверенными, что мы на правильном пути.

— Хорошо. — Эфраим направился к книжным полкам. — Ищи Библию.

— Библию?

— Это первое место, где я бы искал старые семейные записи о рождении и смерти.

— Умно.

— У меня бывают озарения.

Через несколько минут мы собрали на столе Алистера целую коллекцию старых Библий.

В тихом кабинете было уютно, я покопалась в верхнем ящике стола в поисках зажигалки и зажгла толстую оранжевую свечу, стоявшую в центре стола.

Эфраим вопросительно вскинул бровь.

Я пожала плечами.

— С ароматом тыквы.

— Конечно. Как глупо с моей стороны. — Он ухмыльнулся и открыл кожаную Библию, когда я устроилась в кресле рядом с ним.

Я смотрела на него, наблюдая за тем, как мерцающий свет играет на его красивом профиле. Сердце сжалось в груди.

Он был моим.

И я хотела, чтобы так было и впредь.

Я вернула свое внимание к книге, лежавшей передо мной.

Прошел час. Мы перелистывали Библии и старые дневники, но ничего не находили.

Пока мои пальцы не дрогнули над старым кожаным томом, страницы которого были такими тоненькими, изъеденными и состаренными, что слиплись в углах. Я осторожно раздвинула их.

Эфраим был прав. Первая и последняя страницы были испещрены мелкими рукописными пометками.

Мои глаза просканировали множество записей, написанных на краях бумаги — записи о рождениях, свадьбах, трагедиях и смертях.

Я перелистывала тонкие страницы одну за другой, остановившись в начале Библии на странице, похожей на традиционное семейное древо. И вот, наконец, в самом верху написаны имена Уильяма и Джулии Дарлинг.

Под ними, обозначенные собственными маленькими веточками, располагались имена их детей и даты их рождения. Баннер, Тара, Бронвин, Агата, Корнелия, Джеймс.

Эфраим подошел ко мне.

— Что это?

Я указала на то, что нашла.

— Фотография, которую Эванджелин дала нам в Историческом обществе, на которой Джулия и Уильям изображены на печально известной вечеринке с Горацием Леру и его сестрой. Это было в 1930 году. На фотографии Джулия была беременна. Очень беременна.

— Хорошо, — заставив меня продолжить, сказал Эфраим.

— Самый старший ребенок, указанный здесь, — Баннер. Родился в ноябре 1931 года. До него должен был быть еще один. — Я провела пальцем по тонкой бумаге, и мои глаза сузились на маленькой, выцветшей строчке сбоку, рядом с именем Джулии. Над ней, рядом с датой, стояло крошечное имя, печальное в своей простоте. — Пенелопа. Родилась и умерла в 1930 году.

Свеча на столе сильно замерцала, как будто кто-то подул на нее.

— Мы на правильном пути, — прошептала я, частично обращаясь к Эфраиму.

Я снова опустила взгляд на Библию, вспомнив газетную фотографию Джулии на вечеринке: ее рука лежала на животе, она выглядела безмятежной и счастливой. Совсем не похоже на то, какой она предстала передо мной в последние недели.

— Мы выясним, что произошло, — сказала я. — И поймем, как все это началось. А затем положим этому конец.

Свеча снова замерцала.

Затем погасла.

— Знаешь, я должен сказать, — сказал Эфраим, его губы растянулись в удивленной улыбке. — Мне кажется, в вашем доме могут водиться привидения.

— Пойдем. — Я позвала его следовать за собой.

— Куда мы сейчас идем?

— На кладбище.

Он остановился.

— Ты серьезно?

— Совершенно.

— Во-первых, это плохая шутка, — сказал он. — Во-вторых, ни за что. Что бы ни происходило в твоей голове, это может подождать до утра.

— Почему? — я остановилась у двери кабинета. — Ты боишься?

Эфраим усмехнулся.

— Ворота кладбища закрыты.

— Тогда мы припаркуемся за воротами и проберемся через лес.

— Уитни, нет.

— Мне нужно увидеть одно надгробие. Маленькое. Я заметила его в день похорон Алистера. Думаю, оно может принадлежать Пенелопе.

Он скрестил руки на груди.

— И что, если это так? Какие новые улики ты ожидаешь обнаружить там ночью, мисс Агата?

Я проигнорировала его колкость.

— Я не знаю. Но это самое лучшее место, чтобы что-то найти. Какую-то подсказку, какое-то послание. Да и что в этом такого? Вообще-то еще не так поздно. Не говоря уже о том, что там безопаснее, чем здесь.

Эфраим покачал головой, выглядя скорее озадаченным, чем раздраженным.

— Я знаю, что тебе любопытно, — подначила я. — Как же мы заснем этой ночью?

— У меня были планы, как не дать тебе уснуть сегодня ночью, — сказал он, опустив взгляд на мою грудь. — Ты такая сексуальная, когда говоришь о генеалогии.

— Эфраим!

— Отлично, — усмехнулся он. — Едем на кладбище.