Оля
- Приехали, - широкая ладонь Натана накрывает мою, и я вздрагиваю. Поворачиваю голову в его сторону и растерянно моргаю, фокусируясь на обеспокоенном лице.
- Что?
- Оль, - Петранский хмурится ещё сильнее, до глубокой складки между бровей, уже совсем не скрывая искреннего беспокойства. - Давай, может, в другой раз?
Отчаянно мотаю головой.
- Нет-нет. Сегодня. Сейчас. Моя девочка и так ждала меня очень долго…
Десять лет…От этой чудовищной цифры меня бросает в холод.
Натан кивает, выходит из машины и помогает выбраться мне. Пошатываюсь, и мужчина реагирует мгновенно: прижимает меня к своему горячему боку.
- Оль, давай в другой раз...Тебе нужно прийти в себя…
- Всё нормально, Натан. Смотри, даже погода успокоилась. Как будто моя девочка смотрит сверху и радуется, что я наконец к ней пришла.
И действительно: снег, который всю дорогу валил хлопьями, резко перестал, тучи сдуло, и выглянуло робкое солнце. И как будто даже стало теплее.
Выдохнув, стараясь унять внутреннюю дрожь, иду след в след за Натаном.
Мужчина останавливается, и я едва не врезаюсь ему в спину. Осторожно выглядываю, короткий взгляд на надгробие, и слёзы обжигают щеки, затекая за шиворот.
Петранская Василиса Натановна.
Прожила всего один день…
Не верю…Не верю, что такая чудовищная несправедливость случилась именно с нами! Что из-за непростительной халатности врачей мой ребёнок так и не увидел этот мир. Моя девочка не подарила первую улыбку, первое, наполненное любовью, слово «мама», так и не сделала первый шаг…
А Натан целых десять лет жил с болью двойной утраты: он похоронил жену и вторую дочь. Его просто жестоко ее лишили. Потому что сумасшедшая женщина решила, что этот мужчина не в состоянии вырастить своих родных двоих детей.
Я не представляю, что он пережил, когда хоронил свою любимую женщину и ребёнка…Через что прошел этот мужчина…Я не представляю, каких сил ему стоило не сдаться...Потому что я бы легла рядом со своим ребёнком, и ничто бы меня не остановило…
Что вообще не так с этим миром?!
Как теперь нам с этим жить? Что делать?
- Я оставлю вас, - наконец выдавливает Петранский. - Не буду мешать. Жду тебя в машине.
Поцеловав меня в висок и погладив по плечу, он уходит.
- Здравствуй, моя девочка, - произношу с трудом, судорожно втягивая воздух. - Вот и мама наконец-то к тебе пришла…Уверена, ты ждала меня и не понимала, почему я тебя не навещаю…
Запрокидываю лицо и вглядываюсь в яркие краски неба. Словно пытаюсь на нем отыскать свою малышку.
- А ты знаешь, я только сегодня поняла, что ты всегда нас с Катюшкой оберегала. У нас все легко получалось, беды обходили стороной. Кроме самой страшной. Но я уверена, что даже в этом случае именно ты послала нам Натана…Спасибо, мое солнышко…
Осторожно, кончиками пальцев глажу темный камень памятника и улыбаюсь сквозь слёзы.
- Спи спокойно, моя девочка. Мама теперь будет приходить к тебе чаще.
Киваю, будто в подтверждение своих слов, и иду на выход. Забираюсь в прогретый салон автомобиля, откидываю голову на спинку и прикрываю глаза.
Натан заводит мотор и осторожно трогает машину с места. Какое-то время мы едем молча. Единственное, что я выдавливаю через силу, не открывая глаз:
- Как девчонкам сказать правду? И нужно ли?...
- Разберемся. Не думай пока ни о чем.
Дома я сбрасываю одежду и обувь и из последних сил бреду в спальню. Девочки в зале смотрят телевизор за закрытой дверью, и не слышат, что мы приехали.
- Оль….
- Я сейчас…Сейчас…Полежу немного и приду к вам…Что-то с ужином решим.
В спальне я ложусь на кровать прямо в одежде и укутываюсь в плед с головой. Я опустошена. Убита, а внутри все выжжено до пепла, что горечью оседает на губах.
Внутри все жжет, ноет за мою девочку, и я оплакиваю, что так и не смогла ее увидеть, познакомиться с той малышкой, которую носила почти девять месяцев под сердцем.
Я не замечаю, как проваливаюсь в спасительный сон.
Мне снится девочка. Такая маленькая, нежная. Личико сердечком, обрамленное пушистым облаком светлых волосиков, маленькие губки бантиком, чуть вздернутый носик и слегка румяные щеки, которые так хочется зацеловать. Она стоит, смотрит на меня в упор в нежно - сиреневом платьице, белых лаковых туфельках и с ободком - бантом на голове.
Точно такой же наряд я покупала Катюше на три годика.
А ещё девочка так трогательно и бережно прижимает ушастого зайчика, с которым так долго спала в обнимку моя дочка. Он всё ещё как память лежит у меня на антресолях.
- Мамочка, привет, - моя доченька слегка улыбается. У нее безмятежное личико, глазки сияют от радости и любви. - Спасибо, что пришла. Я тебя ждала. Я хотела сказать, чтобы ты не грустила…Я тебя очень люблю. И знаю, что ты меня тоже. Не плачь, мамочка. Ты ни в чем не виновата. Я знаю, что ты ждала моего рождения. И очень любила. Я помню, как ты гладила, обнимала меня, пела песенки и разговаривала, когда я была у тебя в животике.
Давлюсь слезами, что превращаются в огромный ком и мешают сделать полноценный вдох.
- Я не обижаюсь и не злюсь. И ты тоже не плачь. Ты не виновата, мамочка. Ты ведь ничего не знала. И я буду очень рада, если ты будешь мамой Катюше и Алисе. Им ведь тоже нужна мама. А я буду смотреть на вас сверху, а потом мы обязательно встретимся…
- Моя девочка…
- У меня только одно маленькое желание…, - тихо улыбаясь, малышка склоняет головку набок.
- Конечно, доченька.
- Обними меня, пожалуйста.
Шаг. Другой. Срываюсь с места и прижимаю изо всех сил свою малышку. Меня сотрясают рыдания от обиды и боли. От осознания, что расставание так скоро. И вряд ли мы ещё раз вот так встретимся.
- Все, теперь я по-настоящему счастлива, - широко и так по-детски искренне улыбается девочка. - Я люблю тебя, мамочка. Я твой ангелочек. Я буду вас беречь. А теперь мне пора. И тебе тоже. Пока!
Я пытаюсь поймать свою дочь, чтобы побыть с ней ещё хотя бы немного, но она ускользает.
Я снова хочу плакать, но держусь.
Я ей обещала.
С огромным трудом возвращаюсь в эту реальность. В пограничном состоянии слышу тоненькие голоса и чувствую, как детские руки осторожно меня обнимают. И буквально заставляю себя проснуться.
Осторожно выныриваю из своего укрытия и натыкаюсь на два серьезных и обеспокоенных личика. Девочки доверчиво жмутся ко мне и с тревогой ловят мой взгляд.
- Мам….Ты плакала? - Катюша осторожно проводит ладошкой по щеке. Алиса зеркалит сестру и стирает слёзы с другой.
- Сон приснился.
- Плохой? - в ее голосе неподдельная тревога.
Мотаю головой.
- Хороший. Это от счастья.
И от огромного облегчения. Теперь я знаю, что, несмотря на весь ужас, что произошел с моим ребёнком, ей не больно и хорошо.
Не успевает эта мысль оформиться, как внезапный вопрос Алисы заставляет напрячься и подавиться воздухом:
- Теть Оль, а правда, что мы с Катей сестры?