Счастье дается всем... (СИ)

Глава 6

Иллике отдыхали и приводили себя в порядок долго, до самого позднего вечера. Могли бы и раньше управиться, за час или два, вот только Верховная никого не торопила. И даже, как показалось Яннике, наоборот. От городского главы каждый час на женскую половину отсылались слуги спросить, не соизволят ли благословенные иллике появиться на празднике, организованном в их честь. Но ответ был один — преемницы чудес Снежной девы изволят отдыхать. И лишь перед половинным часом ночного разделения, когда донельзя раздражённый глава города в последний раз послал за белокурыми кудесницами, они изволили появиться.

Иллике входили в залу так же, как и всегда: величественно, красиво, слаженно. Будто единый организм. И сидящие вокруг богато накрытого стола мужчины не могли не любоваться ими. Верховная что-то тихо сказала Благочестивой Гутрун (они вообще последние часов пять подозрительно перешёптывались) и та, бросив цепкий взгляд на главу города, развалившегося вальяжно вверху стола, кивнула. Иллике прошли сквозь богатую парадную залу ещё несколько шагов и остановились. Где-то посередине.

— Мне говорили, что белокурые девы необыкновенно красивы, и это так! — немного пьяным, но всё равно ещё разумным, твёрдым голосом сказал глава вместо приветствия, и его фигура, до сих пор вальяжно распластавшаяся на крепком высоком стуле, немного подобралась. — Однако, — продолжил он, ухмыляясь, — ничто женское им не чуждо, — и правитель обвёл саркастичным взглядом сидящих гостей, а потом полупьяненько осклабился: — одеваются они тоже весьма и весьма не быстро… Но нам, мужчинам, не привыкать! Ведь главное, чтобы женщина быстро раздевалась!

Несколько человек, из сидевших за столом, рассмеялись. Грубо. Гарди скривила губы и уже хотела что-то сказать, но Верховная бросила на неё быстрый, предупреждающий взгляд, и девушка замерла на выдохе, не проронив ни звука. Янника, чуткая ко всему, тоже замерла, боясь сделать что-нибудь неверное. За этот день она научилась доверять Верховной, а потому опустила свой раньше всегда свободный взгляд вниз, долу, чтобы никого не подвести, и проглотила обиду. Ибо неправильность происходящего она ощутила так же явственно, как и утреннюю зарю, что через три часа родится на небосклоне. Так же, как отсутствие свободных мест за большим столом. Так же, как и отсутствие женщин на свободной, общей, серединной части господского дома.

— Да, есть за нами такой грех, — широко улыбнулась Верховная, сбрасывая вместе с ослепительной улыбкой десяток лет от всех своих тридцати восьми, — но что поделать, правитель? Это весь Снежная Дева, оберегая Хротгар, создала нас хрупкими, нежными и неторопливыми, а вас сильными, порывистыми, стойкими и правдивыми. Умеющими давать слово и его сдерживать.

Сладкая патока лилась с её губ, и Янника снова подняла свой осторожный взгляд, не поверив ушам. Но всё так и было: Верховная смотрела на пьяного правителя мягко и сладко, как в редкие часы мать смотрела на отца, когда ей приходилось после ужина раз в месяц (по повелению Снежной девы) звать его на свою женскую половину.

Городской глава дёрнул губой, и Янника поняла, что ему совсем не нравится ни тон Верховной, ни её слова, ни она сама. Он снова неприятно осклабился, а потом стукнул рукой по столу:

— Ну! Достало уже политесов, северная жрица! Да! Я звал вас! Потому что они, — он небрежно вытянул руку, показывая на сидящих за столом, — УМОЛЯЛИ меня позвать северных иллике. Ведь северные иллике ведут свой род от самой Снежной девы! И только вам под силу вернуть в край снежное благословение! — губы правителя кривились. — Хотя ваши подружки-шарлатанки уже вытянули из меня много золота, но так ничего и не сделали!

Он схватил большой серебряный кубок со стола и влил в себя остатки вина. И оно некрасивой красной полосой прочертило толстый подбородок, чтобы упасть кровавой кляксой на белоснежную скатерть. Янника, как завороженная, смотрела на неровное пятно, растекавшееся сейчас по красивому полотну. И сердце ее тревожно сжималось.

— Они клялись, что «теперь беды оставят» нас! Они клялись Снежной девой, будь они не ладны! — городской глава снова налил в кубок вина и снова выпил его залпом.

— Но не проходило и месяца, а бед становилось всё больше! И вот теперь вы… Вы тоже поклянётесь мне, что завтра всё исправите? А потом укатите подальше от проблем в свой северный закат с моим золотом?!

За столом повисла тишина. Все гости молчали, вместе с правителем напряжённо всматриваясь в белокурых женщин и ожидая ответа.

Но Верховная не спешила. Она медленно обвела всех сидящих своим умным взглядом, зажёгшимся странным огнём нетерпеливого презрения с горькой усмешкой пополам, а потом довольно легко ответила:

— Ах, зачем же нас так бояться, Абрар Вазим, по прозванию Ловкач? — и городской глава вздрогнул, услышав своё имя в устах иллике. — Мы, белокурые девы, не кусаемся! И не берём плату напрасно!

Взгляд женщины снова заскользил по залу, цепко останавливаясь на лицах сидящих мужчин, словно ожидая чего-то.

— И даже больше, — продолжала жрица, она снова обратилась к правителю города: — хочешь, Ловкач, мы совсем не возьмём твоего золота? — теперь Верховная позволила своему голосу обнаружить издёвку. — Пусть платой за нашу работу, раз ты, городской глава, решил потревожить нас, станет что-нибудь эфемерное. Например, твои честные ответы! А?!

По парадной зале пробежал тихий гул.

— Что-то новенькое, женщина… ответы вместо золота? Неожиданно… — скривил губ тот, намереваясь продолжать.

Но Верховная, властно и небрежно, как привыкла, махнула рукой в его сторону, останавливая поток ненужных слов, и продолжила уже холодно и сухо, на этот раз обращаясь к мужчинам, хмуро сидевшим за огромным столом и давно переставшим трапезничать:

— Как долго вами правит этот иномирец? — и этот вопрос холодной ледяной глыбой повис в воздухе, а южане, как один, потупили глаза.

— Как долго вами правит этот иномирец? — вновь жёстко повторила свой вопрос Верховная, и голос её звенящей тонкой злостью отражался от мраморных стен приветственного дома: — Год? Два? Почему пуст храм Снежной девы на площади? И где ваши городские иллике, досточтимые? Где?! Мы не почувствовали ни одной в этом городе. Да что иллике… Куда вы попрятали своих гордых женщин?

Янника видела, как по лицам мужчин пробежала тень, как метнулись стрелы-взгляды на правителя и тех, кто сидел ближе всех к нему.

Правитель качнулся на стуле, и весь вид его враз помрачневшей фигуры не сулил ничего хорошего.

— Наши женщины там, где им положено быть самой природой! — он словно выплюнул эти слова. — На кухне! Босые и беременные! Они не шастают по улицам, по чужим домам да по мужским праздникам! И не опутывают чужих мужчин полуголым, сладострастным видом, рождая вожделение! Они скромны и послушны. Ибо ведают хозяйскую руку!

Слова правителя звоном отдавались в юной голове Янники, она растерянно посмотрела на оторопевшую мать и вмиг побледневшую Верховную.

— Что? — голос жрицы словно сдавили, и теперь он, прорываясь натужно, хрипел… — Что?! На кухне? Не шастают по улицам? И что это значит «ведают хозяйскую руку»?!

— Что слышала, — мрачно хохотнул Ловкач, с явным недоумением посматривая на растерявшуюся жрицу. — Тебя что, за всю жизнь ни разу мужик кулаком не приласкал? Оттого ты такая смелая?!

И довольная улыбка скользнула по его перепачканным вином губам. Ему приятно было видеть искреннюю растерянность Верховной, и его довольный взгляд неспешно скользил теперь по изумленным лицам белокурых кудесниц.

А Верховная всё не могла поверить в то, что слышала это на самом деле:

— О, Снежная дева! — только и смогла выдохнуть она.

Иллике молчали. Да и Янника была сильно поражена. Никто не смел испокон веков на всём Хротгаре со злым умыслом поднять на женщину руку, требуя от неё подчинения. Это было немыслимо! На драгоценных снежных скрижалях в горах Торгского ущелья кровью первых хротгарцев было высечено главное правило Снежной покровительницы планеты: «Женщина — жизнь сама и средоточие счастья. В праве своём женщина свободна. Храни её — сосуд Снежного благословения! Не тронь её ни словом грубым, ни телом жёстким! Ни для уговора, ни для подчинения, ни для глупости злой. И сохранится над землёй снежное благословение. Вовеки!» Это была сама Основа хротгарского мироздания. Женщина, хранимая самой планетой, женщина в своём свободном праве!

Яннике захотелось заткнуть уши руками, чтобы раз и навсегда забыть только что услышанное, и убежать подальше от этих страшных людей. Страшных, злых, отвратительных людей! Но Верховная, словно поняв её состояние, осторожно коснулась юных похолодевших рук, призывая успокоиться.

Жрица подняла голову и расправила свои плечи, в последний раз кинув тяжёлый взгляд на сидевших:

— Мы уходим! Северные иллике больше не потревожат ваш сон, глупцы, сколько бы он ни длился…

И они шагнули прочь, и гулко и печально скользили каблучки по каменному полу. Но у самой двери торжественного зала жрица приглушила шаг и, обернувшись, крикнула притихшим мужчинам:

— И всё же… Гордые хротгарцы! Как вы допустили, чтобы вам навязывал свои правила какой-то нелепый выходец с захудалой, почти погибшей планетки Иегёр? Как?! Или вам невдомёк, что иномирцы сгубили всё живое на Иегёре? А теперь прилетели, чтобы разрушить и наш звёздный дом?! Чем он вас купил, этот гнусноречивый Ловкач? Чем?! Что такое он вам предложил, что вы попрали всё, во что верил наш народ испокон веков? На чём держится слава и величие Хротгара?! На чём держится сама его жизнь? А я ещё удивлялась, что счастье уходит из ваших земель…

Верховная снова развернулась к сидевшим.

— Куда вы изгнали хранительниц мудрости Снежной девы? Беречь за мзду чужие очаги? Не удивлюсь, если с уходом иллике вода, что сама текла в ваши дома, приходит теперь с песком, а огонь, что сам грел ваши очаги, лишь тлеет, если не погас совсем!

Янника увидела, как вздрогнули мужчины от слов Верховной, закивали и зашелестели губами, прозревая.

— Счастье… — продолжила женщина громко, и её голос звенел под каменными сводами. — Какое может быть счастье, если первейшее право Снежной девы — свобода женщины — попрано?! Вы посадили их в домашние клетки?! Зачем?! Чтобы чувствовать себя сильными?! — она тяжело дышала, словно каждое слово давалось ей с огромным трудом, но ей необходимо было говорить.

— Да, на Хротгаре женский мир! Женский! Мы выбираем мужчину. Это так. Вам, наверное, рассказали, что это обидное действие для мужчины?! Что в других мирах не так?! Что всё иначе? Но разве хоть один мужчина на всех хротгарских землях когда-либо был обманут любовью женщины?! Был?! Нет! Не был!!! Ни один хротгарец, выбранный женщиной, не был покинут ею, предан ею или забыт! И в горе, и в радости! Так за что?! За что вы так?! Потому что вы изначально сильнее?! Или потому, что этот Ловкач рассказал вам, что бывает иначе?!

Верховная замолчала, она сделала несколько крупных шагов вперёд и теперь снова стояла прямо напротив правителя, разделённая с ним только длинным трапезным столом. Но всё её внимание теперь обратилось к сидящим мужчинам.

— Бывает иначе! — снова вздохнула она. — Бывает! Те, кого благословил путь звёзд, могут поведать, что вселенная огромна. Разве это секрет?! Там много всего непохожего на наш мир. Но что ж, теперь нам всё копировать подчистую, как безумным? Глупцы! Оставьте Хротгару его право — право жить так, как завещано нашими предками! Ведь всё в нашем мире не случайно! Или придёт расплата… А она уже идёт!

И теперь Веховная повернулась к Яннике, и от неожиданности та задрожала.

— Что ты видела там, девочка, когда мы пролетали над городом. Я помню твой страх. Расскажи!

Янника смутилась, потому что все взгляды теперь были прикованы к ней. Словно её впервые рассмотрели сейчас все сидящие, словно до этого она была невидимкой, а сейчас её выставили на всеобщее обозрение голой. Но… Нужно было отвечать. И Янника, разжав ладошки, собранные непроизвольно в кулачки, стала говорить:

— С Западной стороны, Верховная, на город идёт большая беда… Огромная… Месяц — два… и она будет здесь! И мне кажется, ни одна иллике не сможет её остановить… да простит меня Снежная дева!

— Что за беда?

— Мне то неведомо!

Никто из сидящих за столом не усомнился в правдивости слов иллике. Ибо иллике не умели лгать. И лишь правитель, чувствуя нутром, что сегодня истекает не только старый день, а сегодня приходит конец его безграничному правлению, его паутине из слов, интриг, подкупа и страха, налился красным цветом негодования. Он чувствовал, что с каждым новым словом Верховной приходит конец всему тому, что он с таким трудом выстроил за три десятилетия, что вели его к власти. И виной всему — эта холодная белокурая тварь, которая своим медовым голосом разрушает дело всей его жизни.

— Тварь! — не сдержался Ловкач. — Тварь! Заткните её!

И от его грубых слов вздрогнули мужчины-южане, словно просыпаясь. Но Ловкач уже не сдерживался, ибо ему уже было плевать:

— Не ведают они! Ха-ха-ха! Как продумано! — он вскочил, нетрезво пошатываясь. — Кличут беду! Ведьмы! Как вы все мне надоели, белёсые стервы!

И, ослепленный невероятной ненавистью, он схватил со стола серебряный поднос с остатками мяса и одним слитным, отточенным воинским движением, со всей своей былой силой, кинул его в неподвижно стоящую жрицу. Серебро рассекло воздух звенящим свистом.

Сверкающий круг летел прямо на иллике. Быстро, протяжно, зло, неся очевидную смерть всем оказавшимся на пути. С середины стола, резко откидывая в сторону тяжелый стул, кинулся мужчина в военной форме, в котором Янника запоздало узнала того офицера, что сегодня помогал им, обессиленным, дойти до платформы. Но офицер не успевал!

Жрица видела летящую в неё острую, как лезвие, серебряную боль и закрыла глаза, чтобы с достоинством встретить неизбежное. Каждую иллике ждёт свой конец. И принимать его необходимо с достоинством. Так учила своих последователей Снежная дева.

Но между Верховной и серебряной смертью встала стеной неизвестно как успевшая сюда от самой двери Гутрун.

— Мама… — испуганно вскрикнула Янника, тоже подаваясь вперед.

Девичий крик, звуки мужских быстрых ног, жесткие голоса, звон летящей серебряной смерти и громкий сильный треск неожиданно лопнувшей цепи, на которой крепилось в самом центре деревянное колесо с сотней свечей. Все смешалось в единое. Потому Янника и пропустила тот самый момент, когда перед двумя белокурыми женщинами, становясь непреодолимой преградой, рухнул, всё сминая на своем пути, деревянный остов люстры. Серебряный поднос жалобно взвизгнул, ударившись о неведомую в воздухе преграду, и упал на пол, жалобно звеня, свернувшись, словно смятая бумага, не причинив иллике никакого урона.

Возмущенные мужские голоса, призывавшие правителя прийти в себя, нестройно прорезали пространство зала. Но бледная Верховная даже перед лицом смерти не растеряла своей язвительности:

— А вот и награда! Спасибо правитель. Нам, северным иллике, по душе твоё гостеприимство!

И прежде чем окончательно шагнуть вон, она перевела взгляд на растерянного офицера, того самого, рванувшего к ней, и пропела вполголоса:

— Увози свою семью отсюда, юноша. Озёрный край примет тебя с радостью и почётом. Слово даю. Скажешь на границе, что Тира Светлая благословила…

***

До рассвета было еще далеко. На промозглом ветру тяжело было возвращаться. Но и оставаться — невозможно. Верховная приказала лететь на площадь к Храму, где, по давнему повелению Снежной девы, всегда мог найти приют каждый страждущий. Но ворота храма, вопреки всем правилам, были закрыты. Тогда Верховная, подмигнув Яннике, приказала Сигни «вспомнить былое», и та, усмехнувшись, побежала искать порошинки… Но порошинок возле храма не оказалось. И в округе тоже. И пришлось иллике сесть на маленький выступ у храмовых ворот, чтобы хоть немного прикрыться от промозглого холодного ветра. Хорошо хоть плащи оставались на женщинах, и они, сняв два, повесили серебряную ткань на решетчатый забор, отгородив себе небольшое пространство, а тремя другими, сев теснее, укрылись от ночного холода и ветра.

— Что ж, — усмехнулась Жрица, — будем встречать рассвет ночным бдением. Вспомним молодость!