Родник счастья

15

Никки очнулась в объятиях Леви. Голова ее покоилась на его широкой груди, она стискивала коленями перевязанное бедро Леви. Никки лежала в нежной истоме, слегка улыбаясь.

Вдруг она заметила, что Леви дрожит. В комнате было совсем не холодно, но его трясло, словно в лютый мороз, и кожа у него была какого-то синюшного цвета. Никки хотела его разбудить, потрясла за плечо, но Леви не шевельнулся.

«Господи, что с ним такое? Тетя Эмили! Она наверняка знает, что делать!» Никки высвободилась из объятий Леви и спрыгнула с постели. Она укрыла его лоскутным стеганым одеялом, что лежало в ногах, и наклонилась за своей ночной рубашкой. И только тут обнаружила, что у нее бедра в крови. В чем дело? До месячных ей еще далеко. Наверно, Леви ее поранил. Он вел себя так, словно все в порядке, но не может же быть, чтобы у женщины каждый раз после этого текла кровь.

Но тут ее взгляд упал на Леви. Он трясся сильнее прежнего, и Никки решила, что о себе она может позаботиться потом. А сейчас надо бежать за тетей Эмили. Никки торопливо стерла кровь какой-то тряпкой, плеснув на нее воды из кувшина, что стоял рядом с кроватью, и натянула ночную рубашку. Она еще раз глянула на Леви, закрыла за собой дверь и засунула окровавленную тряпку в щель между бревен.

Эмили проснулась быстро и сразу поняла, в чем дело.

— Принеси фонарь и все одеяла, какие добудешь. Да еще возьми у папы теплую ночную рубашку, — командовала она.

Эмили уже успела осмотреть Леви, когда ввалилась Никки со всем, что требовалось.

— Зажги фонарь и поставь на стол. Надо одеть его и укрыть потеплее. — Эмили нахмурилась: — Не следовало бы тебе заниматься этим, но, боюсь, одной мне не справиться.

— Подумаешь! — пожала плечами Никки. — Я всю зиму ухаживала за папой.

— Одно дело твой папа, а другое — молодой неженатый мужчина, — возразила Эмили. — Ну ладно, ничего не поделаешь.

Когда Никки обернулась, она увидела, что тетя Эмили в недоумении уставилась на бедро Леви. На повязке было большое кровавое пятно. Никки похолодела, душа у нее ушла в пятки: ведь это могла быть ее кровь. Что, если тетя Эмили обо всем догадается?

— О Господи! — воскликнула тетя Эмили, потрогав повязку. — А я-то думала, кровь остановилась.

Никки вздохнула с облегчением. Кажется, пронесло! Сейчас не время думать о том, что было между ними. Надо помочь Леви.

— Никки, у меня в сумке, кажется, есть еще один бинт. — Эмили уже ловко разматывала повязку. — Достань-ка его, и еще тот порошок, что рядом.

Она осторожно сняла бинт и едва удержалась от возгласа удивления. Изнутри на повязке не было ни капельки крови. Эмили, озадаченная, потрогала пятно и только тут заметила такое же на одеяле. Она с подозрением оглянулась на племянницу.

Но Никки искала в сумке порошок и не заметила испытующего взгляда тетушки. Эмили решила пока свои подозрения держать при себе. Вдвоем они быстро перевязали Леви и натянули на него ночную рубашку Сайреса.

— По-моему, она ему мала, — сказала Никки: рубашка только что не разъезжалась по швам.

— Да, маловата. Но это все, что мы можем сделать. Ему необходимо тепло.

Накрывая трясущегося Леви тяжелым одеялом, Никки нахмурилась.

— Тетя Эмили, а что с ним такое?

— Да если бы я знала! Озноб бывает при многих болезнях. — Она поправила очки и вздохнула. — Пока что мы можем только одно: держать его в тепле и глаз с него не спускать. Иди-ка ты спать.

Никки попыталась возразить.

— Нет-нет! — отрезала Эмили. — Ты мне еще понадобишься, а какой с тебя прок, если ты не выспишься? День был тяжелый, ты устала. Поди поспи.

Никки не хотела идти спать, но уснула почти сразу. Снов она не видела.

Ее разбудил птичий гомон за окном. Она торопливо оделась и побежала готовить завтрак. Сайрес, узнав о болезни Леви, очень расстроился и принялся расспрашивать Никки, что и как. В глазах Питера, похоже, тоже промелькнула озабоченность. Никки поглощала свой завтрак с невероятной скоростью.

Не успев прожевать последний кусок, Никки бросилась в пристройку. По дороге ей попалась на глаза тряпка, которую она засунула в щель. Не дай Бог, найдет кто — разговоров не оберешься! Никки вытащила тряпку, аккуратно свернула и сунула в карман. Когда она вошла в комнату Леви, тетя Эмили поправляла ему одеяло.

— Ну, как он? — шепнула Никки.

— Уже не дрожит, но все еще без сознания. Может, все прошло, а может, только начинается.

— Завтрак на плите. Скажите, что надо делать, и идите позавтракайте.

Тетя Эмили поднялась и устало потянулась.

— Если очнется, постарайся его напоить. Я скоро вернусь.

— А какой с вас прок, если вы не выспитесь? — сказала Никки, в точности воспроизводя тетушкины интонации. — Вы ведь сегодня почти не спали.

— Ну ладно, — улыбнулась тетя. — Тогда я пойду прилягу, но если что-то произойдет, разбуди меня немедленно.

И Эмили оставила своего пациента на попечение Никки.

Никки уселась на стул. Вскоре она пожалела, что не захватила с собой никакой работы. Она не привыкла сидеть без дела, и часы казались бесконечными. Она могла только думать, а думать ей сейчас хотелось меньше всего. То, что произошло в этой комнате, казалось ей не менее ужасным, чем пожар в прерии.

Ее мучил стыд, она чувствовала отвращение к себе и ко всему произошедшему. Как же это вышло? И как ей теперь смотреть в глаза Леви? Надо же, вчера ударила его за один-единственный поцелуй, а в ту же ночь отдалась ему, как последняя потаскуха.

Воспоминания прошлой ночи снова нахлынули на нее, и Никки закрыла глаза. И тут в ее памяти всплыла картина, которую она старалась забыть.

Она снова увидела кружевную занавеску, развевающуюся в окне. Две девятилетние девчушки, сидевшие под окном, никак не могли понять, что за странные возгласы и приглушенные стоны доносятся до их ушей, и им было ужасно любопытно, что происходит в комнате. Наконец они не выдержали и заглянули в окно.

Саманта Чендлер и Герман Лоувелл лежали на кровати, сплетясь обнаженными телами. Ни Никки, ни Аманда не понимали, что происходит, но смотрели как завороженные. Мужчина и женщина, ослепленные страстью, не замечали ничего, кроме друг друга.

Наконец Никки потянула Аманду за руку, и девочки тихонько ускользнули в сад. Они были уверены, что их накажут, если они проболтаются кому-нибудь о том, что видели в спальне Германа Лоувелла, и сговорились держать это в секрете. Но Никки всю жизнь не могла забыть эту сцену.

Что она только ни делала, чтобы избежать этого, а все равно выходит, что она такая же, как ее мать. Ей ведь хочется снова оказаться в объятиях Леви, еще как хочется!

Никки вскочила на ноги и принялась ходить по комнате. Да, она презирала себя и все же не могла заставить себя испытывать отвращение к тому, что было у них с Леви. Это было чудесно! Она чувствует себя такой… такой женственной, такой любимой!

Но тут Леви застонал, и Никки вмиг забыла все свои размышления. Она коснулась его плеча и ахнула: он был такой горячий, что ее обожгло даже сквозь рубашку. Никки боязливо положила ему руку на лоб. У него жар! Он весь горит!

Никки опрометью бросилась в дом.

— Тетя, тетя! — крикнула она, влетая в спальню. — У него страшный жар!

Эмили тут же вскочила и заторопилась в комнату Леви.

Никки шла вслед за ней. Она немного успокоилась. Уж тетушка-то знает, что делать!

Однако тетушка тоже растерялась.

— Никки, а Леви вчера ни на что не жаловался?

— Жаловаться он не жаловался, но я тогда еще подумала: странно, что он упал с лошади, даже во время грозы. Понимаете, скорее лошадь сдохнет, чем Леви с нее свалится, какая бы норовистая она ни была. Он что, уже вчера был болен?

— Очень возможно. Во всяком случае, он уже был болен, когда пришел домой.

Эмили расстегнула на нем рубашку и положила на грудь холодный компресс.

— Поначалу я думала, что это он просто устал или дыма надышался, но тогда бы все уже прошло. — Она вздохнула. — Я знаю только одну болезнь со сходными симптомами, но ею болеют только в тропиках. В Вайоминге этим не заразишься.

— А в Китае?

— В Китае? Не знаю. Но в других восточных странах можно. А что?

— Леви говорил, что он провел там почти четыре года. Он ведь был матросом.

— Да? Тогда я, вероятно, не ошиблась.

— А что с ним, тетя?

Тетя Эмили поправила очки.

— Ты знаешь, я боюсь, что у него малярия.