Герцог стоял, повернувшись лицом к окну, заложив руки за спину. Не повернулся, когда скрипнула дверь.
Я видела, как напряжена его спина и шея. Я чувствовала, что ему не терпится высказать мне всё, что наболело, и я боялась. А он смаковал мой страх. Он его ощущал, как дикий зверь чует добычу, даже когда не видит её.
Знает, что никуда она не денется, можно и подождать. Понаблюдать за её растущим страхом, её надеждой вырваться из силков, из его лап.
— Ваше сиятельство, благодарю вас за помощь, — пролепетала я как ни в чём не бывало остановившись у порога. Больно грозным был его профиль!
А потом вспомнила, что Бланка — королева. Значит, не обязана ни перед кем отчитываться.
Как говорил другой настоящий король, правящий в другую эпоху и в другой стране: «Я так решил, и этого вам достаточно».
— Я узнала важные сведения. Правда, пришлось ставить свои вещи там, в том числе и ваш подарок. Он был мне очень дорог.
Сделала один шаг вглубь комнаты, но герцог делал вид, что меня нет. Даже услышав о потери подаренных мне часов, не шелохнулся.
Тогда я прошла к столу, налила себе из стоя́щего на нём графина, воды в чистую кружку, и выпила залпом. Кажется, мне полегчало, это придало сил.
— Вы выяснили, кто стоял за поджогом и попытками причинить мне вред?
— Подойдите сюда, ваша милость, и посмотрите сами.
Наверное, я купилась на мягкость в его тоне. Кажется, он и сам был рад, что я вернулась целой и невредимой.
На минуту у меня мелькнула надежда, что мне простят эту глупую выходку, я подошла к нему, встала рядом, чтобы посмотреть на то, на что он указывает. И увидела Ирен, спорящую с Фабией на заднем дворе. Слов было неслышно, окна в столь жаркий час были закрыты, чтобы не впускать жару.
— Это невозможно. Моя молочная сестра отдала бы за меня жизнь, — успела возразить я, как герцог оказался за спиной и крепко сжал мои плечи, что я вздрогнула.
Кровь прилила к щекам, но я старалась не выказать страха. Не дождётся, пусть считает, что я настолько безрассудна, что не боюсь его! Или что за меня есть кому заступиться!
— За вас многие готовы отдать жизнь, ваше величество, и это для вас ничего не значит. Вы это не цените, хотя считаете себя лучше и чище Марии Тавора.
Я чувствовала его дыхание на своей щеке. Была хрупкой восковой фигурой в его твёрдых руках и не собиралась делать попыток освободиться. Пусть держит, лишь бы помог!
Пусть говорит что хочет. Я устала от бесконечной дороги, на каждой развилке она расстраивалась, и так до бесконечности! Я уже не понимала, бреду ли в правильном направлении. Иду ли к своей цели или к цели герцога, играющего со мной, как с ценной, но марионеткой.
— Я ценю.
— Разве? Я же просил вас оставаться здесь!
Лучше бы он кричал на меня! А не говорил так спокойно, так холодно, что я стала замерзать от его прикосновений. Или от холодной воды, выпитой залпом пару минут назад.
Или оттого что мы оказались так близко друг от друга, вели при этом обнажённые разговоры, в которых сделались равными. Больше никакие титулы не стояли между нами. Не сейчас.
И каждое его слово ложилось на кожу каплями горячего воска, причиняющими боль.
— Вы слышите меня? Вы снова поступили своенравно, как маленькая девочка, считающая, что лес — подходящее место для игр, и что все хищники похожи на её домашнего пса. И что в итоге? Я вытащил вас из лап очередного чудовища, а вы снова этого даже не поняли.
Он аккуратно развернул меня к себе и аккуратно снял мой платок, покрывающий голову.
— А то у меня ощущение, что я разговариваю с монахиней. Вы же хотите сражаться, ваша милость? Или уже растеряли боевой дух?
Герцог смотрел на меня, одновременно избегая прямого взгляда в глаза. Он осторожно касался моих волос, освободил от платка, роняя заколки, крепящее его к волосам, на пол, словно не замечая их тихого позвякивания. А я молчала, зачарованная его голосом и взглядом большой кошки, играющей с мышкой.
Я была в его руках, в его власти. Он казался злым волшебником, погружающим Спящую красавицу в сон, чтобы однажды она смогла проснуться. А пока не время. Пока девица не понимает своего блага, тогда пусть спит. И сон её будет для всех похож на смерть.
В этот момент я перестала быть Олей, а слилась с душой королевы. Вернее, с её обрывочными воспоминаниями. Её страхи сделались моими, а руки, спускавшиеся по шее к плечам, были руками демиурга, вылепливающими для меня новый мир.
— Ваше величество?
Я не удивилась, когда он обратился ко мне так.
— Вы хотите мира или готовы к войне?
— К войне, но с вами в качестве полководца, — выдохнула я и закрыла глаза.
Мы оба знали, что он сделает. Что всё случится неизбежно, как за днём наступает тёмная ночь.
И этот его поцелуй был больше похож на отпущение грехов, чем на ласку возлюбленного.
Я не обольщалась: между нами не было любви, только животное желание покорить второго и узнать, тот ли он, кем окажется.
И делала вид, что герцог не оставил мне выбора, поэтому в этот момент я принимаю его поцелуй как клятву верности. Ещё одну, последнюю.
Чтобы на этот раз он мне поверил, ведь я сама так хочу верить ему!
Руки Родриго да Каста спустились с моей шеи, коснулись плеч, и вот он уже держал меня за руки. Крепко, и я не могла вырваться. Настало время попытаться, показать, что я проявила слабость, неуместную, но простительную в моей ситуации, а теперь вспомнила о долге.
Я попыталась, и мне не удалось.
Мои руки вдруг обуяла слабость. Не та, придуманная, про какую пишут в романах, я просто перестала их чувствовать и не могла пошевелить пальцами. Вскоре, не успела я что-то сделать, как всё моё тело пронзила лёгкая боль.
— Что случилось? — прошептала я онемевшими губами.
Герцог вдруг провёл рукой по моей щеке, с сожалением посмотрел на мои губы, которые только что целовал, и тихо сказал:
— Теперь, ваша милость, вы больше не сбежите. Не подвергнете себя опасности и не оставите меня в дураках. Я наложил на ваши руки сдерживающие путы.