Развод Пиковой Дамы

39

— Независимая, — с видимым усилием процедил он сквозь зубы. — Сильная, — в каждое новое слово добавлялось все больше металлических нот и сарказма. — Самостоятельная. Гордая детдомовка.

В жизни каждого человека есть слова, которые режут без ножа, полосуют душу, выворачивая ее наизнанку, отравляют кровь. Они — удар под дых, стрела в спину. Есть темы, которые не поднимаются по взаимной договоренности, но сейчас мой муж сломал все семейные устои, погасил последние искры лояльности. Терять больше нечего.

Бросив в чемодан любимые джинсы, в упор посмотрела на того, кого еще недавно любила.

— Да, Глеб, я — детдомовка. Я не знаю своих родителей. Они подкинули меня, месячную, на крыльцо дома малютки. Это все, что мне удалось узнать. Я выросла без поддержки семьи, выжила не благодаря, а вопреки, Глеб. С детства знала, что у меня есть только я. А гордость… — в памяти бешеным калейдоскопом мелькали сценки из детства. — Ты знаешь, что дети могут быть очень жестоки? Они объединяются в стаи и дружат против кого–то. Подсыпают соль в суп, пришивают твое одеяло к матрасу, не дают спать всю ночь, режут ножницами одежду и внимательно — очень внимательно, сука! — смотрят, как ты будешь реагировать. Если сдашься, заплачешь, побежишь жаловаться, то это конец. Тебя раздавят, уничтожат как личность. Обнулят. Ты превратишься в шестерку, служанку на побегушках у сильного… Чтобы выжить в детдоме, нужно хорошо постараться, Глеб. А ты… — я с трудом перевела дыхание, но не смогла взять под контроль собственное сердце, которое стремилось расколошматить грудную клетку. — Ты…

— Инга… — Глеб, ошарашенный внезапным эмоциональным всплеском, на шаг отступил в сторону и поднял руку, стремясь прикоснуться к моему лицу, но я шарахнулась от него, как от прокаженного. — Прости, любимая. Я не должен был…

Не должен. Да. Но сделал это.

Игнорируя растерявшегося мужа, я кинула в чемодан комплект постельного белья, прикидывая, что еще может пригодиться завтра на новом месте.

— Не надо, Глеб. Ты уже ничего не исправишь. И спасибо тебе…

— За что?

— Мне теперь никакие враги не страшны, — я, как смогла, улыбнулась. — Благодаря тебе я стала еще сильнее. Привет от Пиковой Дамы.

— Инга…

— Лучше помолчи, Глеб, а любимую поищи в другой квартире.

Я одним движением сгребла с косметического столика все баночки, тюбики и пузырьки прямо в чемодан. Все, что нужно на первое время, уже было собрано, за остальным приеду позже. Из гостевой прихватила второй чемодан с вещами, которые брала в «Завидово». Вот, кажется, и все.

— Инга, я…

Глеб неуверенно топтался в прихожей, глядя на мое дефиле. Пиковая Дама уходила красиво. Ее каблучки забивали последние гвозди в крышку гробы семьи Луговых, силиконовые колесики чемоданов беззвучно катились по ламинату.

Скоро я стану Ингой Пик и начну жизнь с чистого листа.

— Прощай, Глеб. Завтра после работы я заскочу забрать остальные вещи, поэтому постарайся задержаться в офисе или погуляй с любовницей. Не хочу лишний раз встречаться с тобой.

— Инга, не надо так…

Не дослушав, что именно не надо, я вышла из квартиры и закрыла за собой тяжелую дверь, оставляя за спиной мужа, развалины семейной жизни и девичью наивную веру в то, что в жизни бывает «вместе навсегда».

Верная лошадка Сузуки Витара встретила хозяйку жаром разогретого салона. Запустив двигатель, я врубила кондиционер на максимум, включила радио и выехала с парковки.

Всегда быть pядом не могут люди,

Всегда быть вместе не могут люди.

Hельзя любви, земной любви пылать без конца, — доносился из динамиков голос Татьяны Анциферовой, а я мысленно вернулась к разговору с Глебом.

Детдом, интернат.

Моя боль, мое тотальное одиночество.

Там я стала Пиковой Дамой, обросла броней, вырастила в себе стерву и суку, научилась драться и огрызаться, вгоняя под кожу оппонента острые ядовитые словечки.

Мне было двенадцать или около того, когда однажды я спряталась под лестницей, чтобы зализать душевные и физические раны после очередной стычки со стаей. Там меня и нашла баба Таня, уборщица, завхоз и просто хорошая женщина, уставшая от жизни, но не сломленная.

— Ты умничка, девочка, — приговаривала она, жесткими шершавыми пальцами похлопывая по моей спине. — Учись хорошо, тогда пробьешь себе дорогу в жизни. Не смотри по сторонам, делай так, как решила сама. Те, кому ты дорога, будут рядом, а прочие отсеются, как шелуха. Не грусти о них. Лучше один верный друг, чем толпа идиотов и прихлебателей…

— Они меня не любят, — тихо всхлипывала я тогда, давясь рыданиями. — Я дура и страшная.

— Они тебя боятся, дочка, — в голосе уборщицы звучала железобетонная уверенность, и я прислушалась к словам. — Не всякий может сопротивляться, вот они и пытаются тебя продавить, подчинить, но ты сильная, ты справишься.

Это стало моим девизом по жизни. Я сильная, я справлюсь. Поэтому я вгрызалась в учебу, пока ровесницы бегали на свидания и шепотом делились своим первым сексуальным опытом. Подрабатывала вечерами, раскладывая товары на полках продуктового магазина. Это был нелегальный труд, поэтому зарплату выдавали теми же продуктами, но я не жаловалась.

Отучилась в техникуме, поступила в университет. Вышла оттуда с красным дипломом, темными кругами под глазами и трудовой книжкой, в которой уже была запись о трудоустройстве по совместительству. Судьба была благосклонна к Пиковой Даме, и, спустя несколько лет и пару работодателей, я была принята в «АуДи_Траст».

Татьяна Михайловна умерла два года назад. Инфаркт. Я была единственной, кто провожал ее в последний путь. На могильном памятнике кроме фамилии, имени отчества и двух дат я попросила написать всего два слова. Хороший человек. Она не заменила мне маму, но в трудные моменты подставила плечо, поддержала добрым словом, стирая мои слезы грубыми натруженными пальцами.

Погруженная в воспоминания, я не заметила, как добралась до хрущевки. Ну здравствуй, старое новое гнездо!