Развод. Цена искупления

Глава 48

Максим.

Офис встречает меня привычным холодом — свет ламп, запах кофе, гул и суета. Я сижу за столом, сжимая ручку так, что пальцы белеют. Прошло несколько дней с тех пор, как Алису забрали, но её безумный смех всё ещё звенит в ушах, как эхо, от которого не избавиться. Она разрушила всё — мою семью, мою жизнь. И я не успокоюсь, пока не вытрясу из неё правду, пока не раздавлю её, как она раздавила меня.

Мне тошно везде.

И единственное, что держит меня на плаву это знание что у Вики и Ромы все относительно хорошо.

Я, словно сталкер, слежу за своей женой. Да, пусть перед законом мы больше не муж и жена. Для меня она останется женой до конца. Это место только ее. Вечером после работы я еду во двор нашей старой квартиры. Удивительно, что она не съехала в новую. Запрокидываю голову, закуриваю и безотрывно смотрю на желтый свет, что лется с седьмого этажа. И представляю чем она занята. Читает, готовит ужин, у нее тихо играет музыка? Или… плачет.

И пиздец. Пачки сигарет как не бывало. До блевоты курю и курю.

Дверь открывается, входит Сергей чеканной походкой и, с непроницаемым, как всегда лицом. Даже если вокруг будет твориться пиздец мирового масштаба, ни один мускул на его лице не дрогнет.

Он садится напротив, кладёт блокнот на стол. Я не даю ему заговорить первым.

— Что с ней? — голос мой режет воздух. — Вытрясли что-нибудь?

Сергей выдыхает, открывает блокнот.

— Допросили вчера, — начинает он, голос ровный, но осторожный. — Она не в себе, Максим Сергеевич. Бормочет про любовь, про Дарью, но вчера выдала кое-что новое. Упомянула нового человека — «тетку». Сказала: «Тетя знала, что делать». Имя не назвала, замкнулась. Мы давим, но она то плачет, то смеётся. Сломанная совсем.

Я наклоняюсь вперёд, гнев вскипает, горячий и тяжёлый.

— Тетка? — цежу я. — Какая тетка? Дарья была одна, я знал её семью. Выясняй, кто это. И где она взяла препараты. Мне нужно имя, Сергей. И быстро.

— Уже копаем, — отвечает он, делая пометку. — Проверяем её связи, старые контакты Дарьи. Если эта «тетка» реальна, найдём. Но Алиса крепко держит рот на замке. Говорит только про вас — что вы её любите, что она вас спасла. Бред полный.

— Спасла? — я сжимаю кулаки, голос дрожит от ярости. — Она травила меня, как крысу! Месяц сыпала мне дрянь в кофе, в еду, пока я не потерял всё! Она не выйдет, пока я не узнаю, кто за этим стоит. Ускорь анализы. Неделя — слишком долго. И подключай мозгоправов.

Сергей кивает, смотрит мне в глаза.

— Поговорил с клиникой. Сказали, можно за три дня, но дорого. Очень дорого. Уже все оформил

— Плевать на деньги, — рычу я. — Пусть делают. Я хочу знать, что она мне подсыпала. И найди эту «тетку». Если она псих, как Алиса, я их обеих закопаю.

— Сделаем, — говорит он, закрывая блокнот. — Ещё что-то?

— Держи её под замком, — голос мой становится ледяным. — И шевелись. Время не ждёт. И, блядь, — растираю ноющие виски, — под твой контроль и айтишников — пресса. Пронюхают, суки про развод и скандал. Все чистить и удалять, карать так как никогда не делали.

Он встаёт, уходит, и дверь закрывается с тихим щелчком. Я остаюсь один, и тишина впивается в меня, как нож. Алиса. Её безумные глаза, её крики: «Ты мой, я же Даша». Она больная тварь, но это не оправдание. Она разрушила мою семью, и я уничтожу её. Но гнев — это только поверхность. Под ним — боль, что режет грудь, что не даёт дышать.

Птичка. Её лицо всплывает перед глазами — её слёзы в суде, её дрожь той ночью, когда я держал её в последний раз. Прощалась…

Я люблю её. Люблю больше жизни.

Я встаю, подхожу к окну. Серое небо давит на город, как моя вина на меня. День заканчивается, и я еду в свою новую берлогу — тесную, пустую, чужую. Только по пути сворачиваю в старый двор, что был нам домом десять лет. Седьмой этаж, но без светящихся окон. Где же ты, Птичка моя, летаешь?