Развод. Точка. Нет

Глава 10

В конце декабря состоялась премьера сказки «Снежная королева», которую поставили младшим составом театральной студии.

Ещё одна сказка близилась к завершению, мы со старшими воспитанниками планировали откатать её на зимних каникулах и показать на конкурсе в другом регионе.

Я с волнением вглядывалась в зал, где преимущественно сидели дети Стёпиного возраста, но родители многих артистов и маленьких зрителей присутствовали тоже.

Отдельно где-то в задних рядах примостилась директор детского дома и одна из новых воспитательниц. Почему-то больше Аллу Николаевну я у себя в студии не встречала.

На спектакль пришёл даже вечно занятый Кир, освободив для этого время.

Макс тоже порывался прийти, несколько раз даже звонил по этому поводу, но я запретила, ибо не хотела встречи бывших врагов. Голубев наконец понял, почему я отказываю, и успокоился.

Он вообще всё быстро понимал и ничего не делал мне во вред.

Я удивлялась: после всех обвинений в том, что только он виноват в нашем разрыве, Макс позвонил на следующий день и, как ни в чём не бывало, поинтересовался планами на вечер, предлагая посидеть в кафе исключительно по-дружески.

Я отказалась, однако он продолжал названивать и интересоваться моими делами.

— А он тоже пришёл? — спросил Стёпа, осторожно поглядывая на зрительный зал из-за занавеса.

Я понимала, о ком он спрашивает. Мальчик почему-то не смог сразу назвать Кира ни Кириллом Александровичем, ни дядей Кириллом, если нужно было что-то спросить о муже, говорил: «Ваш муж» или «Он», как, к примеру, сейчас.

— Да, сидит в пятом ряду, — сразу поняла я, о ком спрашивает Стёпа.

— Это очень хорошо, — улыбнулся мальчик.

Он уже успел побывать у нас в гостях — даже ночевал две ночи, ибо я выполнила своё обещание и неделю назад, в пятницу, привела Стёпу в наш дом.

А после премьеры спектакля мы снова забирали малыша на выходные и праздники, в общем, почти до конца зимних каникул. Стёпа был счастлив и с большим воодушевлением играл в спектакле свою маленькую роль!

Однако прежде мне пришлось побегать по инстанциям, чтобы выполнить обещание, данное Стёпе, и пригласить его в гости!

Только спустя десять дней разрешение было получено. Думаю, к процессу и Кир подключил свои связи: он всегда всё делает скрытно, не афишируя красивых поступков, а признаётся в таких замечательных делах спустя месяцы или даже годы.

Вот и с главврачом поликлиники сумел договориться, чтобы Галине Васильевне за отдельную плату делали системы, а я-то решила, что эти добрые жесты связаны с протоколом лечения.

Вдруг вспомнился первый день пребывания Стёпы в нашем доме. Вначале мальчик меня стеснялся, просто сидел у телевизора в гостиной и смотрел мультики, но часа через два немного освоился, а когда с работы вернулся муж и предложил позаниматься на тренажёрах в спортивном клубе, находившемся по соседству, Стёпа вдруг радостно закружился волчком, а потом с разбегу подбежал и обнял Кира.

Я взглянула на мужа: уголки его губ слегка дрогнули, намекнув на улыбку. И все-таки он был растерян, это выражалось в замедленных движениях, во взглядах, которые он бросал на меня, как бы спрашивая: и что с этим теперь делать?

Я заворожено наблюдала, как Кир занёс руку над припавшим к нему мальчиком и осторожно погладил его по вихрастой голове.

Стёпа так и крутился весь вечер возле мужа, пока я готовила на кухне праздничный ужин, всё выспрашивал о приёмах самбо, которые ему в клубе продемонстрировал Кир, а потом показал книжки, захваченные с собой, говорил, это ему покупала мама, потому они дороги как память.

А немногим позже все вместе съездили в магазин и купили ребёнку смартфон для связи с внешним миром, ну и, разумеется, с нами.

В то первое наше с ним воскресенье мы отправились в кафе, оно было небольшим, семейным, рассчитанным всего-то человек на двадцать, и заказали только мороженное и коктейли, потому что дома плотно пообедали.

Не знаю, как муж и Стёпа, но я в эти мгновения ощущала, что мы и есть настоящая семья!

От этой мысли вдруг стало легко и тепло на сердце, такое состояние продолжалось пока я, сидя возле окна, не бросила случайный взгляд на тихую улочку.

К стоянке возле кафе подъехала машина и остановилась, но из неё никто не вышел. Вдруг отчётливо вспомнилась ситуация, когда вот так же мы с Максом сидели в джипе, я тихо шпионила за мужем, уставившись в театральный бинокль.

Какой-то бесёнок внутри заставил спросить о Ленке Огурцовой, которую я не так давно подозревала в близких отношениях с моим мужем.

— Какая разница, как она поживает? Она тобой точно не интересуется, а тебе зачем Ленка? — Кир сказал эту фразу таким недовольным тоном, что я почувствовала себя как-то неуютно. Он вздохнул, понимая, что ответил грубовато: — Прости. Ты же знаешь, я не люблю разговаривать вне работы о делах и коллегах. Работа должна оставаться на работе.

Малыш уже съел своё мороженное и доедал мороженое Кира, который тот ему отдал, между делом поглядывая на нетронутое моё.

Я своё не предложила, ибо не хотела, чтобы ребёнок простыл и заболел, да и была сторонницей такого воспитания: в семье всё должно быть поровну. «В семье, — вдруг снова поймала себя на интересной мысли. — Рассуждаю так, будто мы — семья».

И, как пять минут назад, снова бросила взгляд на улицу: машины на стоянке уже не было.

Муж достал мобильник, взглянул на время, потом, улыбаясь, посмотрел на Стёпу:

— Наелся?

Стёпа, оторвавшись от креманки с мороженым, перевёл взгляд на Кира и зевнул.

— Наелся, — уже утверждая, проговорил муж и пододвинул к нему молочный коктейль: — Допивай, но только маленькими глотками, и поедем домой.

Стёпа с удовольствием протянул, как бы смакуя это слово:

— Домо-ой. — Но его настроение тут же поменялось: — Нужно забрать книжки со смартфоном и возвращаться в приют, а то будут ругать.

Я кивнула и попросила официанта положить с собой пару пирожных, которые ранее рассматривал ребёнок, стоя у витрины с кондитерскими изделиями. «Наверняка отдаст Оле, — подумала я про себя. — Интересно, что это за девочка, имеющая такое влияние на малыша?»

Возвращаясь вечером в детский дом, Стёпа прятал глаза, иногда потирая их кулачком.

— Боец, ты плачешь, что ли? — Кир бросил взгляд на салонное зеркало заднего вида.

— Просто глаза чешутся, — тихо возразил мальчик.

— Конечно, не плачет, он же взрослый, — подхватила я. — Да и в пятницу я снова после премьеры спектакля заберу тебя на выходные и праздники. Целую неделю будем вместе. Зачем же расстраиваться? Надо всего-то немного потерпеть.

Стёпа улыбнулся и кивнул. Передав парня дежурному воспитателю, мы вернулись домой.

— Ты так резво и правильно обращаешься с детьми, как будто у тебя их было с десяток, — похвалила я мужа. — Признавайся, есть дети на стороне?

Кир засмеялся:

— Нет, у меня была только Алиска, но она стоила мне столько нервов, сколько не под силу и десятку малышей.

Окончательно убедилась я в том, что Кир отлично ладит с детьми, сразу после премьеры.

Почти четыре месяца занятий не прошли даром: на сцене дети произносили реплики, играя мимикой, интонационно верно, чётко и громко. Воспитанники пели и танцевали — пригодился мой опыт, полученный в музыкальной школе, хореографической студии, да и в целом в вузе.

Маленькие актёры очень старались и за это заслуженно принимали похвалу зрителей, купаясь в их любви и обожании.

Я тоже была счастлива, ибо это мой первый опыт как режиссёра, постановщика танцев и хормейстера. Ну и пусть пока детского коллектива, сути это не меняло.

Вдруг подумалось: как же я буду расставаться со своими маленькими актёрами? Ведь приблизительно через месяц мне предстоит покинуть коллектив, который стал более значимым, чем просто работа, за которую платят деньги.

Я ещё не ставила в известность начальство — ждала сначала звонок из театра, подтверждающий намерения худрука видеть меня на большой сцене. Да что там начальство, родные ничего не знали. Сначала было желание рассказать обо всём Киру, да боялась услышать нечто вроде: «Зачем тебе это? Не люблю вашу театральную среду — клубок змеек, ты не выживешь среди них, ибо другая», потому молчала, не желая потерять солнечный зайчик надежды на своё счастливое актёрское будущее.

Дети смывали грим, переодевались. Я нашла взглядом Стёпу, который носился из одного кабинета в другой, надев шляпу разбойника. Подлетев ко мне, крикнул, кружась на ноге:

— Лер Санна, можно я следующий раз буду разбойником, вон у меня как хорошо получается? — Мальчик состроил зловещее выражение лица. — И Оля тоже хочет с нами заниматься, она отлично может сыграть мою роль.

— Стёпа, свою роль ты учил почти четыре месяца, эта тоже непростая, подготовиться не успеем. Кстати, а твоя подружка была на спектакле?

— Да, ей очень понравилась сказка.

— Почему бы тебе не познакомить нас? — улыбнулась я, снимая с него разбойничью шляпу с торчащим пером.

— Ура! — взвизгнул малыш. — Они ещё не ушли, сейчас приведу.

Он с гиканьем побежал в фойе и вскоре зашёл в кабинет с милой голубоглазой девочкой. Она скромно жалась к другу, видимо, стеснялась.

— Вот, это Оля, — он повернулся к подружке: — Не бойся, Лера Алексанна хорошая, добрая.

Общаясь с девочкой, я узнала, что она тоже, как и Стёпа, осталась без родных, когда из-за пожара в торговом центре трагически и страшно погибла мать, а вскоре поочередно умерли бабушка с дедушкой.

Отца Оля не видела, однако мама ей говорила, что он живёт далеко, в Америке, потому приехать не может.

Оказывается, сейчас отцы все исключительно проживают в Америке, а во времена моего детства говорили, что папа — лётчик-испытатель в Заполярье или космонавт, улетевший на другую планету.

Позже мне объяснила воспитательница, что у девочки, на самом деле, близких родственников нет, а дальним она не нужна. Эту историю с отцом Оля просто выдумала, выдавая желаемое за действительное.

За девочкой зашла воспитательница, и я пригласила их на следующий спектакль. Оля грустно улыбнулась и помахала нам, пожелав хорошо встретить праздник.

Я взглянула на Стёпу: глаза парня наполнились слезами, настроение резко поменялось. Да что же это такое!

— Послушай, если ты хочешь остаться на праздники в приюте, скажи, насильно мы тебя домой не поведём.

— Мне нравится у вас, только Олю жаль. Сейчас всех детей разберут родственники, а она останется совсем одна. Можно её тоже с нами… — Он недоговорил и отвернулся к стене.

— Понимаешь, мы её совсем не знаем, — удручённо проговорила я.

— Она хорошая! — несколько раз, как заученное до автоматизма стихотворение, повторил Стёпа, заглядывая в мои глаза. — Правда!

— Пойми, нам её вряд ли отдадут… хотя… — И я попросила ожидавшего нас в фойе Кира подняться в мой кабинет.

На удивление муж встретил моё предложение — забрать хотя бы на выходные Олю — спокойно:

— Где один, там и двое, можно вообще собрать всю футбольную команду, — хохотнул он довольно, будто все бандюки скоропостижно скончались, и посмотрел на мальчика: — Собирайся, попытаемся отвоевать твою подружку.

«Интересно, у меня глаз не дергается?» — подумалось вдруг.

Я не узнавала Кира, ибо ещё около месяца назад он не хотел и слышать о детях, но в последнее время демонстрировал совершенно противоположное: я видела, с каким интересом он занимался со Стёпой, делал с ним уроки, играл. Было понятно: мужу это нравится.

Удивительно, но администрация приюта пошла нам навстречу, и, с подобострастием поглядывая на Кира, разрешила забрать Олю на выходные: пришлось только написать заявление.

Дети были счастливы, а глядя на них, радовались и мы.

Стёпа, заскочив вслед за Олей в машину, попрыгал на сиденье и спросил:

— А что мы сегодня будем делать?

— А что вы хотите? — улыбнулся Кир, выруливая со стоянки. — Может, заедем в магазин, купим вам какие-нибудь игры, конструктор?

Дети посмотрели друг на друга и одновременно сказали:

— Собаку. Живую.

— Да, такую, как у тёти Вари, овчарку, — уточнил Стёпа. — Но можно и маленькую: йоркширского терьера, или чихуахуа, или болонку.

— А можно просто дворняжку, щеночка, — пошла на уступки Оля, поняв по нашим лицам, что всё перечисленное мальчиком, не годится.

— Ничего против собаки не имею, сам с детства мечтал о ней, но за щенком нужен уход. А мы с Валерией Александровной постоянно на работе. Вот что, — подумав, сказал муж. — Может, для начала заведём рыбок или маленьких черепашек. Как вы на это смотрите?

— Точно, надо рыбок, — снова оживился Стёпа, глядя на Олю, та тоже закивала. — Мы можем их кормить, следить за ними, чтобы они друг друга не съели.

— Вот и прекрасно, — засмеялся муж. — Значит, сейчас поедем в зоомагазин. Возле нашего дома есть прекрасный зоомагазин, сам туда захожу после работы, если успеваю до закрытия. Очень люблю слушать голоса канареек, щеглов и попугайчиков.

Я взглянула на Кира, он раскраснелся, загораясь новой интересной идеей. Таким весёлым, жизнерадостным его давно уже не видела.

«А ведь верно, — вдруг подумала я, — находясь постоянно на работе, где часто грязь, кровь, убийцы, воры, мошенники, Кир вне службы ищет позитивных эмоций, доверия, очищения, нежности, привязанности — того, что часто рождается через невербальные контакты. Потому он и заходит в зоомагазин — восстанавливается таким образом после эмоционального выгорания».

И сейчас Кир совсем другой, будто сбросивший с себя какой-то груз, тяготивший его годами. Даже по обыкновению не торопится на работу. Может, всё дело в детях?

Когда вечером мы уложили детей спать, я задала Киру тот же тревоживший меня вопрос. Муж засмеялся и, поцеловав меня, сказал, так и есть.

— Почему бы тогда не подумать о своих детях?

Помолчав некоторое время, Кир рассказал о том, чего я совершенно не ожидала услышать.

— Ну вот… видимо, пришла пора тебе обо всём узнать, — вздохнул муж и вымученно произнёс: — У меня не может быть детей. Никогда. В раннем детстве переболел эпидемическим паротитом, или, как говорят в народе, свинкой. Прости, сам не так давно узнал об этом.

— Дела-а, — проговорила я. Твою петрушку, а я чего только себе не надумала за это время. — А как это выяснилось?

— Позвонил родителям, осторожно поинтересовался. И вот… всё встало на свои места.

Твою петрушку! Что значит — осторожно поинтересовался? Это родители должны были ещё в пубертатном периоде сына рассказать ему о перенесённом тяжёлом заболевании и последствиях, а не тянуть до того момента, когда он сам начал искать причины своего бесплодия. Как жестоко!

Честно сказать, первые годы, когда училась в вузе, я вообще не задумывалась о детях: жила себе и жила, сначала после свадьбы расплачивались за квартиру, хорошо, родители помогали, потом — за машины, и только год назад пришло озарение: хочу ребёнка.

Но вскоре возник вопрос: уже более полугода не предохраняемся, а беременность всё не наступает. А почему?

Пройдя полное обследование, я поняла, дело не во мне, скорее — в муже. Или оба здоровы, но у нас какая-то генетическая несовместимость. Бывает же так?

Но Кир категорически отказался обследоваться, и я заподозрила самое простое: муж не желает иметь наследников. Причину искала в его семье, ибо перед глазами был пример отца — жестокого и холодного человека.

Бывает же так: сын, глядя на отношения родителей друг к другу и к себе, приходит к мысли — вообще отказаться от потомства, ибо не хочет невольного копирования поступков отца, чтобы они, поступки, негативно не отразились на детях. Другой модели семейных отношений Кир не знал, но наверняка подумывал: если он вырос человеком, значит, его правильно воспитывали, хоть они с Алиской в семье были несчастны. Вот такой душевный диссонанс.

Более того, привычку невообразимого педанта Кира — разбрасывать вокруг себя носки я могла объяснить внутренним протестом против тирании отца, который требовал во всём безукоризненного подчинения и порядка во всём. Став старше, Кир не изменил себе, но привычка так и осталась привычкой, сколько бы Александр Геннадьевич не пытался искоренить её у сына.

Я уже молчу о своих переживаниях, связанных с ревностью.

Однако дело, значит, не в любви к другой женщине и в нежелании иметь детей, дело в его болезни…

Как ни странно, но я спокойно вздохнула, когда узнала правду и избавилась от домыслов, разъедающих душу.

— Послушай, но есть ведь способы борьбы с осложнением. Ты обращался к врачам?

— Конечно, обращался: делал спермограмму, у меня в анализе всего-то три тысячи сперматозоидов при норме в несколько миллионов. Я лечился почти полгода, даже язву себе нажил, то ли от переживаний, то ли от нагрузок, а, может, от лекарственных препаратов. Скорее всего, и ЭКО не поможет, врачи не обнадёживают. — Кир сел на кровати, свесив ноги и отвернувшись от меня. — Прости, что мучил тебя, вёл себя как последний идиот. Всё боялся признаться, думал, сразу же уйдёшь, когда узнаешь, оттого злился и на тебя, и на себя. Чтобы не думать ни о чём, загрузил себя работой настолько, что приходил домой и падал, не испытывая уже никаких эмоций. Прости. — Столько боли было в его голосе, когда он говорил уже в который раз это — прости. — Я же понимаю, ты — здоровая женщина, тебе нужны свои дети, потому пойму, если оставишь меня. Жаль, что я Стёпку не смогу усыновить. Не дадут, ибо мужчина да ещё с ненормированным рабочим днём. — Кир снова лёг на спину, закинув за голову руку.

— А как же клятва, которую мы давали друг другу: в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас? Послушай, я тебя люблю и добровольно ни за что не уйду. Если так случилось, что не можем иметь своих детей, давай усыновим Стёпу и удочерим Олю. Говорят же, чужих детей не бывает.

Любой поступок начинается с мысли: божьей, бесовской или своей. Честно сказать, мне приходили в голову такие мысли об усыновлении или опеке малышей и раньше, уж не знаю, были они моими или посланными свыше, но только задумывалась я над ними в последнее время довольно часто, только не знала, как сказать об этом Киру.

— Не пожалеешь потом? — спросил он, повернувшись ко мне.

— Ни за что! Пожалуйста, верь мне!

Кир уткнулся носом в моё плечо, кажется, в уголках глаз его сверкнули слёзы, и почти шёпотом он проговорил:

— Спасибо, любимая!

— И язву твою мы обязательно вылечим. А я-то думаю: почему ты так похудел, и всё супчики, супчики…

Муж не дал договорить и, нависнув надо мной, поцеловал в шею, потом в губы, хрипло просипев:

— Всё потом… а сейчас хочу другого блюда: сладкого, вкусного и нежного. — Его рука нырнула под мою коротенькую шёлковую ночнушку. Не обнаружив трусиков, Кир довольно хрюкнул и прижался губами к моей груди.

Через полчаса он уже спал, а я всё перебирала на его затылке непослушный хохолок и вспоминала, вспоминала нашу минувшую жизнь. На душе, наконец, было спокойно, как тогда — в юности, когда мы жили у Краснокутских.

Долгое время я не могла забыть Макса: иногда хорошие воспоминания приносят больше горечи, чем плохие.

Но чаще меня просто захватывала изнутри и истязала немая боль, особенно ночами, когда лезли разные чёрные мысли. Здесь было намешано много: и чувство вины перед ним, и злоба потому, что он обманул мои надежды, и обида за предательство.

Эта тема и сегодня для меня — незакрытый гельштат. Но тогда особенно.

Те дни и месяцы были самыми трудными, самыми страшными и ужасными, ибо я приехала в Наукоград ни на сутки, чтобы пройтись по магазинам, прогуляться по городским аллеям, сходить в музей или в театр, а потом вернуться домой. Мне предстояло жить здесь долгие годы. Без знакомого привычного мирка. Без Макса.

Я успокаивала себя мыслями, что у нас с ним нет будущего, правы родители, ибо с обмана и предательства совместную жизнь не начинают.

Да и после моих слов о том, что у нас с Краснокутским любоффь — лямур, ничего хорошего от Голубева ждать не приходилось, хоть бы и призналась во лжи.

Я хорошо знала Макса: он бы всё равно с подозрением смотрел на меня и постоянно контролировал каждый шаг, буквально изводил бы своим диктатом — точно это знаю.

И разницы бы не было, что он-то как раз мне изменил, а не я. Ответил бы на это: он совершил не самый лучший поступок в силу разных обстоятельств, от безысходности, а я — виртуально, значит, допускала такие мысли. Потому ничем не лучше его.

Отчасти так и было: мне действительно нравился Кир.

Но только дружеские отношения между нами сохранялись ещё очень долгое время. Мы только посматривали друг на друга, не предпринимая никаких действий, ибо боялись разрушить те очертания доверия, которые наметились между нами с первого дня знакомства и развились далее, когда мы большой гурьбой поселились у Краснокутских.

Как они только нас терпели? А ведь ещё создавали уют и тёплую атмосферу — все условия для нормальной жизни, несмотря на наши возникавшие первое время хоть и шуточные, но перепалки.

Подумать только, Василий Геннадьевич и Александр Геннадьевич (отец Алиски и Кира) — родные братья, оба офицеры, а такие разные. С Василием Геннадьевичем запросто можно было поговорить на серьёзные темы и пошутить, а вот Александр Геннадьевич дистанцировался от всех и не подпускал к своей душе. Этакий Железный Феликс — его второе имя.

Но мы на это не обращали внимания, главное, дядюшка понимал племянников и меня, просто на раз-два считывал мысли и эмоции.

Видя, как мы с Киром исподтишка поглядываем друг на друга, но не делаем навстречу никаких шагов, чего-то выжидаем, он купил два билета в театр, будто бы для себя и жены, но предложил их нам, ибо Галина Васильевна внезапно легла в больницу — не до театров, а Алиска, как специально, уехала домой, ибо декабрь на носу, но она ещё не забрала зимнюю одежду.

Так что, другого выхода не было, как предложить билеты нам с Киром.

— О, ты хочешь пригласить меня на свидание? — принимая игру, проговорила я, с прищуром взглянув на Кира, когда он вошёл в нашу с Алиской комнату и показал билеты в театр.

— Ну.

— Баранки гну, — гаркнула я. — Что за мужики пошли! Толком в театр не могут пригласить.

— Простите, — заржал Кир, — щас исправлюсь. Ваше сиятельство, приглашаю на свидание.

— Другое дело.

Я сделала потрясающую причёску, надела чёрное, обтягивающее все мыслимые и немыслимые изгибы платье и начала краситься.

Дождавшись, когда наложила макияж и подвела на веках стрелки, Кир спросил:

— А куда ты так вырядилась?

— Как куда? В театр. Кажется, ты туда меня пригласил?

— Я тебя туда не приглашал, помахал только перед носом билетами и всё. На самом деле, хотел позвать в аквапарк, так что, смывай грим, одевайся попроще и бери с собой купальник. Согласись, как-то неразумно вести актрису в театр, будто на работу, это то же самое, что меня — в отдел полиции или в тюрьму. Не находишь?

— Актрисы в театре не работают, они там служат. Знаешь что, иди, куда хочешь, но сначала собери свои вонючие, разбросанные по всей квартире носки, — разозлилась я.

Кир разразился смехом:

— Валерия, это шутка. Не знаешь, что ли: в аквапарке до пятого декабря профилактические работы. Потому надевай шубку и вперёд — в театр. Хотя… есть маленькая проблемка: мне надо завязать галстук, — деланно вздохнул Краснокутский — младший.

— Надо, так завяжи.

— Не умею.

— Ну так иди без галстука.

— Без него не пойду. Стоять без галстука рядом со светлейшей особой — моветон. Помоги, а?

Я не могла справиться с узлом — никак не выходило, зато у Кира отлично получилось расстегнуть на спине моё новое платье с молнией. С этого момента наша дружба стремительно переросла в нечто большее — в любовь.

На премьеру мы так и не попали — были дела поважнее.

Домочадцам старались не демонстрировать наши близкие отношения, хотя они, наверное, догадывались, что в своей комнате Кир не только помогает мне репетировать «Сон в летнюю ночь», произнося мужские монологи вместо моих партнёров по спектаклю.

Но все неудобства списывал бурный и обжигающий секс. Настолько безудержный, что мы забывали о родственниках, находящихся всего-то через стенку.

Я тогда часто вспоминала Милу и её намёки на мою фригидность. Нет, теперь знала точно, это совсем не так!

Краснокутский никогда не произносил имя Голубева, но я была уверена, что оно у него постоянно вертится на языке. Хотя Кир ни о чём у меня не спрашивал, я была уверена, стоит только самой заговорить о Максе, как он обязательно пройдётся танком по его сущности, ибо я очень хорошо ощущала неприятие им Голубева, но чем это состояние холодной войны между парнями было вызвано, не понимала.

Подумаешь, Кир однажды бросил фразу, что Валерия будет его женой. И что? Это не основание для исключительной ненависти.

В конце концов, решила: это просто ревность, элементарная ревность двух мужчин к любимой женщине, и как-то успокоилась.

Когда мы с Киром поженились, долго не могли привыкнуть к новому статусу: я — жена, а он — муж, наверное, потому что некоторое время ещё жили у Краснокутских привычной студенческой жизнью, пока с помощью родителей не приобрели свою квартиру.

Мы тогда почти не видели друг друга, ибо муж оканчивал вуз и писал диплом, не выходя из библиотеки, а я пропадала то на занятиях, то на репетициях в своём «кульке», как мы ласково называли университет культуры.

Да, тогда, казалось, перед нами все дороги открыты так, что дух захватывало от ощущения жизни.

Однако вскоре у меня начался внутренний разлад, потому что на третьем курсе мастер даже не намекнул, а в открытую сказал, что театр не моё, ибо имею на всё свой взгляд, не обращаю внимания на сверхзадачу, которую ставит режиссёр, а это неправильно, не надо говорить «я думаю», а просто выполнять хотелки режиссёра. Он так и сказал: хотелки. Говоря по-простому, указал на профнепригодность.

И тогда я решила свернуть, образно выражаясь, с широкой и знакомой уже дороги на ухабистую неизвестную улочку, которая привела меня совсем в противоположную сторону — в другой университет и чуждый моей сущности факультет.

Кир не противился, он вообще никогда на меня не давил, просто повторял: «Это твой выбор. Как решишь, так и будет». А о том, что в последнее время муж придирался ко мне по разным поводам, я решила забыть, ибо теперь знала причину такого поведения. Непонятно, что я бы вытворяла в такой ситуации!

«Как хорошо, что рядом со мной верный и надёжный Кир! — думала я. — Не представляю другой жизни без него, он и есть мой мужчина, мой муж. А это повод для зависти со стороны других женщин!»

Но следующим вечером моё блаженное состояние спокойствия от осознания, что всё прекрасно, ясно и понятно, закончилось. И тому были серьёзные причины.