Родник счастья

27

Эмили достала сковороду из печки.

— Вот вам ваши гренки.

— Я прямо с голоду умираю. Скоро мы завтракать будем? — спросила Никки.

— Как все соберутся, так и сядем. Леви пошел доить с полчаса назад, а вот Питера с Лианой что-то не видно, не слышно.

— Пойду приведу. — Никки отломила кусок гренка и направилась к двери. — Небось спят до сих пор.

По дороге Никки размышляла; что такое Леви хотел ей сказать вчера вечером. Вроде бы что-то насчет Германа Лоувелла. И, похоже, что-то важное. Наверно, придется сегодня сменить гнев на милость. Нет, она его, конечно, не простила. Она ему покажет, как ее воспитывать!

Никки отворила дверь Питера и застыла на пороге. Несмотря на полумрак, ошибиться было невозможно: на плече Питера покоилась голова Лианы. Не открывая, глаз, Питер поцеловал Лиану в лоб и притянул поближе. Не замечая остолбеневшей Никки, он улыбнулся и снова уснул.

Никки окаменела. Выйдя из оцепенения, она выбралась на улицу и, задыхаясь, прислонилась к бревенчатой стене. Колени у нее подломились, и она опустилась на землю, борясь с внезапной тошнотой. Воспоминания нахлынули, помрачив разум и стиснув сердце.

Когда-то она как раз обнаружила в стогу трех котят, и вдруг за спиной послышался голос матери. Надо спрятать находку! Никки юркнула в дальний угол чердака. Но мать была не одна. Вместе с ней в конюшню вошел Герман Лоувелл.

— Саманта, ты с ума сошла? Нас человек десять видели вместе! Ты что, не могла дождаться четверга? Привезла бы Никки, как обычно, поиграть с Амандой…

— Это слишком важно, Герман, я не могла ждать.

— Ну ладно. — Он вздохнул. — Так в чем дело?

— Я беременна.

— Что-о?

— Что слышал. У меня будет ребенок.

— Черт побери!

— Не чертыхайся.

— Извини, это от неожиданности. — Он помолчал.

— А не может быть, что это ребенок Сайреса?

— Д-да. Может.

— Ты что, спала с нами обоими?

— Он мой муж, Герман. Не могу же я отказывать ему.

— Черт возьми, а почему бы и нет? Моя жена мне частенько отказывала! — Потом он вздохнул. — Прости, Саманта. Это было нехорошо с моей стороны.

— Что же нам делать? — спросила Саманта, обвив его шею руками.

Лоувелл прижал ее к себе.

— А что мы можем теперь сделать?

— Я могла бы оставить Сайреса и выйти за тебя замуж.

— Ты хочешь развестись с ним?

— Ну да, ведь это возможно!

— Это очень долго. Ребенок родится задолго до того, как мы сможем пожениться. Подумай, что скажут люди.

— А мне плевать, что они скажут! А потом, какие тут люди, в этом вшивом городишке!

— А дети? Аманде и Никки придется жить с этим клеймом, не говоря уж о малыше.

— Аманда уже достаточно большая, чтобы отправить ее в тот пансион, о котором ты говорил, а Никки может остаться с отцом — мне все равно.

— А малыш?

— Если все будут знать, что ты его отец, кто посмеет сказать что-нибудь?

— А если я ему не отец? Нельзя же отнимать у человека его ребенка? Сайрес заслуживает лучшего.

— Ах, Сайрес заслуживает лучшего? — Саманта вырвалась из рук Лоувелла. — И тебе больше нечего сказать? Все эти годы я спала с тобой, а теперь ты вдруг заботишься о нем больше, чем обо мне? А обо мне ты подумал, Герман? Ты подумал, чего хочу я?

— Саманта… — начал он, коснувшись ее руки.

— Не трогай меня! — она отшвырнула его руку. — Я-то думала, что ты меня любишь, а на самом деле ты просто воспользовался мной!

— Это неправда!

— Тогда почему ты не хочешь на мне жениться?

— Но ведь тебе придется оставить семью! Ты об этом подумала?

— Семью! — Саманта отрывисто рассмеялась. — Да они только и думают, что о своей ферме. Боже, как я от них устала — выть хочется! Я ненавижу этого чумазого фермера! Я ненавижу свою дочь, которая больше интересуется лошадьми, чем своим внешним видом! У меня с Амандой больше общего, чем с Никки. Да я хоть сейчас ушла бы от них не оглядываясь. В этой семье мне нет места.

— Саманта, по-моему, ты преувеличиваешь.

— Да тебе просто все равно, правда, Герман? И все эти разговоры о любви — все это было вранье? Ну и прекрасно! Проживу и без тебя! — Голос у нее дрожал, в глазах стояли слезы. Она повернулась и бросилась на улицу. — Поищи другую дуру греть тебе постель! — крикнула она с порога.

— Саманта! Подожди!

Он рванулся вслед за ней, но поздно. Она исчезла.

Леви шел завтракать и наткнулся на Никки. Она сидела под стеной и всхлипывала. Он присел на корточки.

— Никки, что случилось? Болит что-нибудь?

Никки не отвечала. Не отозвалась она и тогда, когда на помощь явилась тетя Эмили. Казалось, она вообще не замечала их до тех пор, пока Леви не оторвал ее руки от лица.

— Никки, объясни, что случилось!

— Питер… — выдавила она наконец.

— Надо пойти посмотреть, — сказала Эмили и быстро ушла в пристройку. Вскоре Леви услышал, как отворилась дверь, а потом раздался возглас Эмили: — Боже мой!

Боясь, что Лоувелл нарушил слово и снова что-то натворил, Леви вскочил и бросился в комнату Питера. Он ожидал увидеть что угодно, только не то, что предстало его взору.

Питер держал в объятиях Лиану, которая всхлипывала, уткнувшись ему в плечо. Питер исподлобья вызывающе смотрел на Эмили и Леви, словно говоря: «Ну и что вы нам сделаете?»

Леви вытащил Эмили из комнаты и плотно прикрыл за собой дверь.

— По-моему, им надо побыть одним. Сейчас мы больше нужны Никки.

Эмили уставилась на него невидящими глазами.

— Лиане ведь только семнадцать…

— Да, но они с Питером сами между собой разберутся. А вот с Никки что-то неладное, надо ей помочь. — Эмили! — Леви повысил голос. — Наверно, надо перенести Никки в дом?

Эмили опустила глаза и посмотрела на свою племянницу. Внезапно она словно очнулась.

— О Господи, Никки! Да-да, конечно, отнесите ее в дом. Сейчас схожу поищу что-нибудь.

Леви взял Никки на руки и отнес ее в спальню. Он бережно уложил ее на кровать и сел рядом.

— Никки! Никки, послушай…

Но Никки повернулась на бок и продолжала судорожно всхлипывать. Она, казалось, не слышала его. Леви беспомощно смотрел на нее и не смел даже прикоснуться, боясь навредить.

Наконец Эмили принесла чашку с каким-то отваром и сунула ее Леви.

— Не подержите?

Потом, к великому изумлению Леви, отняла руки Никки от лица и дала ей пару увесистых пощечин. Не успел Леви возмутиться, как Никки удивленно моргнула и уставилась на тетушку.

— Тетя Эмили? — спросила она дрожащим голоском.

— Вот так оно лучше, — кивнула Эмили и взяла у Леви чашку с отваром. — Вот выпьешь этот чай, и все будет в порядке.

Никки послушно села и выпила лекарство. Потом зажмурилась, пытаясь сдержать слезы.

— Никки, — мягко сказала Эмили, — объясни, что случилось.

— Питер ее обидел. Лиана ему доверилась, а он… он… — Никки снова спрятала лицо в ладонях. — Господи, он такой же, как другие.

— Кто это «другие»?

— Герман Лоувелл.

Эмили с Леви обменялись озабоченными взглядами.

— Никки, я не понимаю, при чем здесь Герман Лоувелл?

— Он… они с моей матерью были любовниками. Я однажды видела, как они лежали вместе… как Питер и Лиана… А потом она забеременела, и он ее бросил.

— Так Джонни был сыном Германа Лоувелла? — ахнула Эмили.

— Она… она не знала, она с-спала с ними обоими — и с мистером Лоувеллом, и с папой.

— Откуда ты это знаешь, Никки?

— Я однажды слышала, как мама с Германом Лоувеллом ссорились. Она… она сказала, что ненавидит нас… нас с папой. И… и Лиана с Питером тоже будут ненавидеть меня…

— Да нет, радость моя, что ты! — Эмили обняла Никки. — Лиана с Питером просто очень любят друг друга. Ты же видела, как им хорошо вместе. — Эмили сама только теперь вспомнила это и удивилась, как это она раньше ничего не замечала. — Но от этого они не станут меньше любить тебя. Если ты кого-то любишь, это не значит, что всех остальных ты любить перестаешь.

— А моя мама, она…

— Твоя мама была испорченной женщиной, — вздохнула Эмили. — И, боюсь, я виновата в этом не меньше других. В детстве Саманта была такая славная, такая хорошенькая, мы баловали ее и старались всячески угодить. А когда она повзрослела, она уже привыкла, что все ее желания исполняются — и не дай Бог встать ей поперек! Если, бывало, что не по ее, она такое устраивала! У нее была дурная при вычка говорить людям гадости, даже когда она на самом деле этого не думала.

— Думала. Теперь все понятно. Когда Джонни родился, она все говорила, что она, мол, только ради него и живет. Мне было все равно — это был мой братишка, мой, понимаете? Я его любила, — Никки сморгнула слезы. — Мне было все равно, кто его отец: Герман Лоувелл или нет. А маме было не все равно. Однажды ночью они ужасно поссорились из-за этого. Они думали, что я сплю и не слышу. Папа сказал, что он считает Джонни своим сыном и она с этим ничего не сделает. А через несколько дней я встала утром, подошла к кроватке — а он уже холодный и застыл весь. Он умер ночью. А ведь он даже не болел совсем. И сразу после этого мама уехала.

— Никки, — сказала Эмили, — но ведь ты-то ни в чем не виновата.

— Я знаю. Мама виновата. То, что они делали с Германом Лоувеллом… это плохо, а я… я такая же, как она… — Голос у Никки прервался, и по щекам снова покатились слезы.

— Что ты, милочка, не говори глупостей!

— Я… я похожа на нее, и мне… мне понравилось, когда Леви по… поцеловал меня…

Эмили погладила племянницу по щеке.

— Ну что ты, девочка моя! Неудивительно, что тебе понравилось, когда Леви поцеловал тебя. Это вполне естественно — радоваться, когда тебя целует тот, кого ты… кто тебе небезразличен. То же самое было с Питером и Лианой.

— Значит, вы не сердитесь?

— Сержусь, конечно. Лучше бы они этого не делали.

Эмили прижала Никки к себе. Она вдруг вспомнила подозрения, которые возникли у нее в ту ночь, когда Леви заболел. Если она верно угадала, Никки с Леви не только целовались. Какие же муки терпела она все это время, бедняжка!

— В том, что было между Питером и Лианой, нет ничего грязного и дурного. Это вполне естественно. Когда люди любят друг друга, это часто бывает. Иногда это получается как бы само собой. На самом деле это прекрасно. Конечно, я предпочла бы, чтобы они подождали немного, но я их от этого люблю не меньше.

— Но моя мать, она была плохая. И я вся в нее. Как я ни стараюсь, я не могу отделаться от этого. Я всегда пробуждала худшее в мужчинах, даже когда постриглась и стала носить штаны. — Она вытерла глаза кулаком и вздохнула. — Те ковбои с соседнего ранчо сразу поняли, кто я такая.

— Никки! — голос Леви был наполнен болью. — Это же неправда! Ты не виновата. Эти гады с любой женщиной сделали бы то же самое.

Никки подняла голову и посмотрела на него в упор.

— Да? А ты?

Леви словно ударили под дых. Перед ним промелькнули воспоминания: как Никки сначала прильнула к нему, а потом ударила его; как она сидела над ним, когда он был болен, слушая, как он поминает в бреду имена других женщин; как она дала ему поцеловать себя на прощание, а потом долго смотрела вслед; как она чуть не пристрелила его, когда он вернулся на месяц позже… Неудивительно, что она не доверяет ему. Не хватало только признаться, что он поцеловал ее потому, что не мог устоять.

— Я поцеловал тебя не потому, что считал тебя легкодоступной женщиной. Я это сделал потому, что ты очень дорога мне. Я ценю нашу дружбу.

— Дружбу… — Никки усмехнулась и пожала плечами. — Что ж, если хочешь, можешь называть это дружбой.

— Ну ладно, дело не в дружбе. — Леви вздохнул. — Понимаешь, мне тридцать два года, и я повидал всяких женщин. Сталкивался и с распущенными. Но ты не из таких. Иначе я бы знал, можешь мне поверить.

Никки встала, подошла к окну и постояла, глядя во двор. Наконец она обернулась и посмотрела на тетю.

— Так что же вы собираетесь делать с Питером и Лианой?

— Я… я даже и не знаю. Все это так неожиданно…

— Может, для начала пойдем позавтракаем? — предложил Леви. — Трудно принимать решения на пустой желудок.

Эмили с облегчением кивнула и отправилась на кухню.

— Мне осталось только сварить яйца, — сказала она на ходу. — Приходите.

Они только успели сесть за стол, как за дверью послышались шаги Питера и Лианы. Дверь была чуточку приоткрыта, и все трое хорошо слышали голос Лианы:

— Я знаю, Питер, но нельзя же просто взять и послать их подальше! Это ведь моя мама, и Никки…

Наступило молчание — очевидно, Питер отвечал знаками.

— Питер, это же неправда. Мы ведь знали, что поступаем нехорошо. Помнишь, мы даже пытались остановиться? Ну вот, заварили кашу — надо расхлебывать… Нет-нет, говорить буду я… Ты какой-то бешеный. Ты только все испортишь… Слушай, нам и так хватит неприятностей. Если ты еще…

Тут наступила долгая пауза, а потом послышался голос Лианы, почему-то немного хрипловатый:

— Питер, так нечестно. Ты же знаешь, что я права, и вместо того чтобы согласиться, ты целуешься…

Последовала еще более длительная пауза. Сидящие за столом переглянулись. Леви чуть заметно усмехнулся, но Эмили с Никки были не уверены, что это так уж смешно.

Наконец Лиана произнесла почти шепотом:

— Да, я знаю. Я тебя тоже люблю.

Вскоре дверь распахнулась, и они вошли, рука об руку. Питер держался вызывающе, а у Лианы был такой вид, словно она попалась на краже варенья.

Эмили улыбнулась так, словно ничего не случилось.

— Доброе утро. Проходите, садитесь. Завтрак стынет.

Питер с Лианой неуверенно переглянулись и заняли свои места. Эмили встала и подошла к плите.

— Кофе?

— Да, пожалуйста…

Пока Эмили разливала кофе, Лиана не поднимала глаз от своей тарелки.

— Мама, не надо! — вдруг воскликнула она, вскочив на ноги. — Я знаю, что ты думаешь. Это неправда. Нам с Питером было очень хорошо, но тебе этого все равно никогда не понять, так что скажи, как вы нас накажете, и все!

Эмили обернулась и посмотрела в глаза дочери. Она ничего не сказала — лишь по дрожащему подбородку да боли в глазах можно было догадаться, какой беспомощной она себя чувствует.

Наконец Леви нарушил молчание.

— Я могу придумать для вас лишь одно наказание, — произнес он мрачным голосом, — но оно весьма суровое. — Он отхлебнул кофе и глянул на провинившихся поверх чашки. — Хуже может быть только смертный приговор.

Питер и Лиана испуганно переглянулись.

— А… — Лиана нервно прокашлялась и начала снова: — А какое?

— Насколько я понимаю, вас следует поженить, и чем скорее, тем лучше!

Поженить! У Никки оборвалось сердце, когда до нее дошел смысл слов Леви. Если бы Леви знал о той ночи, которую он провел с Никки, он, наверно, тоже решил бы, что ему следует жениться на ней. Она не хотела этого, а все же вышло так, что она воспользовалась своим телом как ловушкой для мужчины.