Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 32

Гостиная встречает меня неестественной тишиной. Густые ковры поглощают каждый звук, а портьеры, хоть и не полностью задёрнутые, пропускают лишь угасающий свет заката, окрашивая бордовую комнату в цвет запёкшейся крови. Воздух стоит неподвижный, спёртый, с примесью сладковатого аромата увядающих цветов в вазе и пыли, кружащей в лучах солнца. В камине потрескивают несколько поленьев, но их жар кажется бутафорским, неспособным прогнать пронизывающий холод, исходящий от стен.

В высоком кресле прямо напротив входа сидит Киллиан. И только он. Его поза расслаблена, пальцы сложены домиком, он смотрит на дверь, в которую я вошла, будто ожидал моего появления.

— Ты пришла, — бархатным голосом обращается ко мне он. — Виктор прислал гонца с письмом, что задержится из-за неотложного дела в городе и присоединится к нам позже. Он сказал, тебя что-то беспокоит.

Виктора задержали в городе. Надеюсь, это правда, и с ним ничего не случилось.

Я заставляю себя сделать шаг вперёд, потом ещё один, двигаясь, как марионетка на невидимых нитях.

— Ничего страшного, — отмахиваюсь я наигранно. — Надеюсь, с ним всё в порядке.

— О, с Виктором всегда всё в порядке, — мягко отвечает Киллиан, и в его тоне слышится знакомая, тёплая снисходительность. — Он скала, о которую разбиваются все житейские бури. Прошу, садись.

Я опускаюсь в кресло напротив, на самый край. Спина напрягается до боли. Мой взгляд скользит по комнате, выискивая хоть какой-то признак…

Чего? Помощи? Спасения? Но комната пуста и молчалива.

— Странный вечер, — замечаю я, просто чтобы нарушить гнетущую тишину. — В доме как-то… непривычно тихо.

Киллиан слегка наклоняет голову, его взгляд задерживается на мне с лёгким любопытством.

— Тишина? — переспрашивает он. — Напротив, мне кажется, сегодня особняк наполнен звуками. Старые балки поскрипывают с особенным усердием, ветер в трубах напевает свою вечную песню. Ты, должно быть, просто устала, моя дорогая. Послеобеденный отдых тебе явно пошёл на пользу, но, возможно, стоило отдохнуть подольше. — Его слова звучат заботливо, но в них есть что-то от программированной фразы, лишённой истинного смысла. И я решаюсь на более прямой выпад.

— Я давно не видела Марту, — говорю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Она не появлялась с прошлой недели. Никто из слуг не может сказать, где она.

На его лице на мгновение появляется лёгкая тень недоумения, будто он пытается вспомнить кого-то малозначительного.

— Ах да… — Он медленно проводит пальцем по ручке кресла. — Миссис Эпсворт получила письмо от родственников. Кажется, у неё там заболела сестра. Она попросила отпуск. Я, разумеется, не мог отказать. Она так давно и преданно служит нашей семье.

Его объяснение звучит слишком гладко, как заученная легенда. И это полное отсутствие беспокойства за женщину, которая, по его же словам, служит верой и правдой долгие годы, леденит мне душу.

— В последнее время… прислуги в доме поубавилось, — продолжаю я, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Раньше я постоянно слышала девичьи голоса в коридорах, звон посуды. Теперь же… мне практически никто не попадается. Даже Марфа стала немногословна…

— Тебе мерещится. — Он смотрит на меня с мягким укором. — Дом велик, и у каждого есть свои обязанности, которые не всегда выполняются с громким топотом. Ты стала излишне впечатлительна после своего недуга. Тебе нужно больше… сосредоточенности на себе. На своих воспоминаниях.

Киллиан произносит последнее слово со странным, напряжённым акцентом. В этот момент я замечаю нечто странное. Свет в комнате начинает меняться, но не то чтобы гаснуть, он будто сгущается. Тени в углах комнаты, под столом, за креслами кажутся более плотными, чем должны быть. Одна из свечей в канделябре на каминной полке вдруг меркнет, её пламя съёживается до крошечной голубоватой точки, а затем гаснет совсем, выпустив тонкую струйку дыма, которая извивается в воздухе, как змейка.

Сердце начинает колотиться где-то в горле, громко и неровно. Темнота наступает, ползучая и неумолимая. Виктора нет. Он или мёртв, или его тоже чем-то задержали намеренно. Я одна. В ловушке? Или нет?

— Киллиан, — мой голос срывается, я сжимаю холодную кожаную обивку подлокотников. — Мне нужно сказать тебе нечто очень важное. Нечто… что касается моей памяти.

Он молча смотрит на меня. На его лице в сгущающихся сумерках появляется гнетущая маска, а глаза похожи на две непроницаемые лужицы.

— Я слушаю, — глухо произносит он, будто из глубокого колодца.

Мне просто нужно встать и убежать, гонимой страхом за свою жизнь. Но вместо этого я начинаю говорить. Сначала медленно, с трудом подбирая слова, но по мере того как страх и отчаяние находят выход, речь льётся быстрее. Я говорю не о Елене. Нет, это слишком опасно. Я рассказываю о себе. О том, что я помню. Описываю другой мир, где нет карет, где по небу летают железные птицы, где свет рождается от прикосновения к стене. Делюсь знаниями, почерпнутыми из книг, где читала о его роде. Я пытаюсь объяснить необъяснимое: чувство потери, растерянности, ужасного осознания, что твоё тело не твоё.

— Я не та, за кого ты меня принимаешь, — выдыхаю я всю свою накопленную боль. — Моё имя Лидия. Я из другого времени. Я не знаю, как это произошло. Однажды я моргнула в своём мире… а открыла глаза здесь. В этом теле.

Я замолкаю, переводя дух, и поднимаю на него глаза, чтобы увидеть понимание, изумление, гнев. Всё что угодно, кроме того, что вижу.

Комната погрузилась в глубокий полумрак. Багровый отсвет от камина больше не освещает лицо Киллиана, он будто впитывается в кожу, придавая ей нездоровый лиловый оттенок. Черты его расплываются, теряют чёткость, и из него начинает сочиться чёрная дымка. Живая, дышащая пелена колышется вокруг его плеч и головы, клубится у ног. Она движется, и в её глубине мне мерещатся смутные, ужасающие очертания.

— И я не знаю, почему я здесь, — шепчу я, заворожённая этим кошмарным зрелищем, чувствуя, как разум отказывается верить. — Но я понимаю, что ты ожидал увидеть на этом месте не меня. Ты ждал другую. Ты ждал Елену.

В тот миг, когда её имя срывается с моих губ, в его глазах вспыхивает свет. Не отражённый. Адский, багровый огонь, пылающий из самых глубин. Лицо Киллиана искажается маской такой первобытной, всепоглощающей ярости, что по моей спине бегут мурашки.

Теперь я всё понимаю. Смысл отчаянных предупреждений Виктора. Я вижу, с чем ему приходилось сталкиваться. И я осознаю всю глубину своего легкомыслия.

Достучаться до Киллиана? Смешно. Сначала одолеть его боль и тоску по жене, а затем попытаться задобрить тень. Может, тогда я бы ещё чего-то добилась. Но это нечто, что живёт в нём, ненавидит сам факт моего существования. Я не та душа, которую оно обещало Киллиану вернуть.

Глядя в эти пылающие глаза, в шевелящуюся живую тьму, я прихожу к единственно возможному выводу. Да. Оно способно на всё. И сейчас, в этой темнеющей гостиной, в полном одиночестве, я, наконец, вижу свой конец. Не как Алисии, чью судьбу я украла. А как Лидии, которая имела неосторожность забрести не в своё время.