Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 30

Ночь вползает в спальню физической, почти осязаемой чёрной субстанцией. Она льётся из углов, подползает из-под кровати, нависает тяжёлыми складками бархатного балдахина. Зажмуриваюсь, но образы прорываются сквозь веки, выжженные на сетчатке днём. Шершавое ощущение обгоревших страниц дневника Елены под подушечками пальцев, словно пепел. Её спокойный, всевидящий взгляд с миниатюры портрета, который теперь кажется не утешением, а безмолвным укором. И над всем этим лицо Киллиана, озарённое фанатичной верой. Его губы, шепчущие с безрассудной уверенностью: «Она вернётся. Твоя память». Слова вьются в сознании ядовитой змейкой, отравляя каждый миг покоя.

Я ворочаюсь в огромной кровати, и некогда роскошный шёлк простыней превращается в наждачную бумагу. Воздух в комнате спёртый, застоявшийся, им невозможно дышать. Отбросив одеяло, я вскочила на ноги и подбежала к окну. Резким движением распахиваю створки настежь.

В комнату ворвался поток холодного ночного воздуха, пахнущий промёрзлой землёй и предчувствием снега, не принося облегчения. Он лишь остужает влажную от пота кожу, заставляя меня содрогнуться. И тогда, на фоне этого ледяного дыхания ночи, я улавливаю звук.

Сначала похожий на вой ветра в печных трубах: тонкий, завывающий звук. Стараюсь не обращать внимания, вернувшись в постель и прижавшись лицом к подушке, пытаясь заглушить его. Но ветер стихает, а звук — нет. Он не доносится извне. Он рождается здесь, внутри этих стен. Он исходит откуда-то справа, из глухой каменной стены в изголовье моей кровати.

Это плач.

Тихий, безутешный. Не стон, а именно женское рыдание, полное такой щемящей, бездонной тоски, что у меня самой перехватывает дыхание. Он непостоянен; он прерывается, затихает на несколько мучительных секунд, а затем возобновляется с новой силой, становясь всё отчётливее, всё неотвязнее.

Сердце принимается колотиться где-то в горле, отдаваясь глухими ударами в висках. Сидя в кровати, вцепившись пальцами в одеяло, я прислушиваюсь к нему до боли в ушах. Это не игра воображения. Но я и не уверена, что слышу его не внутри себя.

Страх заползает под кожу, парализуя волю. Я зажигаю свечу на прикроватном столике, и дрожащее пламя отбрасывает на стены гигантские, пляшущие тени, но не рассеивает мрак в углах. Плач продолжается. Он словно сочится из самой кладки, пропитывая комнату незримой скорбью. Обои здесь плотные, с витиеватым узором, скрывающим любые неровности, и я подхожу и прикладываю к ним ладонь. Камень холодный и мёртвый.

Собрав всю свою волю, я прижимаюсь ухом к шершавым обоям в самом изголовье кровати. И замираю.

Сквозь толщу камня и штукатурки приглушённо, но с ужасающей чёткостью доносится плач, но теперь к нему добавляются слова. Слабый, исступлённый шёпот, полный отчаяния, который вторит ритму моей собственной паники: «…помоги… выпусти…»

Отскакиваю от стены, как от раскалённого железа. Свеча на столике вздрагивает, и воск попадает мне на руку, когда я хватаю её, но я не чувствую ожога. В ушах звенит, а в груди колотится бешеный молоток. Кто это? Запертый в стенах призрак? Или это сам особняк плачет своими каменными слезами, вымаливая освобождение?

Остаток ночи я провожу, съёжившись в кресле у окна, вцепившись в руки, и не свожу глаз со зловещей стены. Шёпот больше не повторяется, но ощущение чужого, страдающего присутствия не покидает комнату до самого рассвета.

Утро застаёт меня разбитой и обессиленной. Солнечный свет, льющийся в окна, кажется таким ярким и беззаботным на фоне ночного кошмара.

Я не могу оставаться в этих стенах. Нужно найти Виктора и всё ему рассказать, а иначе я сойду с ума.

Марфа помогает мне одеться быстро, она уже какое-то время не суетится и не задаёт вопросов, просто делает и всё. Выходя из комнаты, я натыкаюсь на Катерину, несущую в руках графин с водой.

— Катя, ты не знаешь, где Виктор? — спрашиваю я хрипло, не додумавшись спросить об этом у Марфы.

— Кажется, господин в оружейном зале, сударыня, — отвечает она, с любопытством разглядывая моё бледное лицо.

Ещё можно было бы поговорить с Мартой. Но я не видела её с того дня в саду. Всё знающий страж рода, чьи намёки служили моим первым компасом в этом хаосе, куда-то исчезла.

Тревога нарастает, превращаясь в паническую нехватку воздуха. По словам Кати, оружейный зал находится в западном крыле. Я почти бегу по коридорам, сердце выпрыгивает из груди. Я распахиваю тяжёлую дубовую дверь.

Виктор стоит спиной ко мне у стены, увешанной старинными клинками. В его руке отточенная кавалерийская сабля, и он медленно, почти с нежностью проводит большим пальцем по лезвию, проверяя остроту. Скрип стали о кожу кажется единственным звуком в этом мрачном помещении.

— Виктор, — выдыхаю я, запыхавшись. Он не оборачивается, но его спина напрягается. — Ты знал, что Марты нет? Я не видела её несколько дней.

Он поворачивается и скользит взглядом по моему лицу. Я вижу, как он мгновенно считывает следы бессонницы и паники.

— Я знаю, — произносит он безразлично и откладывает саблю на стойку. — Она уехала к родственникам в деревню. Внезапно получила письмо.

— И ты веришь в это? — голос мой срывается. — Именно сейчас?

Он пожимает плечами, но в его глазах нет и тени уверенности, лишь усталое принятие очередного дурного знака.

— Это не всё, — торопливо говорю я, доставая из складок платья маленький футляр с золотой шестерёнкой и сжимая в другой руке обгоревший дневник Елены. — Я была в комнате Елены. Я нашла это. И… прошлой ночью…

Я начинаю рассказывать. Сбивчиво, путано, я описываю плач в стене, тот леденящий душу шёпот. Говорю о мастерской Киллиана, о дневнике, который он выдал за записи Алисии.

— Он сказал, что Алисия хотела это уничтожить, но он спас… — я замолкаю, видя, как его лицо меняется.

Вся напускная холодность с него спадает, сменяясь мрачной, тяжёлой, как свинец, серьёзностью. Он берёт у меня из рук футляр, открывает его, подолгу смотрит на крошечную золотую деталь. Затем его взгляд переходит на дневник.

— Комната Елены, — повторяет он тихо. — И шёпот в стене.

Он поднимает на меня глаза и смотрит так, подтверждая, что я не сумасшедшая.

— Это становится хуже с каждым часом, — его голос глух. — Тень набирает силу и проявляет себя. А Марта… — Он бросает взгляд на дверь. — Её исчезновение — это первый знак. Она многое знала и могла огородить нас от беды. Мы должны что-нибудь предпринять, либо всё повторится.

— Мы больше не можем ждать! Нам нужен план. И он должен быть лучше, чем просто рассказать всё Киллиану, но без него никак.