Почему не сложилось? Если бы он знал, какой сложный вопрос задаёт. Сама часто об этом думала, особенно в первое время после расставания с Максом и переезда в Наукоград.
Случился наш окончательный разрыв не сразу, а после успешного прохождения всех туров творческого конкурса, когда меня зачислили на первый курс факультета «Актёрское искусство».
Я была довольна поступлением, только всеобъемлющего счастья, от которого захватывает дух, не ощущала из-за раздирающего сердце внутреннего диссонанса.
Вызван он был серьёзным разладом с Максом.
А ведь столько надежд было на совместное будущее!
Вернувшись домой за вещами, я после стирки и глажки положила их в другую сумку бо́льшую по размеру и начала собираться в Наукоград, ибо не планировала задерживаться в родном городе более недели: мы договорились с тётей и дядей Краснокутскими, что вместе с Алисой я буду жить у них в свободной комнате, ещё одну спальню уже два года занимал Кир.
Родители не возражали, даже были рады, что дочери не придётся искать квартиру или селиться в общежитии, к тому же доверяли Краснокутским, считали, что я буду под их регулярным присмотром.
Мне же было просто великолепно в окружении членов этой замечательной семьи, ощущала себя как дома: Галина Васильевна прекрасно готовила, я уже подсмотрела для себя пару необычных рецептиков, а её муж Василий Геннадьевич занимал наше с Алиской внимание рассказами о своей интересной и непростой жизни.
Кира я почти не видела, ибо он редко ночевал дома, чаще где-то пропадал.
— По девкам бегает, — хихикая, комментировала подруга. — Бабник он и есть бабник.
Почему-то этот факт для меня был неприятен, но не ревновала же я его тогда или ревновала?
Позже узнала, он не столько в это время встречался с девушками, сколько подрабатывал, ибо не хотел сидеть на шее у родителей.
С Киром было интересно и весело, иногда он уделял нам с Алиской внимание и приглашал на прогулку по злачным городским местам.
Злачных мест в первоначальном значении этого выражения, как выяснилось, в городе было много: экологический парк, ботанический парк и лесопарк.
Мы с удовольствием не только гуляли, но и узнавали много нового о местной флоре и фауне, истории города. Да, Кир был замечательным экскурсоводом.
Узнав от общих приятелей о моём приезде в Энск, к нам домой незамедлительно явился Макс.
После того как он так обидно обозвал меня, общаться с Голубевым не хотелось, я боялась повторения чего-то подобного, да и в душе́бушевала обида, которая не позволяла отвечать на его сообщения и звонки, поступавшие в изобилии почти сразу после приезда в Наукоград.
Однако эта смертельная обида помогла мне выдержать последний тур творческого конкурса, когда члены комиссии предложили показать этюд — обиду на человека.
Вспомнив эмоции, которые тогда испытывала и которые так меня и не покинули, может, стали не такими острыми, но полностью не ушли, я легко переходила от одной гримасы к другой, приваливалась к воображаемой двери, садилась на пол, краснела и покрывалась капельками пота.
А потом будто бы бежала к шкафу, открывала воображаемые дверки и доставала конфеты, попутно смахивая слёзы — заедала обиду.
— Можно войти? — спросил Макс, когда я приоткрыла дверь настолько, чтобы можно было просунуть ногу. — Не бойся, я на минутку. Сегодня уезжаю на соревнования. Вот пришёл… — сделав паузу, сказал он, — проститься.
Я кивнула. Макс зашёл в прихожую и привалился к двери, задышал горячо, громко, наверное, от волнения.
— Прошу, не обижайся на меня… Я решил, что у тебя роман с Краснокутским, когда увидел его полуголого в вашей квартире, просто крышу снесло от ревности. Не думал, что говорю, просто не слышал себя. — Макс опустил голову. Я подумала: «Всё в наших отношениях не так, даже нет доверия друг к другу. Разве есть любовь без доверия?» — Потом понял, ты не могла так со мной поступить, начал тебе писать и звонить, но ты не отвечала. Пойми и меня. — Голубев с мольбой заглянул в мои глаза: — Ещё до выпускного вечера Краснокутский бессовестно пялился на тебя, когда мы вечерами гуляли, просто ты ничего не замечала. А я заметил и сказал, чтобы сильно не облизывался, ибо ты любишь меня. А он ответил, знаешь как? — Я мотнула головой — нет. «Может, и любит тебя, ещё не понял, а замуж точно выйдет за меня». Вот я и сорвался на выпускном, а потом здесь. Прости, надо было дать этому павлину в морду сразу же, и не было бы больше проблем.
— Всё бы тебе драться, — недовольно пробурчала я.
Но хоть что-то стало ясно.
Он подошёл близко и обнял крепко-крепко. Мне на мгновение почему-то стало противно: наговорит сгоряча, а потом ходит, извиняется, ищет в своих поступках виновных.
Однако всё же удивляло, что гордый Макс решил сделать шаг навстречу, видимо, на самом деле не может жить без меня. А, может, это не пламенная юношеская любовь, а просто болезненная привычка?
Макс обнял, как прежде крепко, поцеловал, а когда в глаза заглянул, стало понятно: действительно сожалеет. Интересно, а что он читал в моих глазах?
Голубев молчал, выжидательно поглядывая на меня. Наверное, хотел увидеть и услышать подтверждение тому, что всё произошедшее — банальное совпадение, неприятное — да, но совпадение, ничего с Краснокутским не было и по-прежнему люблю Макса.
Но я молчала, ибо не знала, что ответить, да и хотела ли вообще отвечать?
Как-то всё было противно, сама ситуация мучила и напрягала: а если ещё кто-то что-то обо мне скажет, Макс так и будет махать руками?
При этом не сомневалась, когда-нибудь достанется и мне, если не физически, то морально. Смог же Голубев однажды назвать меня шлюхой, почему бы не повторить при удобном случае?
Он положил мою руку в свою:
— Ну что ты, Лерчик, будто застыла? — Макс покаянно опустил голову. — Я приеду через неделю, и мы всё решим. Только дождись меня. — И тихо добавил: — люблю тебя.
Совсем недавно я таяла от этих слов, но сейчас ничего, кроме сожаления, они не вызывали, однако решила не противиться, когда Голубев снова притянул меня к себе и поцеловал. Я была совершенно безучастна, будто наблюдала эту ситуацию откуда-то со стороны.
Макс, видимо, посчитал, что я в раздумьях: простить — не простить, потому снова для достоверности повторил:
— Люблю тебя! Не забывай об этом! Приеду — ещё поговорим. — И, не прощаясь, вышел из квартиры.
В тот день нашу квартиру посетили ещё гости: Мила и мать Макса.
Если бы они пришли не вместе, я бы не удивилась, решив, что Мила захотела попросить прощения за то, что оговорила меня, и, может, пожелала помириться, ведь непонятно, когда ещё встретимся, а Нина Николаевна — замолвить слово за сына, хотя мне казалось, она меня почему-то недолюбливает.
Но они пришли вместе, и это уже наводило на неприятные мысли.
Вспоминая прошлое, я и сейчас недоумеваю: как могла так подло поступить подруга, которую я знала ещё со времён песочницы, когда мы только-только переехали из Караганды в Энск.
Позже мы с Милой оказались в одном классе и окончательно подружились.
Однажды даже одновременно разбили коленки на школьном кроссе, когда одноклассник Сашка Денисов подставил нам подножки, а мы, поколотив его, потом друг другу мазали йодом израненные коленки и уговаривали не плакать, ибо было очень больно и обидно.
А немного позже, в классе пятом, снимали с дерева котёнка, который долго мяукал, боясь слезать.
Потом, помню, мы, зайдя в магазин, уставились на великолепную новогоднюю открытку, она была очень красивой да ещё музыкальной. Обеим очень понравилась, но никто из нас её не купил, ибо она была последней, а ругаться из-за того, кому достанется это произведение печатного искусства, не хотелось, потому она по-прежнему оставалась на прилавке.
Да многое, что было. Как это можно забыть?
Но сейчас я старалась не эмоционировать, ибо понимала: произошло что-то из ряда вон выходящее, потому пригласила делегацию в гостиную.
— Как дела? Поступила? — спросила, присаживаясь на диван, Мила.
— Да, прошла по конкурсу.
— Молодец! Всегда знала, что ты талантлива.
Я не верила хвалебным речам «подруги», потому никак не отреагировала на её слова.
Всё ждала, что Мила скажет дальше, разъяснит, почему пришла ко мне да ещё с Ниной Николаевной.
— Помирилась с Максом? — продолжила расспрашивать «подруга».
— Нет.
— Как это? Он же к тебе собирался, разве не приходил? — наконец вступила в разговор Нина Николаевна.
— Приходил, просил прощения, но я ему ничего не обещала.
И всё-таки надо быть честной перед собой: меня тянуло к Максу, даже после того, как обозвал этим ужасным словом. Может, тянуло потому, что он — первая любовь и первый мужчина?
— Вот и молодец, — похвалила мать Макса и неприятно усмехнулась. — Прости, я простая женщина, скажу, как есть, не обижайся, но вы не пара.
Я не удивилась словам Нины Николаевны: увидев её на пороге своей квартиры, ждала чего-то подобного.
— А кто для него пара? Не она ли? — я презрительно кивнула на Милу.
«Подруга» высокомерно вздёрнула подбородок, однако вид её всё равно представлял грустное зрелище, ибо выглядела она уязвлённой и подавленной.
— Да, я ему пара. И чё?
— И ничё. А Макс-то знает, что мы не пара? — вдруг стало весело, и я хохотнула. Ситуация какая-то была… нелепая. Нашли же причину: мы не можем быть вместе, потому что не пара. Смешное обоснование, от того что нелогичное.
— Знает. Особенно после визита к врачу.
— При чём здесь врач? — снова засмеялась я.
— Ты совсем дура? Пойми, мы с Максом ждём ребёнка. Прошу тебя отойди в сторону, — на одном дыхании протараторила Мила.
Я сначала не поверила, вглядываясь в глаза то одной дамы, то другой. Нет, это, похоже, не розыгрыш и не сон, всё правда.
— Твою петрушку, и когда вы только успели? — горько усмехнулась я после молчания и осмысления слов Милы.
— Когда он подрался на выпускном с Краснокутским и стоял заляпанный кровью. Помнишь? Ты его бросила, развернулась и ушла, а я пожалела. Да и потом приходил несколько раз. Сам, я не тащила. Потому что со мной классный секс, не то что… — Мила промолчала, видимо, боясь назвать меня обидным словом.
— А ты у нас, значит, секс-волонтёр? Помогаешь всем страждущим? Макс знает о том, что скоро станет счастливым отцом?
— Знает.
— И конечно, счастлив от этой новости?
По тому, как сжала челюсти Милка, раздула ноздри и поморщилась, я поняла, что новость для Голубева оказалась не такой уж счастливой.
— Обиделась? — Всё-таки «подруга» неплохо владела собой, пойдя снова в наступление. Уголки её губ подёрнулись, намекнув на улыбку: — Послушай, никогда не сделала бы тебе ничего во вред, если бы не была уверена, Макс — моя судьба. Может, не попалась бы ты на его глаза тогда в школе, он бы был моим. Он и так теперь мой! Весь, без остатка! Пожалуйста, уйди с нашей дороги.
— Ты когда-то говорила, что и Кир — твоя судьба. Не получилась с ним, да? Не побежал за тобой, как сайгак, у которого дымится под хвостом? Устоял? — задохнулась от возмущения и обиды.
Я же помнила, как она ещё недавно с обожанием посматривала на Краснокутского, да что там посматривала? Она буквально благоговела перед ним, глупо хлопая длиннющими ресницами.
— Я просто не ставила себе цели в отношении Кира.
Твою петрушку, а мать Макса сидит и слушает этот Милкин бред. Чем интересно будущая сноха её взяла? Налила сто граммов перед визитом ко мне?
А, может, правы родители, утверждая, что яблоко от яблони недалеко падает и мы с Максом не подходим друг другу?
И права его мамаша, которая выразилась проще: не пара?
Зерно сомнения в этот раз упало на благодатную почву, а что, может, и так?
Мы оба взрывные, идём на поводу своих эмоций, бескомпромиссные.
Бесконечно то ругаемся, то миримся.
Что это за семья?
Не семья, а американские горки.
Да и этот ребёнок будет вечным напоминанием предательства Голубева, даже если Макс не женится на Миле и будет просто выплачивать алименты.
Внутренне меня трясло, но я старалась казаться гостям беспристрастной и спокойной. Кажется, это получилось, потому что Нина Николаевна покачала укоризненно головой:
— Ты хочешь отобрать у ребёнка отца? — Я молчала. — Ну зачем тебе мой сын? Подумай, ты же, слышала, хочешь стать артисткой, у тебя будет столько возможностей найти мужчину из своего круга, а, может, даже олигарха. Зачем тебе Макс? — повторила она. — Он всего-то простой работяга.
— Мы любим друг друга, — в пику гостям не очень уверенно произнесла я, прокашлявшись. В этот момент поняла, что мне даже глотать трудно, не то что говорить, ибо горло перехватило спазмом.
— Девочка моя, это не самое главное в жизни. Любо-овь, — протянула Нина Николаевна. — Что толку от моей любви к отцу Макса? Ни-че-го. Бросил нас почти десять лет назад, а в знаменателе я получила только разочарование и кучу проблем.
— Любовь не главное? Что же тогда главное, по-вашему? — вскинула я внимательный взгляд на женщину.
— Просто уважение, ощущение надёжности. А у вас нет ни того, ни другого. В общем, разговор пора заканчивать. Пожалуйста, сделай правильные выводы, прошу как мать и бабушка будущего внука. — Она встала с дивана. — Не провожай. — И, больше ни слова не говоря, пошла к двери, следом за ней, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, засеменила Милка.
Твою петрушку, ещё ничего не видно, а она уже откинула назад плечи, выдвинула вперёд плоский живот, изогнулась, будто беременна на пятом месяце.
Когда они ушли, я продолжала сидеть в кресле. Меня распирало изнутри, рвало просто на куски не так из-за слов мамаши Голубева (она была в чём-то права), как из-за поступка Макса — предатель, быстро же нашёл утешение в чужих объятиях.
А ещё меня в чём-то обвинял. Я покрутила в руках телефон и быстро набросала текст: «Поздравляю будущего отца и молодожёна. Будь счастлив».
Макс позвонил незамедлительно и протараторил скороговоркой:
— Я же сказал им молчать. — Понятно было, кого он имел в виду. — Лерчик, ещё нужно доказать, что это ребёнок мой, даже если это так, обещаю, решу вопрос! Мне нужна только ты. И вообще, это было только раз и то потому, что мне казалось, ты меня бросила.
— Ну, если верить Миле, не один раз и даже не два. И ты меня ещё в чём-то упрекал, называл…… — У меня закипели слёзы, и я наконец-то разразилась потоком слёз. — Ненавижу, не приближайся ко мне никогда.
— Я всё равно завтра приеду, — взволнованно проговорил Голубев.
— Нет, это всё, я выхожу замуж за Краснокутского. Если хочешь знать, у меня с ним всё было, — с надрывом крикнула я.
Конечно, про любовные отношения с Киром сказала в сердцах, чтобы Макс тоже мучился, как и я.
— Убью его. Всё равно ты будешь моей.
— Фу, как театрально! Для чего эта патетика? Не так-то просто убить человека. Да и нужна ли я тебе после Кира? Займись лучше честной и темпераментной Милой, — сказала я, вытирая слёзы. И заблокировала контакт Макса.
Немного позже пришли родители, и я заявила о своём немедленном решении ехать в Наукоград, благо сумка была собрана.
Ночью отец вёз меня в столицу соседнего региона по мокрой то ли от дождя, то ли от моих слёз трассе.
Этой же ночью в квартире Макса раздался взрыв, ибо Нина Николаевна, пользуясь отсутствием сына, решила дома отметить Милкину беременность, а, может, мой скоропостижный отъезд — не знаю, только приняв изрядное количество спиртного, которым, как выяснилось, снабдила её будущая невестка за то, что безоговорочно приняла её сторону, мать Макса забыла выключить газ. А когда к ней нагрянула, позвонив в дверь, компания таких же собутыльников, случилось непоправимое, ибо после взрыва, начался пожар, в котором погибла Голубева.
Но я об этом ещё не знала. Лишь днём по приезде в Наукоград позвонила мама и сообщила печальную новость.
— Не вздумай возвращаться. Забыла? Макс тебя предал, поверь, у вас нет будущего, ты в душ е никогда его не простишь, а жалость не то чувство, на котором строятся взаимоотношения, ибо такое самопожертвование со временем перейдет в ненависть, ты сама будешь несчастна, и он тоже. — Мама нашла нужные слова, чтобы поддержать и успокоить меня, хотя я сама и так всё понимала.
Я отправила Максу сообщение со словами соболезнования, но принятого решения не изменила, хотя после видела массу пропущенных звонков и sms.
Конечно, на душе́первое время было гадко, я металась и мучилась, не понимая, правильно ли поступила, оставив Макса в тяжёлую минуту, даже были дни, когда преследовало чувство вины, ибо считала себя чуть ли предательницей. Но как только в памяти всплывала недавняя история с Милкиной беременностью, всё как рукой снимало: пусть успокаивает будущая мать его ребёнка.
А потом мне стало не до воспоминаний, ибо захватила новая жизнь в большом городе, учёба в вузе, которая продолжалась с утра до позднего вечера: мы что-то придумывали, экспериментировали. Кроме того, нужно было самостоятельно решать какие-то свои нескончаемые проблемы.
Долго я жила с ощущением, что выйду однажды из университета, а там возле колонн стоит ожидающий меня Макс (обещал ведь), но этого, к счастью, не произошло. Немногим позже я узнала от общих друзей, что Голубев, похоронив мать, сказал:
— Смерть матери — наказание свыше за мою бестолковую жизнь. А Лерка… что Лерка? Пусть наслаждается жизнью, предательница. И я буду жить, да так, что мне все будут завидовать. И она тоже.
Я подвезла Макса к автосервису, где он оставил машину.
— Ты спрашиваешь, почему у нас не сложилась совместная жизнь? Я отвечу. Потому что мы мало любили друг друга. Даже не так: ты мало любил, ибо всё началось с твоих импульсивных и бесчестных поступков, — не удержалась от упрёка.
— Разве только я виноват?
— Только ты.
Макс, не сказав ни слова, вышел из машины.
Вечером, после работы, накупив фруктов, я заехала к тётушке Галине Васильевне, ибо после возвращения её из больницы, мы ещё не встречались.
Краснокутская в это время провожала медработника. Я помогла убрать в угол капельницу и проводила тётушку до дивана.
— Лечусь дома, приходит медсестричка, прокапывает. Доктора тоже замечательные, звонят ежедневно и спрашивают, какое давление. Вот курс витаминов назначили: капают для укрепления сосудов, — поделилась тётушка. — Ты не будешь против, если я немного полежу?
— Нет, конечно.
Я огляделась: ничего в квартире Галины Васильевны после смерти мужа не поменялось: всё те же обои, та же старинная мебель, антикварные вещицы. Только в одной из спален свисают обои, которые как объяснила тётушка, она хотела снять, чтобы подготовить стены к оклейке новыми обоями.
Стало совестно: хороши родственники, неужели мы с Алиской и Киром не могли помочь пожилой женщине сделать ремонт, из-за которого случился приступ?
— Галина Васильевна, — я села рядом с ней на край дивана, — пожалуйста, больше никаких мыслей о ремонте. Мы сами всё сделаем не сейчас, но весной обязательно. В крайнем случае, наймём бригаду.
Краснокутская улыбнулась и погладила мою руку:
— Лерочка, спасибо, моя дорогая, но мне же надо чем-то заниматься, устала я от безделья. Всё мысли о Василии Геннадьевиче, никак не могу его забыть, потому ищу всякую домашнюю работу, чтобы не изводить себя воспоминаниями.
— Не призываю бездельничать. Вот, — я полезла в пакет, достав небольшую красивую коробку. — Это ваше новое интересное занятие.
— Рисование по номерам? — с удивлением в голосе спросила Галина Васильевна.
Я знала, что чета Краснокутских увлекалась коллекционированием картин современных художников. Подозреваю, что они ничего в живописи не понимали, просто в городской галерее покупали то, что нравилось: картины с изображением горных пейзажей и предгорий, рек и озёр. Говорили, что это напоминало о службе.
Тётушка засомневалась:
— А у меня получится? Это, наверное, очень сложно — рисовать?
— Ничего невероятно сложного нет. Смотрите.
Я рассказала о том, как работать с полотном, как растворять краски, наносить их. Репродукцию картины для творчества подобрала идеальную: золотая осень в парке, лавочки, прогуливающиеся влюблённые. Красота и спокойствие!
— А чья это репродукция?
— Современной художницы Петровой, кажется.
— Не твоей родственницы?
— Нет, — засмеялась я. — Хорошо бы иметь такую родственницу, но не повезло.
Помню, после переезда в Наукоград Галина Васильевна задала тот же вопрос:
— У тебя здесь нет родственников Петровых?
Я тогда тоже ответила, нет. Для того сюда и ехала, чтобы не было поблизости родных, контролирующих каждый шаг.
А вот у Краснокутских, как сказала тётушка, с такой фамилией когда-то в Наукограде жила родственница.
Где она сейчас, Галина Васильевна не знала, ибо когда-то очень давно та женщина рассорилась с Краснокутскими из-за того, что брат тётушки — её муж — ушёл к другой, а Галина Васильевна не осудила его поступок и начала общение с новой родственницей.
Этого прежняя сноха простить не могла, даже фамилию при разводе поменяла на девичью — Петрова. Так они и не помирились.
Вскоре Краснокутские уехали в Красноярск на новое место службы, а брат через месяц после этих событий погиб в аварии. С тех пор с бывшей снохой Галина Васильевна не встречалась.
Когда поздно вечером я приехала домой, Кир спал в зале под звуковое сопровождение телевизора.
Я завидовала его крепкому сну: только муж дошёл до подушки и в тот же момент захрапел. Неважно, что в это время горит свет или есть другие раздражители.
Выключив телевизор, подошла к Киру, присмотрелась, что-то он в последнее время плохо выглядит: лицо какого-то серого оттенка, щёки ввалились — доведёт его работа до язвы. Переворачиваясь на другой бок, он застонал. Сон, что ли, плохой приснился?
Я не стала будить мужа, укрыла его пледом и ушла в спальню. Вдруг подумалось: как там Стёпа? Поел ли, а может, большие пацаны отобрали кусочек торта, который я положила для Оли?
Вновь в памяти возникла та некрасивая сцена в фойе, когда я провожала Стёпу, вспомнились крики воспитательницы, металлические нотки в голосе Макса.
Нужно будет расспросить Кира, удалось ли ему встретиться с администрацией приюта — это была последняя мысль перед тем, как я уснула.
Утром за чаем муж рассказал о встрече с директором детского дома Инной Александровной Петраковой — дамой лет сорока, заносчивой и грубой. Однако узнав, что Кир — следователь, а не проходящий наблюдатель, засуетилась и сменила тон, пообещав, что немедленно разберётся, а всё сказанное примет к сведению и больше не отпустит детей на прогулку без воспитателя.
— Знаешь, она так ничего не поняла, — развёл руками муж. — Разве дело в том, что дети гуляют без сопровождения взрослых? Дело в том, что они воруют, избивают тех, кто не подчиняется, и занимаются вымогательством — этого бедная женщина понять не может. Придётся принимать другие меры. Вот что: натравлю — ка я на неё прокуратуру. Прямо сегодня позвоню Димке Лопахину. Помнишь моего однокурсника, знакомил вас на юбилее университета?
Я кивнула и быстро протараторила:
— Кир, может, не надо, пока понаблюдаем, как будут развиваться события? — И замолчала, помешивая сахар в кофе.
Муж вскинул на меня непонимающий взгляд, пришлось рассказать, что пригласила Стёпу на выходные, потому конфликты с директрисой не нужны.
Кир вздохнул:
— Так и думал, что ты теперь не оставишь парня.
— Жаль его. Совсем один.
— Понимаю, но ты должна знать, что бюрократы изрядно потреплют нервы, ибо нужно собрать кучу документов и в опеку, и в детский дом. Вряд ли получится справиться за пять дней. — Я предполагала, что придётся повозиться, но не настолько. Некоторые документы у меня были на руках: справка об отсутствии судимости, о состояния здоровья, но ещё работники опеки должны были составить акт наших жилищно-бытовых условий — об этом я не знала, думала, это нужно только в том случае, если оформляешь опеку. — Но и волокита с документами не самое главное. — Кир поведал, что разговаривал ещё с психологом этого приюта и узнал: маленькие очень быстро привязываются к семье, куда их приглашают, начинают считать этот дом своим. И, конечно, в этом возрасте остро хотят, чтобы у них появились мама и папа, потому объясняй — не объясняй, что в семье они только гости, дети не способны этого понять. — Вот я и спрашиваю, ты готова после того, как наиграешься в добрую тётушку, забыть о парне, о его проблемах?
Я сначала хотела обидеться на его ироничную фразу — «наиграешься в добрую тётушку», однако задумалась, ибо в чём-то Кир был прав: что если малыш привяжется к нашей семье и захочет большего, чем просто походы в гости? Что тогда?
С другой стороны, я плохо знаю характер Стёпы, ибо три с лишним месяца занятий по два раза в неделю — ни о чём.
А если мы не сойдёмся, как это тривиально не звучит, характерами? Слишком много вопросов. Приняв моё молчание за согласие с его позицией, муж протянул:
— Во-от. И я о том же. Нужно было всё продумать, прозондировать почву, а потом предлагать парню выходные в нашем обществе.
— Назад дороги нет — решительно ответила я. — Котёнка не выбросишь из жизни, тем более ребёнка. Может, Стёпа не случайно попался на нашем пути там, в магазине? Может, это и есть провидение свыше? Не думал об этом?
Кир молчал. Я вышла из-за стола и направилась в прихожую, затылком ощущая недовольный взгляд мужа.