Родник счастья

24

— Полегче, полегче, Сэм. Умница, Бесс, хорошая девочка.

Никки понукала лошадей, которые изо всех сил натягивали постромки, приводя в движение здоровенную машину. Доски скрипели и стонали, пока огромная люлька с тяжелым грузом ползла вверх, но сено благополучно добиралось до Леви, который ждал наверху.

Никки отвела лошадей назад, и люлька опустилась, чтобы принять новую порцию сена. Обычно скирдовать сено было довольно скучным занятием, но сегодня все было иначе. Сегодня наверху стоял Леви. Он работал вилами, разгружая сено, и его рубаха, вымокшая от пота, липла к спине и рукам, обрисовывая мощные линии торса.

Глядя на его «замечательные мускулы», которыми так восхищалась накануне Аманда, Никки почувствовала странную дрожь в животе. За удовольствие целый день любоваться, как Леви скирдует сено, приходилось платить. Когда Никки увидела, что наверх пошла последняя люлька с сеном, и поняла, что сейчас Леви закончит работу и окажется рядом с ней, ей сделалось совсем не по себе.

Никки испугалась, что выдаст себя взглядом, когда Леви посмотрит ей в глаза. Поэтому она поменялась лошадьми с Питером и повела его пару в сарай. Как это Леви удается каждый раз сводить ее с ума?

Смущенная и встревоженная обуревавшими ее чувствами, Никки остановила лошадей и выпрягла Молли из граблей. Леви сказал, что Стефани вернется в Вайоминг к началу августа. И тогда он, наверное, уедет, и она больше никогда не увидит его. Никки принялась выпрягать Оскара. Он внезапно всхрапнул и помчался в сторону. Никки не удержалась на ногах, а руки ее запутались в постромках. Она беспомощно висела на боку у лошади, и все, что она могла, — это молиться да держаться покрепче. Она лишь наполовину успела выпрячь Оскара из граблей, и теперь грабли волочились следом. Если бы Никки отпустила руки, то могла угодить либо под копыта, либо под деревянные зубцы.

Мимо промелькнул сад. Грабли зацепились за дерево у ручья, раздался жуткий треск, но это лишь заставило Оскара повернуть назад, к сараю. Они промчались мимо пруда, поленницы, угла дома, оставляя за собой обломки граблей. Наконец Оскар влетел в открытую дверь сарая и остановился.

Никки все еще висела на лошади, тяжело поводящей боками, и ее ноги болтались в нескольких дюймах от земли. Так и застал ее Леви. Он что-то говорил ей, отдирая ее пальцы от сбруи, но она ничего не слышала. Она прижалась к нему, дрожа от пережитого страха, обняла его за шею и спрятала лицо у него на груди.

Леви присел на ящик с гвоздями и стиснул ее в объятиях. Он дрожал, пожалуй, не меньше ее самой. Никки судорожно всхлипывала. Да, это жуткое зрелище — Никки, беспомощно болтающуюся на боку огромной рабочей лошади — он, наверно, не забудет, пока жив.

Придя в себя, Никки поняла, что Леви держит ее на коленях, гладит ее по голове и нашептывает на ухо какую-то чепуху, только чтобы успокоить. Он прижимал ее к себе, и она вдруг поняла, как ей хочется, чтобы он поцеловал ее — просто затем, чтобы убедиться, что она еще жива.

Ее снова окатило волной отвращения к себе. Как же она забыла отстегнуть гужи? А все из-за того, что думала не о деле, а о Леви Кентрелле. Едва не погибла из-за него и снова его хочет!

— Черт возьми, Кентрелл, я не маленькая! — прошипела она сквозь зубы, вырываясь из его объятий. — Если бы Питер сделал такую глупость, ты что, тоже укачивал бы его на коленях, как двухлетнего ребенка?

— Я… — Леви совершенно растерялся от неожиданной атаки.

— Нет, наверно! Ты небось дал бы ему по шее за то, что он не отстегнул сперва гужи. Как ты не можешь втемяшить себе в башку, что я не желаю, чтобы со мной обращались как с безмозглой бабенкой?!

Она круто развернулась и едва не наткнулась на Эмили с Лианой. Обе они ошеломленно поглядели ей вслед.

Питер как раз успокаивал Оскара и тоже проводил ее недоуменным взглядом. Он не слышал разговора и не знал, что происходило у него за спиной.

«Чего она опять взбесилась?» — удивленно спросил он у Леви.

— Не знаю. Я так понял, что она хотела получить от меня по шее.

Решившись раз и навсегда покончить с этим наваждением, Никки заперлась у себя в комнате, поклявшись не высовывать носа, пока не преодолеет это дурацкое влечение к Леви Кентреллу. Она была вся в синяках, у нее болели плечи, но она не обращала на это внимания. Душевная боль была куда страшнее физической. Всю свою сознательную жизнь Никки старалась не быть похожей на свою мать. И вот она обнаружила, что все это было напрасно: она так же похотлива, как Саманта.

Но к утру Никки решила, что можно проиграть битву и все же победить в войне. Все, что нужно, это твердая решимость и полное безразличие к Леви Кентреллу. Приняв такое решение, она наконец-то погрузилась в сон.

Наутро Никки попросила у Эмили мази натереть плечи, но в остальном вела себя так, словно ничего не случилось. Она позавтракала на скорую руку, оседлала Огневушку и отправилась на пастбище. Леви привез довольно мрачные вести, и она хотела увидеть все своими глазами. Ей не потребовалось много времени, чтобы убедиться, что Леви еще смягчил краски.

Позади раздался стук копыт. Никки вспомнила про нападение на Аманду и собралась удрать, но сперва оглянулась посмотреть, кто это. Она узнала гнедую кобылу Леви и вздохнула с облегчением. К тому времени как Леви догнал ее, Никки уже успели принять безразличный вид.

— Доброе утро, — весело приветствовал ее Леви. — Что-то я не видел тебя за завтраком.

— Я завтракала раньше.

— Нельзя ли спросить, куда мы едем? — Мы?

— По-моему, после того что случилось с Амандой Лоувелл, в одиночку лучше не ездить. Мы с Питером обсудили это сегодня утром, и он со мной согласился. С сегодняшнего дня поодиночке никто ездить не должен, никто, понятно? — В его глазах блеснул лукавый огонек. — Так что, если не хочешь, чтобы я ехал с тобой, может, ты согласишься поехать со мной?

— Кентрелл, мне уже двадцать лет. Не надо обращаться со мной как с ребенком.

— Вообще-то я всегда обращался с тобой как со взрослой, даже когда ты вела себя, как маленькая. — Леви тяжело вздохнул.

— Да? А вчера?

— Господи, Никки, вчера ты меня напугала до смерти. Что же еще я мог сделать? Я увидел тебя и решил, что ты сейчас погибнешь, а я ничем не могу тебе помочь! Ты представляешь, что это такое? Может, мне надо было убедиться, что с тобой все в порядке, а может, это мне самому надо было успокоиться, я не знаю. Питер или Эмили сделали бы то же самое, если бы подбежали раньше меня.

— Я просто не думала, что делаю, — сказала Никки. — Я-то знаю.

— Ну, ошиблась. С кем не бывает? Главное, все кончилось хорошо, так что забудь об этом.

— Я все-таки… — она осеклась, глаза ее расширились, — Леви, погляди!

У самой тропы лежал мертвый теленок. Кто-то перерезал ему глотку и содрал шкуру — но клеймо ранчо Чендлеров оставил.

Никки спешилась и склонилась над теленком.

— Что за бессмыслица! Вор не оставил бы мяса, да и шкура с такой дырой никуда не годится. Кто же это натворил?

Леви тоже спешился и осмотрел следы в пыли. Потом покачал головой.

— Не знаю. Но тот, кто это сделал, хотел, чтобы мы это нашли.

— Герман Лоувелл!

— Это еще неизвестно.

— Черта с два! Кому же еще?

Леви поднял голову и окинул взглядом горизонт.

— Может быть тот, кто застрелил лошадь под Амандой?

В следующие несколько дней Никки все больше убеждалась, что Герман Лоувелл начал войну против их ранчо. За теленком последовали поваленные столбы и перерезанная проволока. Питер с Леви только и успевали, что чинить изгородь.

— Опять? — Никки с тоской посмотрела на Питера. — Третий раз за три дня! Если так будет продолжаться, у нас проволоки не хватит.

— Коровы хотят пить, — ответил Питер. — Проволока не пускает их к воде. Людям Лоувелла проволоку порезать недолго, а чинить ее тяжело. Они это знают. А потом, есть еще одна проблема.

— Что он еще задумал, этот Лоувелл?

— Лоувелл здесь ни при чем. Саранча.

— Саранча?

Эти надоедливые насекомые, конечно, портили посевы, но особого вреда никогда не причиняли.

Но, добравшись до ближайшего овсяного поля, Никки поняла, почему Питер и Леви так озабочены. Тысячи насекомых покидали высохшую прерию и перебирались туда, где была пища. Земля словно шевелилась.

— Боже милосердный! — Никки не могла оторвать глаз от этого ужасного зрелища. — И что, везде так?

— На этом поле хуже всего, но они ползут и на другие.

— И что же делать?

— Мы с Питером решили, что ничего не остается, как скосить все на сено.

Никки пришла было в ярость. Ах, они решили! Значит, с ней советоваться уже не обязательно! Но она тут же взяла себя в руки. Дурить некогда. Надо спасти то, что еще осталось от урожая.

— А бобы?

— Бобы они пока не трогают. Может, просто их не любят.

— Как же мы будем сгребать сено, граблей-то нет? — спросила Никки.

— Я думаю, можно будет как-нибудь наладить, — отозвался Леви. — Питер управляется с упряжкой лучше нас с тобой, так что пусть он начинает косить, а мы пока будем чинить грабли.

Исправив изгородь, они тотчас же отправились в сарай, и через полчаса косилка была готова к работе.

— Начнешь с того места, где больше всего насекомых? — спросил Леви, когда Питер влез на козлы.

Питер покачал головой.

«Если у них отобрать еду, они переползут на другое место. Лучше сначала скосить там, где кузнечиков мало».

Леви сперва удивился, потом кивнул.

— Хорошая мысль, — улыбнулся он. — Знаешь, может, тебе удастся когда-нибудь и меня выучить земледелию.

Питер только ухмыльнулся в ответ, стегнул лошадей и отправился на поле. Леви повернулся к Никки.

— Нам тоже пора шевелиться, а то не успеем починить грабли.

Пустив в ход все свое воображение, они наконец сколотили, собрали и связали из остатков граблей нечто, способное их заменить. Никки с трудом удавалось сохранять невозмутимый вид, работая рядом с Леви.

На следующее утро все трое встали на рассвете и отправились в поле. Питер заканчивал косить, а Никки с Леви сгребали то, что было скошено накануне.

Наконец в половине девятого, когда стало слишком темно, измученные лошади и не менее измученные люди вернулись домой. Несмотря на усталость, все трое испытывали чувство законной гордости: это была тяжкая битва, но они вышли победителями.

— Много еще осталось? — спросила Эмили после ужина.

— Меньше половины поля, — ответил Леви, подбирая ломтем хлеба остатки соуса. — Работы на пару часов.

«Я спать пошел. До завтра.» — Питер зевнул, потянулся и встал.

Леви совершенно случайно поднял голову и увидел, как Питер с Лианой встретились глазами. Они обменялись взглядами, Лиана чуть приметно кивнула. Они явно что-то сказали друг другу — интересно бы знать, что?

— О, Господи! — вскричала наутро Никки, выглянув в окно. На поле преспокойно паслось небольшое стадо, подъедая оставшееся в поле сено. — Вон отсюда! — заорала она, выскочив из дома и размахивая руками.

Остальные подоспели ей на помощь, и скотину отогнали обратно в прерию.

— Если этот Лоувелл думает, что ему удастся избавиться от нас с помощью мелкого вредительства, то он сильно ошибается. Чендлеры не сдаются, и пора доказать ему это, — кипятилась Никки.

Она повторяла это все утро. Наконец Питеру это надоело.

«Знаешь, — сказал он, — Лоувелл мог бы поджечь сарай или перестрелять лошадей. Он пока просто играет с нами».

— Ах вот как? Может, мне съездить поблагодарить его за любезность? — Даже жесты Никки выглядели ядовитыми.

«Никки, не дури. Если ты выведешь его из себя, он соберет всех своих людей, и нам придется драться. Нам не выстоять».

— Не уверена. Мы ведь не боимся драться, а Лоувелл на это не рассчитывает.

Питер возвел глаза к небу, покачал головой и удалился. Леви благоразумно оставил свое мнение при себе.

Как и говорил Леви, они управились с сеном еще до полудня. Никки решила, что сейчас самое время почистить упряжь. Она думала, что в сарае никого не будет, и удивилась, увидев Леви, который стоял у единственного окна и брился.

Никки знала, что, когда Леви вернулся, Эмили вынесла бритвенный прибор и зеркало Сайреса в сарай, но как-то не задумывалась об этом. Теперь, глядя на это старое зеркало, знакомое до боли, Никки вспомнила, сколько раз она уговаривала отца купить себе новое.

Тоска по отцу часто настигала ее именно в такие моменты, как теперь, когда Никки меньше всего ожидала этого. Леви намылил щеку и теперь с сосредоточенным видом проводил по коже острым лезвием. Сколько раз она видела, как Сайрес делал то же самое перед этим зеркалом! На глазах у нее выступили слезы.

— Я тебе нужен? — спросил Леви, споласкивая бритву.

— Нет. Я просто хотела почистить упряжь. Ничего, потом зайду.

— Ты мне совсем не мешаешь, — улыбнулся ей Леви. — Закончу — помогу тебе.

— Ну, если хочешь… — улыбнулась в ответ Никки.

Заставляя себя не думать об отце, Никки прошла мимо Леви, сняла со стены тяжелый хомут и принялась чистить кожу седельным мылом.

Наступило уютное молчание, нарушаемое лишь поскребыванием бритвы и шорохом суконки. Боль Никки ослабла, снова превратившись в привычную глухую тоску, и Никки стала разглядывать Леви. В своей рубахе навыпуск, расстегнутой почти до пояса, с закатанными рукавами он выглядел таким близким и домашним. Выгоревшие волосы на руках Леви золотились на солнце, когда он поднял голову, чтобы выбрить шею.

Наблюдая за тем, как Леви бреется, Никки испытывала странное ощущение. Сейчас у нее не колотилось сердце, как тогда, у подъемника. Ей просто стало хорошо и спокойно. Пока она обдумывала это, Леви кончил бриться, стер с лица остатки мыла и вышел выплеснуть воду.

Когда он вернулся, Никки подняла голову и увидела, что он стоит, облокотившись на столик, и улыбается, застегивая рубашку.

— И что смешного?

— Да я не смеюсь. Просто подумал, как здорово это у тебя получается.

— Что «это»? — удивленно нахмурилась Никки.

— Чистить кожу.

— Да это любой дурак может.

— Ничего подобного. — Леви снял с крючка упряжь и уселся напротив. — Одна моя хорошая знакомая чуть не погубила пару ботинок. Она сперва намочила их, а потом попыталась намылить, как простым мылом.

— Что-о? — изумилась Никки. — Она, должно быть, полная идиотка.

— Да нет, просто не знала. Стефани решила, раз это мыло, значит, им и пользуются как любым другим мылом.

Опять Стефани. Господи, как Никки ненавидит это имя!

— Как ты думаешь, она уже в Вайоминге?

— Не знаю. Надеюсь, что да.

Леви с головой ушел в работу и потому не заметил, что Никки прикусила губу и принялась ожесточенно тереть хомут.

— Никки, погляди-ка, — неожиданно сказал он. — Вот почему Оскар взбесился. Острый конец впился ему в кожу, когда ты стала отстегивать пряжку.

Никки увидела металлическое кольцо, лежавшее на ладони Леви, и глаза ее расширились.

— Надо же, сломалось. Интересно, как это Питер не заметил — он ведь проверял упряжь на той неделе.

— Оно не сломалось, Никки. Его разрезали.