Проклятая попаданка серебряной совы

Глава 36

Сейчас не время для слёз. Есть время только для мысли, острой и расчётливой, как лезвие.

Я забираю свою руку и вынимаю из кармана маленький изящный футляр с золотой шестерёнкой на бархате, холодной и совершенно простой.

— Я нашла это в комнате Елены, — говорю я, и мой голос звучит удивительно спокойно. Виктор смотрит на деталь, и в его глазах мелькает искра узнавания, смешанная с недоумением.

— Ты мне уже показывала её, она напоминает одну из шестерёнок Хранителя. Но она… отсутствовала всегда. С самого начала.

— А если её убрали? — возражаю я, поднимая шестерёнку так, чтобы огонь камина отразился в её полированной поверхности. — Предположим, твоя теория верна, и артефакт питается… поглощает. И он забрал Елену, но что-то пошло не так. Механизм сломался. А чтобы удержать свою силу, сохранить в этом… состоянии, ему нужна была особая жертва. Не жизнь, а память. Или связь. Эта шестерёнка… Она была её вещью? Подарком Киллиана?

— Он делал ей украшения, — медленно кивает Виктор, вглядываясь в деталь. — Маленькие, хитрые механизмы в виде брошей, часов… А это мог быть прототип…

— Значит, она не просто хранила её, — продолжаю я, чувствуя, как гипотеза обретает плоть. — Это может быть связь Елены с ним. С миром. И когда артефакт активировали, он потянул её к себе, но эта вещь… эта физическая память о любви? Возможно, она действовала как якорь. Не дает Елене исчезнуть полностью. Но и не позволяет вернуться. Она застряла. Как и все вы.

Я кладу шестерёнку ему на ладонь, и он сжимает её.

— И что ты предлагаешь? Вставить её на место? И надеяться, что это всё исправит? Это не инженерная задача, Лидия!

— Я предлагаю не сражаться, — говорю я твёрдо, ловя его взгляд. — Сражаться — значит играть по правилам тени, которая питается конфликтом и отчаянием. Я предлагаю её освободить.

Он смотрит на меня, не понимая.

— Я думала о том, что ты сказал. О том, что тень в тебе лишь часть. Что, если это не одна заблудшая душа? Что, если артефакт столетиями пожирал тех, кто пытался его использовать? Отцов, дедов, прадедов Крыловых? И их души, их боль, их неутолённая жажда жизни смешались в один голодный, безумный клубок? А Елена… — Я делаю паузу, собираясь с мыслями. — Она была другой. Она не хотела власти над временем. Она просто любила. Что, если Елена — не жертва, а… ключ? То, что может распутать узел скорби!

— Ты говоришь как мистик, — бормочет Виктор, но без насмешки, с усталым вниманием и тенью смутной надежды.

— Я говорю как человек, который видел, как твоя «пассажирка» реагирует на воспоминания о сестре, — парирую я. — Она взывает. И ей, наверное, так же одиноко и страшно, как и тебе.

Я касаюсь его руки с шестерёнкой, зажатой в ладони. Наш взгляд встречается, и в эту секунду между нами проскакивает искра взаимного понимания двух заложников, увидевших наконец рану врага.

— Мы не будем её убивать, — шепчу я. — Мы дадим ей то, чего она хочет на самом деле. Мы вернём Елену. Не в тело. В покой.

Виктор долго смотрит на меня, затем его взгляд падает на наши руки, и внезапно он кажется очень старым и грустным.

— Я никогда не спрашивал, — говорит он тихо. — Откуда он взялся, этот механизм. Кто его создал. Какая сила им движет. Я просто… существовал в цикле за циклом. И она во мне… Она тоже не помнит. Прошло слишком много веков. Имена стёрлись. Даже то, кем она была до того, как стала этой силой, растворилось. Остался только эхо чужих потерь.

Голос Виктора наполнен такой тоской, что мне хочется обнять его и прижать к себе, дать хоть каплю человеческого тепла в этом аду. Но я лишь сильнее сжимаю его руку.

— Тогда давай положим этой тоске конец.

Тропа, петляющая через спящий лес, кажется чёрной змеёй под ногами. Каждый хруст ветки под сапогом Виктора отдаётся в тишине громоподобным эхом. Лунный свет, пробиваясь сквозь голые сплетения ветвей, рисует на земле узоры из теней, которые кажутся живыми. Воздух обжигает лёгкие, пахнет гниющими листьями и металлом, словно сама ночь пропиталась ожиданием бури. Мы идём плечом к плечу, как воины, идущие на последнюю, решающую битву. С каждым шагом особняк вырастает впереди — тёмный, немой, полный спящего кошмара за своими слепыми окнами.

Библиотека особняка встречает нас мёртвым молчанием. Воздух здесь пахнет озоном и статикой. В центре зала, на массивном дубовом столе, стоит Хранитель Времени, сложнейший хронометр невероятных размеров. Сейчас, кажется, он выглядит по-другому. Ларца с совой нет, лишь десятки позолоченных дисков, циферблатов, маятников, стрелок, замерших в неестественных положениях. В его сердцевине зияет тёмная, идеально круглая пустота.

Мы останавливаемся перед ним, я ощущаю от этой махины такое древнее, немое могущество, что подкашиваются ноги. Виктор сжимает в кулаке золотую шестерёнку. Я прижимаю к груди обгоревший дневник Елены. Наш последний шаг сделан. Теперь только падение в бездну или прыжок к свету.

— Он придёт, — не отрывает Виктор глаз от механизма. — Он почувствует нас здесь. И её.

Он кладёт руку себе на грудь, туда, где живёт его собственная тень.

— Мы постараемся её выманить. Вызвать резонанс. Когда он придёт… ты должна будешь вставить шестерёнку. — И передаёт мне её. — И попытаться настроить механизм… на отдачу.

— Как? — спрашиваю я, чувствуя, как паника возвращается.

— Я не знаю, — честно признаётся он. — Доверься интуиции. Ты ведь тоже часть нашей истории. А может, тебе ничего делать и не придётся. Сестра была упрямой, как ты, может, она поможет тебе с той стороны.

Виктор усмехается и делает шаг вперёд, закрывает глаза. Его лицо напрягается, и под кожей на висках начинает пульсировать тёмная, едва заметная жилка. Воздух вокруг него мерцает, как над раскалённым камнем. А из уст вырывается не звук, а протяжный выдох, в котором слышится скрежет и шёпот одновременно.

Дверь в библиотеку с грохотом распахивается.

Тень-Киллиан заполняет проём и больше не пытается сохранять человеческую форму. Пульсирующая масса тьмы, в центре которой горят два багровых пятна. От неё исходит волна такого леденящего отчаяния и ненависти, что у меня замирает сердце.

— Ты… — шипит оно, обращаясь к Виктору. — Ты зовёшь… Ты смеешь… звать МЕНЯ?

— Я зову тебя домой, — говорит Виктор, и его голос эхом отдаётся в зале. Он широко расставляет руки, и из груди начинает сочиться такой же тёмный туман, но тоньше, и тянется к массе у двери, как магнитная нить. — Мы оба устали. Пора закончить это.

Тень издаёт нечленораздельный, высокочастотный рёв, от которого дрожат стёкла в книжных шкафах. Она устремляется вперёд к механизму, будто чувствуя угрозу. Виктор делает шаг навстречу, и две тёмные субстанции — плотная, яростная, и тонкая, зовущая — сталкиваются в центре зала. Не физически, а на каком-то ином, энергетическом уровне. Воздух трещит, искрится синими молниями. Виктор корчится от боли, но стоит, удерживая связь.

— Сейчас, Лидия! — хрипит он.

Бросившись к столу, я нахожу ту самую холодную, как космический вакуум, пустоту и вставляю туда золотую шестерёнку. Она входит с тихим, совершенным щелчком, будто всегда ждала этого момента.

И механизм оживает, но не так, как я представляла. Стрелки не начинают вращаться, вместо этого от центра хронометра исходит слабая золотистая аура. Она сталкивается с бушующей чернотой в центре комнаты, где борется Виктор с сущностью Киллиана. И происходит нечто невообразимое.

Из клубка тьмы начинают вырываться… образы. Смутные, размытые. Лица. Мужские, женские, старые, молодые. Всё в одеждах разных эпох. Всё с одним выражением: немого ужаса и тоски. Они вытягиваются, как дым, из основной массы, касаются золотого света и… растворяются в нём с тихим вздохом облегчения.

В самом деле души Крыловых? Поглощённые, заточенные и наконец-то освобождённые!

Тень ревёт, теряя массу, теряя силу. Она пытается оторваться от Виктора, но его собственная, меньшая держит её мёртвой хваткой, ведя к гибели, к концу.

И тогда в самом эпицентре этого кошмара возникает ещё один образ. Чёткий, светящийся изнутри мягким, тёплым светом. Елена! Она смотрит туда, где должен быть Киллиан, в самое сердце тьмы, и улыбается нежно и бесконечно прощающе. Она протягивает руку, выпуская бесконечный поток света.

И на мгновение буря останавливается. Багровые огни в центре тьмы затухают и снова разгораются, но уже с другим выражением. С изумлением и тем самым человеческим горем, которое когда-то начало всё это.

— Е… Елена… — вырывается хриплый, надтреснутый шёпот. Настоящий голос Киллиана.

Светящийся образ кивает. Она говорит, но слов неслышно, только волна безмятежности, тепла и безграничной любви, которая не стремится к обладанию, а просто… существует.

Миг узнавания становится последней каплей. Тень, пожирающая Киллиана, вздрагивает в последней судороге и не сопротивляется. Она… сдаётся. Начинает таять, рассыпаться на чёрный песок, тут же развеиваясь золотым сиянием механизма и светом Елены. Освобождённые души уносятся ввысь, исчезая в потолке библиотеки, который вдруг кажется ночным звёздным небом.

На полу остаётся лишь тело Киллиана, бледное, но на лице нет маски безумия, а странное, умиротворённое выражение. А рядом Виктор, на коленях, весь в поту, дрожащий, но живой.